Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Моим будущим внукам…
Сомневаться в Боге – значит верить в него.
Все персонажи и события являются вымышленными и к реальным людям отношения не имеют – так обычно предваряют свои произведения авторы, боясь какими-то параллелями обидеть кого-нибудь.
Я так сказать не могу. Здесь иначе. Каждый персонаж – это собирательный образ, состоящий из нескольких человек, многих ситуаций. Эти образы – как калейдоскоп: каждый может быть анатомирован на два, три, пять, десять, десятки реально существующих людей. В этом – правда. Поэтому, друзья мои, не ищите себя в чистом виде, не стремитесь узнать кого-нибудь и уж тем более ни на что не обижайтесь. Все заслуживают счастья, любви и понимания.
А «институт» такой и правда существовал. В Москве, в 1996 году. Что с ним сейчас – не знаю.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1. Спор в поезде…
Поезд дернулся, останавливаясь. Неосторожным этим движением разбудил задремавших было пассажиров. Солнечный луч украдкой пробился сквозь сгустившиеся грозовые тучи и обреченно уперся в давно немытое стекло.
Девушка в красной беретке набекрень совсем по-детски поморщилась от ощущения его прикосновения к щеке и сонным движением потерла ее, нетронутую пока еще временем и мужской щетиной. За ней приятно было наблюдать.
Сидевший напротив полумужчина-полуюноша с отрешенно добрыми глазами, не местный что ли, не с земли этой, с каким-то бессонным удовольствием впитывал в себя реакции соседей по плацкарту на это внезапное вторжение по-мартовски робкого светила.
Он был любопытен и искал. Чего искал? А свободы. Да не был он бомжем. Был вполне социально адекватен. Работал много и мало спал. А поэтому много думал.
Мужик с пивным брюшком, лет пятидесяти, добродушно подмигнул Юре и предложил 100 грамм.
– Да нет, спасибо.
– А чего так? В поезде не выпить – это ж грех, – пробасил мужик голосом, исходившим из горла, много перепившего водки. – Это ж традиция, по-нашенски это, по-славянски.
И обратился к девушке в беретке.
– Накатим по маленькой?
Девушка стыдливо поправила беретку, но не отказалась. А напротив, очень даже бойко подтвердила свое согласие:
– А давайте, чего там, дорога впереди длинная. Сутки еще ехать, а за дружеской беседой время веселее коротать.
– И то правда, – согласно воодушевился мужик с брюшком, радуясь составившейся компании. – Свой человек. А то, может, в ресторан, ребята, я угощаю?
Юра и девушка в беретке от ресторана отказались единодушно.
А мужик все не унимался. Подвыпил и разоткровенничался.
– Я, ребята, ехаю индульгенцию, беспрепятственный пропуск в мир иной покупать. Оно жутковато, конечно, зато народ знающий говорит, что наверняка в пекле париться на нарах, на углях то есть, блин, не будешь.
Водка ударила мужику в голову, крупные капли пота выступили на лбу, испарина покрыла налитые, как сентябрьские яблоки, щеки.
– Я рубаху скину, ничё? Под рубашкой оказалось волосатое тело, разукрашенное тюремным татуажем.
Мужика понесло.
– Грехов на мне, как на валютной проститутке фальшивых брильянтов. Хоть весь остаток жизни перед иконостасом лоб расшибай – все не отмолишь. Да и в западло коленями об пол ерзать – 15 лет на нарах – пожить хоть щас в охотку. А тут – бабки заплатил – и греши остаток жизни, не смущаясь. Меня Парфеном зовут. Мать моя, царство ей небесное, Достоевского уважала, вот именем-судьбой и наградила. Слыхали про писателя такого? Ну да я не в обиде на них. В смысле на мать и писателя. Чему, как говорится, быть…
Парфен разлил остатки водки себе и захмелевшей девушке.
– А вы уже закодировались? – поинтересовался у попутчиков.
Беретка и Юра переглянулись.
– Да вы чего? Ну, даете! Щас все кодируются. Все ж не без греха. «Я грешил – потому что жил» – это я где-то в книжке вычитал. У меня сосед по камере интеллигент был – за экономику сидел. Замочили его, чтоб не зарывался. После него книжек осталось – за всю жизнь не перечитать, так я иногда от бессонницы почитывал, пока архангелы евойную библиотеку не конфисковали.
Татуированному Парфену собеседники не нужны были – мужика несло.
Он долго и с воодушевлением говорил о зоне, что-то о семье и каких-то планах на будущее. Он все больше видел себя в будущем.
– А Вы, Парфен, о какой такой индульгенции говорили? – выждав короткую паузу, вклинился в его монолог Юра.
– Как? Да вы чего, с Луны свалились? Есть в Городе контора, которая за известную сумму очищает от грехов земных любого желающего.
– Как это? – не унимался любопытный Юра.
– Подключает к башке проводки-датчики, определяет, чего человек больше всего при жизни боится, и ставит на это дело блокировку. А когда архангелы за тобой, например, нагрянут, в смысле придет время коньки отбрасывать, ты чист аки ангел. Ну, не в том смысле, что чист. Начнут тебя пытками всякими адскими изводить, а тебе и не больно, и не страшно. Бронь на тебе. Железная.
– Непоколебимая, значит, бронь, – задумчиво протянул Юра, – а если не все твои страхи распознают? Это что же, Всевышнего перехитрить удумали? Так ведь и на старуху бывает проруха.
– Ты мне, парень, мозги не пудри. Это при этой жизни – расклады у каждого свои. Кому, как говорится, крупный жемчуг, а кому – кислый борщ. А там, глядишь, и по-другому выйдет. Подстраховка она, брат, никогда не помешает, – насупился Парфен, обидевшись за свою надежду на лучшую жизнь.
– Ты, Парфен, не обижайся, ты подумай. Это же они, сволочи, денег хотят по-легкому срубить. Надежду подают, – жалея наивного Парфена, развивал тему Юра.
– Ты, парень, водку не пьешь, значит в романтику и надежду не веришь, – сделал неожиданное заключение вдруг протрезвевший Парфен. – А я хоть и уголовник, и жил нараспашку, и баб любил взахлеб, ни одной, между прочим, не оставил, и папаня мой таким же был. Мы с ним на этапе в последнюю ходку встретились, обнялись по-родственному и зад об зад – кому какая карта ляжет. Так мы ж романтики большой дороги, не планами живем, а надеждой промышляем. И она, контора эта, – моя последняя надежда и инстанция для получения амнистии в этой жизни. Я ведь тоже хочу жизни спокойной и распланированной. Так ведь жизнь – она как поезд: сел, например, в состав Москва – Петушки – и все, баста. Не свернешь – как ни крути.
– Не думаю, Парфен, что это так. Каждый человек – хозяин своей судьбы. И если уж оказался на этом поезде – то где хочешь, там с него и сойдешь.
– Эх, парень. Рассказал бы я тебе, как я с этого поезда не один раз сойти пытался. Только длинным уж очень и жалостным мой рассказ получится. Да и не перескажешь всю жизнь – до утра времени не хватит.
– Нужно, – серьезно и даже назидательно сказал Юра, – в себя верить и в свои силы.
– Ты, видать, парень, пороху не нюхал в этой жизни, – Парфен посмотрел на мальчишку снисходительно и со знанием дела.
– Ну почему?! И у меня были тяжелые периоды и даже глубокие затяжные депрессии. Только я не отчаивался никогда и, несмотря ни на что, вперед шел.
– А когда на тебя паровозом три мокрушных висяка повесят, чтоб ты на это сказал?
– Не знаю, не было. Ну, на это, наверное, адвокаты есть.
– То-то, что есть. Государственные. Они знают, кого и за что защищать.
Какое-то еще время каждый из них говорил что-то свое. Внезапно Юра спохватился:
– Ой, следующая станция, кажется, моя. Пора мне, Парфен, не поминай лихом.
Юра аккуратно сложил свои пожитки в дорожную сумку и приготовился выходить.
В динамике что-то зашуршало и гнусавым женским голосом на весь поезд сообщило: «Уважаемые пассажиры, в связи с ремонтно-строительными работами, проводимыми на станции «Сухачево», остановка на этой станции отменяется. Следующая остановка – платформа «92-й километр».
– Как же так, – возмущенно вскричал Юра, – ведь два часа ночи!
– А ты говоришь – где хочешь, там и сойдешь, – откликнулся Парфен.
2. Оказалось – по пути
– А что, парень, если это судьба? – лукаво сощурился Парфен.
– Ты, Парфен, что имеешь в виду? – озадаченно повернулся к нему Юра.
– Давай-ка со мной в контору, где индульгенции выдают. И мне не так боязно, и ты, глядишь, ума-разума наберешься.
Юра вдруг решился:
– А что, Парфен, давай в твою контору.
Попетляв улицами неизвестного города и многократно переспрашивая адрес у прохожих, неожиданно составившийся тандем – Юра и Парфен – достиг-таки цели своего путешествия.
С удивлением Юра обнаружил, что «контора» занимала четырехэтажное административное здание желтого цвета, с узкими через одно зарешеченными окошками. Вывеска, выполненная для солидности с применением элементов государственной символики, гласила, что в здании расположено не что иное, как институт, а именно: «Экспериментальный институт нейропсихических исследований».
К зданию примыкал организованный паркинг не менее чем на сто машиномест, где ни единого свободного места сейчас не было. Аккуратно подстриженные газоны с яркими пятнами сезонных цветов красиво орошались вмонтированными в землю фонтанчиками, чередовавшимися в шахматном порядке. По дорожкам, выложенным фигурной брусчаткой, взад-вперед деловито сновали самые разные на вид люди. В общем окружающий пейзаж производил впечатление.
Парфен многозначительно посмотрел на Юру:
– А ты говоришь шарлатанство. Ты смотри, какой размах, – присвистнул он. – Небось, мы с тобой у них не самые крупные клиенты. Так, мелочевка по случаю.
Юра не стал спорить. Решил – дальше видно будет.
С организационной частью то ли бизнеса, то ли науки здесь тоже все было на высоте. Когда массивные дубовые двери захлопнулись, впустив внутрь здания наших искателей приключений, они очутились в тщательно продуманном и организованном пространстве фойе института.
Смысловым центром помещения являлся небольшой, но с претензией на вычурную экзотичность, фонтан. Вода выделывала замысловатые кульбиты, и, приглядевшись, в ее прозрачности можно было без труда разглядеть диковинных пестрых рыбок. Все это аквавеликолепие обнимала флористическая композиция, составленная из живых тропических растений.
Слева от волшебного оазиса – живого напоминания о мифических садах Семирамиды – располагалась зона ожидания. Прозрачные столики из стекла окружали глубокие кожаные кресла, в них полусидели-полулежали посетители.
Правая часть помещения имела сугубо деловое предназначение. Что-то среднее между больничной регистратурой и reception в каком-нибудь бизнес-центре. Там сидели три милые девушки-администраторы, одна из которых, завидев новоприбывших, приглашающим и одновременно властным жестом приказала им подойти.
– Рады вас приветствовать у нас в гостях. Чем можем быть полезными? – произнесла она дежурную фразу, когда Парфен с Юрой приблизились.
– М-м, я, то есть мы, ну это… – что-то неопределенное замычал Парфен.
– Вы по вопросу блокировки? – подсказала ему опытная администраторша, охватывая посетителей цепким взглядом.
– Я, то есть мы, ну, в общем, да, – растерянно согласился Парфен, доселе в жизни не видавший такого великолепия и такого обходительного к себе обращения.
– Заполните, пожалуйста, нашу анкету. Это можно сделать вон там, – она указала куда-то позади себя. – Там вы найдете образец. Не спешите. Отнеситесь к этому серьезно. Ваша анкета – исходный материал, на основании которого мы определим дальнейшие совместные действия для наиболее эффективного решения вашего вопроса. Когда заполните документ, нажмите большую черную кнопку «Вызов», к вам подойдет специалист компании и проинструктирует что делать дальше.
«Вон там» оказалось чем-то вроде стеклянной колбы огромных размеров. В «колбе», как это место определил про себя Юра, были впаяны в пол стол и два стула, тоже из стекла. На столе лежала бумага с напечатанной однотипной анкетой, в стол был вмурован шелковый белый шнурок, заканчивающийся стеклянной ручкой.
– Ишь ты, какая предусмотрительность, – Парфен повертел в руках ручку, – эта незамысловатая деталь интерьера его очень удивила. – Если у них даже ручка шнурком к столу привинчена – значит и в делах порядок. – К подобным неожиданным выводам Парфена Юра уже начинал привыкать.
Содержание анкеты было изложено на шести страницах и состояло из двух основных разделов.
Первый был построен по автобиографическому принципу, в нем клиент с педантичной последовательностью и в мельчайших подробностях должен был без утайки изложить весь своей жизненный путь с момента зачатия его матерью и до настоящего момента. Именно с момента зачатия! Этот вопрос был сформулирован следующим образом: «Владеете ли Вы какими-либо сведениями, о том, как протекала беременность Вашей матери? Происходили ли в этот период ее жизни экстраординарные ситуации, которые могли иметь особенные последствия, как позитивного, так и негативного характера для вашей семьи и для вас лично?»
Кроме характеристики материнской беременности с точки зрения психологии и социальных условий, предлагалось, по возможности, предъявить Институту карточку ее беременности, из которой специалисты Института могли бы почерпнуть сведения об особенностях протекания этого процесса. И так далее и тому подобное, все, что клиент знал о себе сам, или, когда речь шла о раннем детстве, что о себе слышал от других.
Вопросы второго раздела должны были раскрыть специалистам, в руки которых клиент вверял свое тело, его душу. То есть, все видимые и невидимые аспекты ее жизнедеятельности, большинству которых клиент до момента его попадания сюда или вовсе не придавал никакого значения, или самое незначительное. Например, он должен был в подробностях рассказать про все свои стрессы и знакомые ему страхи; вспомнить всех недругов и обидчиков, описать свои с ними отношения сейчас; изложить историю первой любви и то, чем она закончилась; передать свои ощущения сдачи экзамена при нулевой готовности к нему; рассказать подробности сексуального фиаско; сообщить обо всех своих изменах жене или мужу. В общем, Юре и, в особенности, Парфену, при его бурной биографии, предстояло провести в прозрачной колбе не один час.
Так и вышло. Все события своей жизни в социуме и ее невидимые духовно-нравственные аспекты Юра изложил в течение получаса и теперь терпеливо ожидал, пока Парфен, низко склонившись над анкетными листами и крутя в непривыкших дубленых руках ручку, составит подробный отчет о своем замысловатом жизненном пути.
