Перевал оставшихся дома

© Ольга Неподоба, 2020

ISBN 978-5-4498-4104-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тем, кто рядом в пути

1998 год. Вечер. В тесной комнате толпа, неразбериха, сумбурные перепалки, огромные рюкзаки, горы продуктов и снаряжения.

Не хватает объемов – в комнатах, в мешках, в мыслях.

Не хватает объемов воображения, чтоб охватить все то, что ждет нас впереди.

А в три часа ночи старт.

Мгновенное затишье…

Крохотный уголок одиночества. Перед глазами пробегает время и тянет за собой вереницу людей, событий, побед и пощечин…

Остро хочется одного – чтобы все вернулись домой.

Все те, кто был, есть и будет – РЯДОМ В ПУТИ.

Рядом. И в горах и в «цивильной» житухе. На ледяных стенах и в шумных застольях, в долгих ночных беседах и в коротких болезненных встречах.

В каждой строке – частичка вашего огня.

1998 год. Северные склоны Эльбруса. Позади – вершина по северному пути. Базовый лагерь. Высота 4800. Разорвало все палатки. Двенадцать человек в тесной пещере. Вторые сутки…

И невольно твердишь про себя строки :

Пока мы полны разрушительной силой экстаза,
       В отсутствии чувства вины —
Никто из нас не будет наказан,
       И все доживут до весны —
              длинной, как первая ночь.
Мы смоем с кожи блудливый грим
       и встанем на новую твердь.
Никто из нас не вернется таким,
       каким нас запомнила Смерть!

1998

ТРИСТАН И ИЗОЛЬДА. БРАЧНАЯ НОЧЬ ПОД НАРКОЗОМ

Я буду часто менять города и прописки,
В транзитных сердцах пораженных коррозией.
Я буду знать, что ты очень близкая —
Скрипишь по арктической шапке полозьями.

В ночь привокзальную улицам слякотным
Выпадет снег, подгулявшим десантником,
На лаковой плоскости легкая вмятина,
След от локтей твоих, или… романтика.

Изольда, мне пора, а я…
        А я – не в силах.
А ты сегодня занята,
        а завтра может с рук сойдет,
И, кстати, дел невпроворот —
        такая блажь.

А где здесь плата за ночлег,
        а где влияние светил…

Холодный лестничный пролет,
И бред, оплаченный вперед.
Изольда, этот дом не наш!
И ночь застирана до дыр…

Молчанья рвущийся пунктир —
Блиндаж с проигранной войны…
И в подтверждении вины,
Стоит, волнуясь, у стены —
Чужая девочка с лицом, похожим на твое…

Я помню тебя…
        Отражением пламени в черной воде,
Неумелым твореньем мечты моей.
        Господи, где?
Бесплатное небо для каждого ждущего,
Звезды в упрек покосились опасливо.
Все, что нам было за это отпущено —
Мы были счастливы, Изольда.
        Мы были счастливы!

Но угловатая детская пластика
Прячет незримое чье-то присутствие,
Глаз твоих распятия пугают, как свастика,
Каждое слово звучит, как напутствие —
В суетный склеп для слепых и доступных,
Савана вечности ржавые клочья,
Где отречённо, смешно и преступно,
Мы были истерикой прожитой ночи.
Знаешь, я тоже могу неопрятными
Прядями истин трясти пред могущими,
И на щеках нездоровыми пятнами,
Маскировать свою скромность гнетущую
Господи, как ты внимательно слушаешь,
Легкая холодность наспех наброшена,
Завтра просплюсь и, наверное, струшу я,
Завтра я так не смогу… по – хорошему!
Брось, это просто бессилие плачется.
Боли тебе без меня причитается,
Я буду верным для всех, кто останется,
Это побег. А слова… не считаются!

1997 г.

ЗАПАСНОЙ ГЛАДИАТОР ИЛИ ДРОЖЬ В РУКАХ

В моих глазах блудят чужие сны

И за хребтом – хребет и снегу – по колено…

И до победы – две весны, а до тебя…

А до тебя еще четыре Карфагена.

Она выбирает черный цвет,

Из гаммы разных цветов.

А то, что ты говорила “ нет»,

Уже не узнает никто.

Она чертила какие-то странные знаки,

Она цепляла вскользь крамольные темы,

Я смотрел глазами умной собаки,

И курил сигареты марки «СEMEL»

На аллеи снег ложится

На аллеи снег ложится,
        пусто в парке.
До рассвета ей не спится,
        ночь насмарку…
И хандра унылой прозой,
        дней запутанных волокна,
И давно в забытых позах
        спят всевидящие окна.
И находчивым Прокрустом
        по привычке
Ночь растягивает чувства —
        безгранично.
А меня – как будто нету.
        И молчанье – неуместно
На стене среди портретов
        для меня оставят место.

***

К ней в ночи приходили бесшумные люди,
Приносили ей травы в светящихся чашах.
А она говорила – «Мы будем,
Обязательно будем счастливы…»

И размытый узор на поплывших обоях,
Обжигался стыдливо причудливой тенью.
Я сегодня был лучше всех прежних героев!
Несравненный солист ускользнувших ступеней.

