Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Поселенцы. Шевонн Кэрролл
Шевонн Кэрролл – доцент кафедры английского языка Делавэрского университета. Когда она не разъезжает по миру в поисках покрытых пылью фолиантов, ее можно найти колдующей над загадочными ужасами в книгохранилище. Читателям, которым станет интересно побольше узнать о событиях, описанных в «Поселенцах», следует обратиться к книге Тимоти Эгана The Worst Hard Time: The Untold Story of Those Who Survived the Great American Dust Bowl («Нерассказанная история о тех, кто вышел живым из Великого американского «Пыльного котла») – зловещему описанию одного из величайших экологических бедствий в американской истории. Узнать побольше о произведениях Шевонн Кэрролл можно на сайте http://voncarr-siobhan-carroll.blogspot.com.
В то утро они забили последнего бычка. Ма хотела повременить, дать несчастной скотине шанс, но Па заявил, что жестоко позволять кому бы то ни было жить в таком состоянии. Он бахнул молотом теленка по голове – звук безрадостный, от него тошнота к горлу прыгает. Позже Па взрезал животину и показал Салли телячий желудок, битком набитый пылью, сказав при этом: «Изнутри задохся».
Салли плакала, точнее – заплакала бы, только вот лицо ей слишком уж грязью залепило. Вазелин в ноздрях от грязи не спасал. А сколько же, подумала девочка, грязи у нее в желудке, и не полно ли ею все ее тело, как у теленка, а ее слезы и кровь всего лишь речушки пыли. Но когда она спросила, Ма цыкнула: «Иисусе, брось языком чесать, помоги-ка лучше по хозяйству». Так Салли и сделала, хотя ее малютка братик лежал, скукожившись, точно как тот теленок, под слоем пыли, от какой, сколько ни убирайся, никак не избавишься.
Салли вслед за Ма стала обходить землянку, заталкивая тряпье в щели, через которые набивалась пыль. Элис топала за нею. Бен смотрел с кровати, в глазах его метался лихорадочный блеск. В свои четырнадцать он был выше Салли, ему было бы удобнее доставать до трещин, что повыше. Но что поделаешь? Пыль добралась и до его легких: пневмокониоз, так это называется. Если Бена куда б и перевезти, говорила Ма, то уж лучше к ее сестре в Топеку, подальше от этой грязи, что гробит его. Еще лучше, говорила Ма, было б двинуть в Калифорнию, где все еще работу сыскать можно. Но Па вдоволь наслушался про большие города. Многие из отправившихся в них вернулись домой еще бедней прежнего. Рассказывали всякие истории про гуверовские лагеря, про стыдобу и наплевательства со стороны горожан. Тут, по крайней мере, они страдают вместе. По крайней мере, тут у них земля есть.
Землю потерять значило бы себя потерять, упреждал отец ее с Беном. Это было еще в ранние годы, когда народ все еще думал, что на следующий год дожди вернутся.
«Это вот тут – самое первое, чем наша семья стала владеть в этой стране, – говорил бывало отец, показывая Салли темную почву у себя меж пальцев. – Маккаева земля». И в глазах его сиял свет этого чуда.
Нынче земля затвердела и стала коричневой, а пыльные бури и небо обратили в тот же цвет, удушающий и неистовый. «Все равно, – говорил Па, – у нас есть земля. Один раз мы уже уступили ее англичанам. Ветру мы ее не уступим».
Два незнакомца появились у ворот. Салли сразу же поняла, что они не фермеры. Слишком бледные. Слишком сытые.
Мужчина повыше наклонился вперед так, что руки его болтались уже над двором, и Салли это не нравилось.
– Папа твой дома, дорогуша?
Салли оглядывала чужака с головы до ног, а голодающие куры клевали у ее ног.
– Вы из Вашингтона?
Толковали, что м-р Рузвельт шлет людей, чтобы рассказать Поселенцам, как им надо вести хозяйство на своих фермах. Этот мужчина, в чистом своем костюме, похоже, один из таких посланцев.
Наклонившийся бросил взгляд на спутника:
– Как считаешь, Билл? Мы из Вашингтона?
Мужчина постарше походил на школьного учителя, есть такие раздражающие среди тех, кто мягко журит ребятишек за промахи. Он сказал:
– Мы по официальному делу. Разыскиваем хозяина этого дома.
Салли знала: Ма станет пилить ее, если она позволит какому-нибудь госчиновнику пройти мимо, даже и грубому. Тут могло бы денежкой пахнуть, а на денежку можно бы и хлеба купить.
– Тогда я позову его, – сказала она. – Вам бы лучше уйти с ветра.
У входа в землянку уже стояла Ма с вымученной улыбкой на лице. Салли знала: Ма думала о ржавых жестяных банках с водой вместо чая, хлеб же, полученный как помощь, к концу недели зачерствел. По крайности, могли молока предложить, спасибо помершему теленку. Все же улыбка матери, как и необходимость позвать отца, заставили Салли быстро-быстро метнуться, бегом.
Она нашла Па за починкой старого трактора «Джон Дир Д», отец старался закончить работу, пока воздух был чист.
– Госчиновники пришли.
Па кивнул и отер руки – оставлять дело наполовину законченным ему не хотелось.
– Давай-ка займись тут.
Широко шагая, отец ушел, Салли заняла его место. Проверила, нет ли порезов на передних шинах, протерла масляный брызговик смоченной в бензине ветошью. Все на ферме зависит от трактора. