Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Толпа не любит одиночек;
она признает только фальшивых людей,
подражающих во всем друг другу.
Толпа презирает каждого, кто держится
особняком, кто отстаивает свои права,
защищает свою свободу,
поступает по-своему,
невзирая на последствия.
– Ошо
1
Я и Люк не сказать, что были великими друзьями, но и врагами нас уж точно нельзя было назвать. Вообще-то, в этом городе никто никому никем не приходился. Мы были безликой толпой, серыми людьми, потерянными в сумраке большого мира.
Гетто, где мы жили, раньше принадлежал к району процветающего города, по соседству с нами, но несколько лет назад этот кусок земли оказался демаркационной линией, которую нельзя было переступать. Формально, мы все еще были частью города, но фактически превратились в город-призрак с населением в 350 человек.
Нас отгородили от большой земли бетонной стеной и колючей проволокой, будто мы были заключенными. Но, как один раз сказал почтальон, который доставлял нам продукты раз в две-три недели: «Это мир отгородился от вас, а не вы от него».
–Думаешь, я смогу выбраться отсюда? – Спросил меня Люк, пока мы шли от ворот к баракам.
Мы часто гуляли с ним вечерами, это было единственным развлечением в этой дыре, хоть и не самым безопасным. Я посмотрел на высокий забор, исписанный похабными словами, и представил как Люк перебирается через него, падает и ломает себе шею. Только когда я представил его на земле, это был уже не Люк, а наш директор, мистер Хейвс.
–Ты наивный. – Сказал я.
Люк посмотрел на меня своими серыми, мутными глазами и улыбнулся так, будто бы уже одной ногой был за пределами гетто.
–Вот увидишь. – Заявил он.
Всю оставшуюся дорогу мы шли молча, прислушиваясь к крику парней в кустах, которые теперь накурились и хохотали, как гуси впервые спустившиеся к чистой речке. Хоть администрация и была категорично настроена против алкоголя, наркоты и курева в гетто, все прекрасно знали, что они уже ничего не смогут сделать. Для других интернатов худшим наказанием была даже угроза отправиться в нашу обитель, а для нас никакое другое место уже не станет худшим. Потому что мы и так были на дне ада.
–Думаю, что в этом мире найдется место, хотя бы самое захудалое, для такого как я. – Не унимался Люк, когда мы уже подошли к развилке.
Мы были из разных возрастных отрядов. Он был старше меня на два года и принадлежал к группе 14-15, жившей на северной стороне города, а я, из группы двенадцати-, тринадцатилеток, вынужден был пройти еще около мили, пока не добрался бы до своего барака.
–Ты наивен, как первак. – Буркнул я, махнул рукой и пошел к себе, спиной чувствуя, что Люк все еще стоит под желтым светом фонаря, насвистывая себе под нос, какую-нибудь старую мелодию из салуна.
Земля под ногами скрипела, будто я шел по дощатому полу, и я, сквозь изношенную подошву ботинок, чувствовал камни, которые острыми краями впивались мне в ноги. Фонарь уже погас, что означало только одно: через пять минут дадут сигнальную сирену к отбою. Нужно торопиться. Я ускорил шаг. В бараке нужно было появиться до того как туда заглянет Оуэнс. Это был контролирующий специалист, чья задача состояла в пересчете воспитанников утром и вечером и выяснение где они пропадали, в случае опоздания. Таких контролирующих специалистов было двадцать человек, по одному на каждый барак. Всего воспитанников было около трехсот человек, еще пятьдесят человек администрации и персонала и с десяток приходящих, которые не жили в гетто постоянно.
Все триста «заключенных» были разделены на пять возрастных групп: 7-8, 9-11, 12-13, 14-15 и 16-18 лет. В каждой группе, примерно, по шестьдесят человек, которые размещались в бараках по пятнадцать человек. Бараки разных групп стояли поодаль друг от друга, изначально для того, чтобы «предотвратить общение разновозрастных подростков, что может привести к нежелательным последствиям», причем к каким именно «последствиям» не указывалось, но, как и все вокруг, это правило не соблюдалось.
–Черт! – Я упал, наступив на что-то мерзкое и склизкое. Поднявшись на ноги, я хотел рассмотреть, во что вляпался, вытерев штанину рукой, и, судя по ощущению, это была кровь с примесью еще чего-то.
«Наверное, опять кому-то выбили глаз», – подумал я. Вообще-то, это не было таким уж необычным явлением. У нас на каждой неделе кто-то регулярно терял или, в лучшем случае, калечил какие-нибудь части тела. Мне и самому не раз почти вышибали мозги.
