Белый свет, Василий Макеев

Добавить цитату

Новины

«Я поспешил с тобою распрощаться…»

Я поспешил с тобою распрощаться,

Поэзия моя, моя стезя.

Вздохнули с облегченьем домочадцы,

Досадливо поморщились друзья.

Но ты в ответ на эту закавыку

Во сне прошелестела, как в бреду:

«Коль ты всерьез – другого горемыку

Я так и быть нечаянно найду!»

Такое грозовое изъявленье

Чудесно поубавило мой пыл.

Проснулся я и выпил с изумленья,

И у тебя прощенья попросил.

«Коль однажды в полночи подлунной…»

Коль однажды в полночи подлунной

Веки мне прикроет горицвет,

Говорите: – Помер забурунный,

Стороны запущенной поэт.

На язык несдержанный от роду,

Равнодушный к скорбному труду,

Он с одной лишь матушкой-природой

Жил без брани в радостном ладу.

Дождик лил —

он плакал без утайки,

День сиял – смеялся что есть сил,

Про себя двусмысленные байки

По шалманам шустро разносил.

Перейдя и разума границу,

Слыть желал подобным соловью

И предпочитал заре – зарницу,

Грому – золотую молонью!

Он любил – не к ночи будь помянут! —

Но имел язвительный изъян:

Ежели был чувственно обманут,

Отвечал обманом на обман.

А в итоге голову повесил

И, впадая в умственный кисель,

До того в сердцах накуролесил,

Что застряла жизни карусель.

Кем он был – иной не воспомянет,

Лишь с улыбкой лоб перекрестит,

Но когда пред Господом предстанет,

Тот его понятливо простит.

Лишь за то, что грешник сей воочью

В чумовой житейской шелухе

Никому не льстил и не морочил

Душу покаяньем во грехе.

«Опоясывают зарницы…»

Опоясывают зарницы

Ослепительный небосвод.

Август едет на колеснице

И плечами не ворохнёт!

Еле слышно поют копыта

По траве и стерне рябой.

И синеет в ночи корыто

С дождевой молодой звездой.

«Телевизорные привычки…»

Телевизорные привычки

Огорашивают сгоряча.

Там трещат брехуны с певичками,

Как сигучая саранча.

Друг мой, плюнь и оставь причуды,

Пусть пищат и бегут вразнос.

Поглядись, как в немое чудо,

В темноокий зовущий плёс.

Камышовой расшит обновой,

И по глади его святой

Тихо плавает лист таловый,

Как утёночек золотой.

«Не перестань, мой добрый дождик…»

Не перестань, мой добрый дождик,

Канючить песню про Рязань.

Я тоже слёзности заложник, —

Не перестань, не перестань!

Но уходи с большой дороги,

От этой вонькой колеи.

Бреди в зелёные отроги,

Где приумолкли соловьи.

В листву звенящую заройся,

Пролейся в чопорный лопух!

А я останусь в беспокойстве

Хранить твой чистый, свежий дух.

«В предчувствии судьбы своей…»

В предчувствии судьбы своей,

Заранее

Не стал я гоношить,

Как ёшкин кот,

А жил с роднёй —

Свиданьем до свидания,

И сеял маком вечный огород.

Теперь мой мак,

Порочностью охаянный,

Попал в какой-то жуткий переплёт,

И огород,

Столетьями кохаемый,

Неотвратимо вянет —

Ёшкин кот!

«Я здоров, но уже не страстно…»

Я здоров, но уже не страстно,

И прогоркло моё вино.

Славить смерть завсегда опасно,

Славить жизнь – вообще смешно.

Я душою уже не правлю

И гнушаюсь потачкой слов,

Но запальчиво все же славлю

Нескончаемую любовь!

«В начале хладного апреля…»

В начале хладного апреля

Еще природа скуповата.

Пичуги плачут еле-еле

На снег в лощинах ноздреватый.

В ночи к кому-нибудь придраться

Морозец муторно стремится.

Стволы березок шелушатся,

Как щеки справной молодицы.

Капели плавно отсопели,

Пошли прощанья-провожанья,

В начале хладного апреля

Душа исполнена желанья.

И я, как голубь бесполезный,

Полуоблезлый и скулючий,

Спешу к тебе – еще болезный,

Но непростительно живучий.

«Этот ветер сорвался с цепи…»

Этот ветер сорвался с цепи,

Колесом прошмыгнул по округе!

И теперь на березе сопит,

Содрогаясь от страстной натуги.

Этот ветер, шатун и нахал,

На шарнирах кружит, на резинке.

Облака по краям распихал,

Не пролив ни единой слезинки.

Воробьев шуганул со стрехи,

На плетне опрокинул махотки,

И за все продувные грехи

Не попал в милицейские сводки.

Засучив по плеча рукава,

В ус не дует свистун всепогодный,

Не качает впустую права,

Потому что он ветер природный.

«Смеркается…»

Смеркается.

В реке вода

Беззвучно стынет за мгновение.

Какое к черту потепление?

Пусть расцветают холода!

Перегорели светляки,

Взошла луна траву распутывать.

Какие к черту парники?

К чему земную плоть укутывать?

Ведь воля вольному дана:

Реке бежать, стогам покоиться,

Зверью и птице прекословиться…

У нас безбрежная страна!

Кому-то склеп или тюрьма

По жизни выглядят рачительней.

Зима для русского ума

Куда как, право, предпочтительней.

И мы привычны к сквознякам

И часто счастливы в товарищах —

Ударим пылко по рукам

В незаменимых наших варежках!

Сон

По жизни я, увы, не молодец

И не гордец, но совесть не меняю.

Я и во сне – скрипучий журавец,

Сам над колодцем голову роняю.

В нем сладкой прелью пахнет, как в саду,

И на заре хозяину в угоду

Ведро пускает раннюю звезду

И воду льет в древесную колоду.

Коровы страстно пьют во все бока,

Через губу пофыркивают кони.

Крестьянский мир, не тронутый пока,

Привычно зрим, как линии ладони…

Потом придет хозяйка наконец.

Ей скрип обрыд. И мужу между делом

Она прикажет древний журавец

Скорей сменить на ворот круглотелый…

И я проснусь, как чуткий часовой,

И второпях до поезда оденусь,

Напьюсь воды из крана неживой

И никуда из города не денусь.

«Не ревную, не пылаю,…»

Не ревную, не пылаю,

Грусть веревочкой не вью,

Но тебя, моя живая,

Я пожизненно люблю.

Не пылаю, не ревную,

Но, коль вызрела гроза,

Я закрою поцелуем

Эти грозные глаза.

На удачу уповаю,

Но покорствую судьбе

И душой не унываю

Даже в мыслях о тебе.

«Снега сошли…»

Снега сошли,

На небе

И на полях просторно,

В окно сквозит настырно

Весенняя тоска.

Душа легко томится,

А в парке санаторном

Беременные бабы

Играют песняка.

С какою-то простецкой,

Но бешеною болью,

Так чайки обреченно

Рыдают над водой,

И то, что почитали

Они в сердцах любовью,

По песне обернулось

Нечаянной бедой.

Они поют нестройно

Про церковь и карету,

Про белую невесту —

Понятливый народ!

Никто им не приносит

По знойному букету,

И даже мне понятно:

Уже не принесет.

Беременные бабы,

Подруги и шалавы

Листвою прошлогодней

Сгорают на костре.

И я свои тюльпаны

Дарю для вящей славы

Не горестным певуньям,

А старшей медсестре…

Кто Господом отмечен,

Кто родился в сорочке —

От этого не станут

Дороже и милей.

Мы все на белом свете,

По сути, одиночки,

Хоть жалко одиноких

Грядущих матерей.

Нескладно и неладно,

Но все ж живем задорно,

И нам не застит очи

Весенняя тоска.

Как стыдно, но и славно,

Что в парке санаторном

Беременные бабы

Играют песняка!

«Я угасаю, мама, угасаю…»

Я угасаю, мама, угасаю,

Простишь ли мой печальный птичий крик?

Я и тебя, родимая, бросаю,

И женщину, к чьим горестям обвык.

В подножье неба ощущаю пропасть,

Но вижу свет, мерцающий во мгле…

Я всё земное скинул бы и сбросил,

Лишь только б вы роднились на земле!

«За какие кровные коврижки…»

За какие кровные коврижки,

Поддаваясь слепо на обман,

Собирал я ссадины и шишки

В свой дырявый жизненный карман?

Я чурался мысли,

словно рясы,

А ногами в гульбище сучил,

Расточал угодливые лясы

И любовь сквозь пальцы проточил.

Я в сердцах,

как спящую царевну,

Не от моды праздной, не со зла

Славил простодырую деревню,

Но моя деревня померла.

Журавли гортанно оттрубили,

Разбрелись крестьяне от хулы.

Голубую речку запрудили,

Будто бы надели кандалы.

Навалились страхи и напасти,

Расплодились мыши в коробах.

На руках ни козыря, ни масти,

Я остался ровно на бобах.

Мне осилить торную дорогу

Нету силы больше ни хрена.

Да и то отрадно – слава богу,

Со двора не выгнала жена.

Но душа не спряталась в кубышке,

И висит над темечком вина,

Потому бесчисленные шишки

Я ношу, как воин ордена!

Летник

Какое счастье – посеред степи

Увидеть лес глухой и разномастный.

Он топору с пилою неподвластный,

И ты в него торжественно вступи.

О, как вольготно стонут дерева

И заяц держит ушки на макушке,

Да собирают ушлые старушки

Сплошной сушняк с прикидкой на дрова.

Затеют лоси ль громогласный гон,

Витютень ли запутается в кроне,

Ведун-лесник спокоен на кордоне,

Он звероватый гонит самогон.

К нему по старой памяти зайди —

Пройдешь на крепость славную проверку,

Совет получишь, как тебе жалмерку

Пригреть на обмирающей груди.

И, будто бы подслушав разговор,

Лес зашумит тягуче и согласно,

И ты бредешь обратно безопасно,

Качнув кипрея ветреный вихор.

Осинки впрямь мурашково знобит,

Поддатый дуб скрипит, как старый сплетник.

Укромный лес с прозваньем здешним —

летник,

Как хорошо, что он полузабыт,

Что понапрасну тень не растоптал,

Взаправду пахнет свежестью и летом,

Что на опушке с ржавым бересклетом

Тебе свистит разбойный краснотал…

«Почки набухают, как соски…»

Почки набухают, как соски,

От весны поспешной набухают.

На сырой веранде от тоски

Дачники заклятые бухают.

Отмечают праздные деньки

Скупо, без куражного угара,

Примостив закуску на пеньки,

И гитара стонет,

как гагара.

Шебаршит береза-дереза

Навсегда в небесном непокое.

Плачет виноградная лоза,

Сломанная вольною рукою.

И навозом прет,

как от курца,

И колодцем пахнет от солений,

И чернеют жутко у крыльца

Кисти прошлогодние сирени.

Свистнет наспех во поле сурок,

Воробьи завозятся не в духе.

Мужикам прощаться невдомек

От такой печальной заварухи.

Все ж туман таится у реки

И сулит податливые ночки,

Коль кругом, как девичьи соски,

На деревьях набухают почки.

«Как давно я не валял дурака…»

Как давно я не валял дурака,

Не зловредничал, хвостом не вилял.

Отлежал себе и грудь и бока,

Потому что дурака не валял.

Как давно я в ухажерах ходил

И любовный заводил уговор,

Но стыдливо в чернецы угодил,

Потому что никакой ухажер.

Как давно я соловья не шукал,

Сторонился красоты бытия.

Не размазывал слезу по щекам,

Потому что не шукал соловья.

Как давно я по родне не скучал

И ступню не обжигал на стерне,

Потерял понурый дом и причал,

Потому что не скучал по родне.

Как давно я просто жил-не тужил,

Зоревать не убегал на гумно.

Кровь простыла и не брызжет из жил,

Потому что не тужил я давно.

«Меня врачуют от алкоголизма…»

Меня врачуют от алкоголизма,

И я судьбе потворствую почти,

Ведь торными тропами коммунизма

Уж никогда мне с песней не пройти.

Отняли все: деревни и колхозы,

Косою в кровь порезали стопу,

И я решил суровым и тверезым

Свернуть на Божью скорбную тропу.

«Проклюнулись в саду…»

Проклюнулись в саду

Цветы, как канарейки,

Успели приоткрыть

Щебечущие рты,

Вдруг прослезился дождь

Из толстопузой лейки

На сирые терны,

На свежие цветы.

На все, что целиком

Покорствует природе,

Живет себе легко

У неба на виду.

Все козыри весны

Не в карточной колоде,

А в плачущем дожде

И в мокнущем саду.

Но мне невмоготу

Найти себя в управе

И бодро прошагать

У жизни в поводу,

Коль я, как черствый снег,

Слежавшийся в канаве,

В заботливую земь

Когда-нибудь уйду.

В саду поставят крест

У струганой скамейки

И станут на судьбу

И Бога уповать…

И будут щебетать