Одноразовый лоцман ночных коридоров,
Запасной гладиатор для действия страсти,
Подходящий статист для податливых взоров,
Самый преданный жрец в этой избранной касте.

А когда я завязывал с кофе и трепом,
И окурок старательно вдавливал в кожу,
Подрасстрельные мысли крестились в окопах,
Принимая навзрыд облегчение ложью.

И ложиться на снег с переменным успехом,
Но до спазма сведенные скулы твердели,
Я, конечно, был лучше до боли, до смеха —
Запасной гладиатор капризных постелей.

И слова задыхались, плутая не в меру.
А прижатых ладоней потешная крепость,
Заставляла всерьез, без наркоза, на веру
Принимать как спасение высшую слепость!

Но в глазах твоих странных, так чисто и больно.
Так затравленно и неумело покорно.
Так пронзительно просто, тепло и невольно.
Что-то было такое… прикрытое черным…

***

В суицид прощенья верить —
        поздно, милый…
Все незапертые двери —
        ночь прикрыла,
Никого не будет рядом,
        но от боли станет тесно,
И покажется наградой —
        то, оставленное место.
И находчивым Прокрустом
        по привычке,
Ночь растягивает чувства —
        безгранично.
Будет виться монотонно
        дым над парой битых кружек,
И покажется Мадонной
        растолстевшая подружка!
На аллеи снег ложится
        пусто в парке.
До рассвета ей не спится,
        ночь насмарку,
И хандра унылой прозой —
        дней запутанных волокна,
И давно, в забытых позах —
        спят всевидящие окна.

1998 г

ТАБЛЕТКИ ОТ КАШЛЯ

Белый шорох шагов —

перегруженной памяти блеф —

камуфляжная потная шкура.

И скользят под ногами тела покоренных миров,

И погас на ветру в неподатливых пальцах окурок.

Белый шорох шагов —

умирающий, стонущий звук.

И светящийся круг —

где оскаленных глаз мерзлота —

белый танец волчицы,

И в таблеточной горечи рот —

под прицелом, на рваной гряде,

Где же ваши хваленые крылья?

А я… попытаюсь родиться,

Может в следующий раз, на пол – жизни поближе к тебе!

А кому-то из нас —

все равно, на исходную плешь суеты —

чуть живым возвращаться.

И прикармливать ангелов с рук,

не видавших такой высоты!

Я там был.

Мне значительно проще – остаться.

А во всем остальном —

Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ЭТО БЫЛ ТЫ!

* * *

Устало ветер шевелит

Полы твоего плаща —

молчаливый эскорт.

Ночная трасса, город спит,

И ты садишься не спеша —

экспресс вокзал – аэропорт.

Оставив память о себе,

мы никого не будем ждать.

Я оловянный дезертир, опять,

Я ухожу с передовой – домой!

Красивая женщина за тридцать пять,

Непьющий мужчина – за так,

Холодный наследник готовый пристать

К скалистому пастбищу

люминесцентных снов.

Я уже готов!

Я почти жилец, я полнокровный агнец,

Я серый коршун, полночный танец,

Неровных ритмов по сбитым венам,

Я в землю брошен прокаженным геном.

Я восстану из кожи императором кладбища снов!

Ты мне хлеб и кров!

Уже не так стройна, чтобы прощать не глядя.

Еще не так больна, чтобы оставить рядом,

Уже совсем ушла, и обозначились резче,

Морщины у глаз и забытые вещи,

А я слишком долго учил тебя не скучать одной!

За моей виной —

Потенциальные женщины финальных видений.

Деревянные мальчики, звенящие мелочью,

Исключающие право стоять на коленях,

Называть тебя милочкой, хорошею девочкой,

Влит граненый рубильник до дна, за прелюдию,

И в двуспальную дыбу – упоительным глиссером,

Ах, как здорово быть беспонтовым орудием,

Метать себя щедрого, под ноги бисером.

Ты так не научилась ни пить, ни целоваться,

Полчаса мне про все – незаконченной сволочи,

Как будто бы требуя сатисфакции,

Открываешь мне путь в виде кухонной форточки.

А город сжигает резину, как прошлое,

Под паутиной глазами атласными,

Следит за тобой, в ожидании хорошего,

Согласные губы разделит на гласные.

Но ждут тебя сны, как отряды карателей.

Где вексель согласия – на предъявителя,

Где плюшевый мишка смотрит внимательно,

Да что его глаза – подземные жители!

Я не хозяин, я – жилец! Я ухожу с передовой,

Я оловянный дезертир, я тоже – раненый такой!

А на окопы падал снег, и кто-то требовал огня,

Я ухожу… свинцом в висок… все то, что было

было, было, было до меня!

И обманутый город сжигает ненужные листья,

И на темных аллеях блуждающий призрак огня!

И очнувшийся дворник – художник с нелепою кистью,

Нарисует картину, где не было меня.

1997 г.

Уход под предлогом

Угольный стебель предплечья – резиновый жгут,

Мглистая изморозь некогда пламенных глаз.

Дарит тепло и рождающий близость уют —

Сине-горящий под копотью чайника газ.

В скверике плачущих девочек каменный вождь

Прячется в ёлках от ветра и злых голубей.

Друг одиноких детей – парафиновый дождь