Я побежал быстрее, потому что уже чувствовал, как сжимаются холодные руки Оуэнса на моем горле, когда он попытается выбить из меня признание, почему я опоздал.
Я ввалился в свой барак и посмотрел на парней.
–Если бы ты не жил здесь с восьми лет, я бы сказал, что ты везунчик. – Пропищал Марти.
Марти был высоким, очень худым и сутулым парнем с вихрами на затылке и почти лысой макушкой. Через четыре недели он должен был переехать в другой барак, потому что ему исполнялось четырнадцать, и теперь пытался оторваться по полной. Почти каждую ночь он бегал в «Окурок», так мы называли тайное место в лесу, где постоянно крутили какую-нибудь гадость, принимая ее за настоящий канабис и там, говорят, Марти был чуть ли не главным «зашибалой».
–Оуэнса не было? – Запыхавшись, спросил я.
–Он в триста втором. – Ответил мне сосед Марти по койке, Малыш Питти.
–Хорошо. – Удовлетворенно выдохнул я, снимая рубашку.
Если Оуэнс в триста втором бараке, значит, минут через пять, будет в нашем, если, конечно, оттуда никто не смылся.
Я занял очередь к раковине, поругавшись с еще одним парнем из нашего барака, который пришел самым первым, но не удосужился умыться и теперь требовал своего.
–Раз ты первым приперся, надо было и мыться первым. – Кричал я. – А теперь стой и жди.
–Ты, долбаный заморыш, – грозил он мне хилым кулаком, – опять прошлялся непонятно где, а теперь качаешь права! Я пришел первым, значит, и мыться буду вперед тебя.
–Ты не занял очередь! – Завопил я.
Вскоре к нашей ссоре присоединились еще несколько ребят, большинство из которых было на моей стороне, согласившись, что нужно занимать очередь, сразу как пришел, а не ждать толкотни.
–Молчать!
Громогласный вопль Оуэнса мгновенно прекратил нашу перепалку. Мы побежали к своим кроватям, взяв в руки, висевшие на них таблички с именами и фотографиями.
–Крис Мартин, Эрик Лапьер, Мартин Шип, Говард Гордон, – стал перечислять имена моих «сокамерников» Оуэнс, – Питер Маккью, Питер Дэйли, Брэдли Льюис, Чарльз Кэролл, Макс Парсонс, Марк Бьюкенен, Карл Гаррисон. – Моя кровать была почти в углу барака, что было очень удачным расположением, потому что окон здесь не было, а от двери было далеко, поэтому и сквозняки меня доставали мало. Те, кто спал рядом с дверью, вечно страдали от простуды и не расставались с соплями. – Джон Рипли. – Оуэнс дошел до меня, и я показал ему свою табличку. Он прищурился и оглядел меня с ног до головы.
–Зайдете к мистеру Шарпу, молодой человек. – Проговорил Оуэнс и, развернувшись, пошел в обратную сторону.
–Дьявол! – Шикнул я, когда он уже вышел из барака.
–Что ты опять натворил? – Спросил меня мой сосед.
Я пожал плечами. Я всегда знал, что Оуэнс не питает ко мне симпатии и при любом удобной случае готов зашвырнуть меня в изолятор. Только и я, прожив здесь четыре года, покрылся слизью, как борцы, натираются маслом, так что ухватить меня было не так-то просто.
–Наверное, опять неправильно дышал во время ужина. – Ответил я и, натянув рубашку, под сочувственно-восхищенные взгляды моих товарищей отправился к Шарпу.
2
Шарп был главным контролирующим специалистом, чья задача состояла в том, чтобы смотреть за тем, как смотрят за нами. У него был свой кабинет в административном корпусе: очень холодный и очень узкий. Про себя мы назвали его «кишкой». Обычно он сидел, закутавшись в телогрейку и зимой, и летом, надев высокие сапоги, в которые заправлял суконные штаны защитного цвета.
–Вы звали меня, сэр? – Пытаясь быть более или менее учтивым, спросил я, войдя в кабинет.
Я был в одной рубашке и меня пробил собачий холод, так что я невольно задрожал.
–Что с тобой? – Покосился на меня Шарп.
–Холодно, сэр. – Пояснил я, потирая руки и скукоживаясь, будто пытался завернуться сам в себя.
–Встань ровно! – Рявкнул Шарп и холод сразу прошел. – Ты сегодня опоздал.
Это не было вопросом, но я понимал, что раз уж мне не избежать участи пленника, то я мог хотя бы посопротивляться.
–Нет, сэр. Я пришел еще до отбоя. – Тихо ответил я.
–Что? Хочешь сказать, что не таскался с этим, – он посмотрел на тетрадный листочек, – Люком Бландтом?
–Сэр, мы просто гуляли. – Ответил я, и мне снова стало холодно.
Шарп поежился, сильнее прикрываясь своим сюртуком.
–Ты живешь здесь четыре года и должен знать, что контакты с представителями других возрастных групп недопустимы.
–Но, сэр. – Я поднял руку, будто пытался отмахнуться от назойливых, глупых обвинений, но Шарп стукнул кулаком по звонку на его столе и в дверях появился рослый, полоумный парень, которого мы звали Дед, а как было его настоящее имя никто из воспитанников не знал.
–Отведи его в камеру. – Кивнул Шарп и посмотрел на меня.
Он привык к мольбам от тех, кому удавалось схлопотать пару часов или дней в изоляторе, но от меня он никогда не получал такого удовольствия.
–На два дня. – Добавил он, когда Дед схватил меня за руку.
Дед ослабил хватку, когда мы вышли из кабинета Шарпа и сочувственно посмотрел на меня.
–Что? – Грубо спросил я.
Дед был славным парнем, лет двадцати, который тоже воспитывался здесь, и я не знаю, стал ли он недоумком после этого воспитания, или уже родился таким, но факт оставался фактом: умом он точно не блистал. Казалось, все жизненные силы, которые должны были уйти в мозги, ушли, на самом деле, в рост.
–Ты злой. Это не полезно. – Тихо отвел он.
Я снова посмотрел на него, оценив сосредоточенность его лица и нахмуренный лоб, перерезанный глубокой морщиной и красный широкий шрам на шее.
–Всегда хотел спросить, – я решил отвлечься, пока мы шли до изолятора, – откуда у тебя это? – Я поднял свободную руку и провел пальцем по шраму.
Дед дернулся и схватил меня крепче, что я даже свистнул. Мне показалось, что он мне все кости на руке переломал.
–Мои друзья обозлились на меня. – Ответил он.
–Хороши друзья. – Заметил я, но больше ни о чем спрашивать не стал. Как я уже сказал, каждый в этом лагере, раз или два калечился.
Изолятор был низким одноэтажным зданием, серовато-молочного оттенка, с протертыми углами и облупившейся жестяной крышей, еще лет тридцать назад крашенной в красный цвет.
Дед втолкнул меня в двери и вошел сам.
–Мистер Шарп пригнал его. – Сказал он охраннику на входе.
Охранник посмотрел на меня, усмехаясь, и поднял с полки журнал.
–Имя? – Спросил он.
Его голос был сиплым и свистящим, как сквозняк в камере.
–Джон Рипли. – Ответил я, тут же добавив: – Номер 13448. – Я уже бывал в этих местах не раз и точно знал, что к чему.
Охранник покосился на меня, кивнул Деду и тот ушел. Теперь я поступал в распоряжении «тюремщиков». Ко мне подошел высокий парень с жилистыми руками и резко дернул на себя, что я чуть не повалился на пол. Я знал, что здесь не Гранд Отель, но привыкнуть к рабскому обращению, было не просто.
Мы прошли в комнату, где сидел начальник тюрьмы, мистер Кларксон, которому уже сообщили о моем прибытии.
–О, Джон Рипли! – С надменным дружелюбием улыбнулся он.
Сопровождающий остался стоять в дверях, а я сел на жесткий стул, напротив стола Кларксона.
–Почему ты снова попал сюда?
«Будто, тебе это неведомо?» – Подумал я.
–Статья 14, часть 2. – Ответил я, опустив голову.
Кларксон кашлянул.
–Уже пятый раз за год. А еще только апрель, парень. Ты решил купить себе абонемент?
Глупая шутка, но я усмехнулся.
–Тебе весело? – Зло спросил Кларксон.
Я помотал головой.
Он посмотрел на моего сопровождающего и махнул. Обычно, после попадания в тюрьму с воспитанником проводили долгую беседу, которая была страшнее крыс в камере, но когда ты попадал сюда пять раз за четыре месяца, от нее уставали даже надзиратели.
Меня проводили в стерилизационный душ, где я должен был провести не менее трех минут, чтобы «избавится от всех недостатков совместного проживания большого количества человек в одном помещении». На двери в душевую висели потрепанные правила, которые запрещали мыться в одежде, стирать ее, и требовали «не избегать попадания воды на открытые участки тела».
Я попытался получить удовольствие от ледяной воды и вышел голышом в коридор, дрожа от холода.
Мой сопровождающий дал мне белый синтетический комбинезон, который я должен был надеть уже в камере.
Когда железный засов на двери звякнул, известив меня о том, что 48 часов моего пребывания в изоляторе потекли, я сел на пол голой задницей и, прикрыв лицо комбинезоном, заплакал.
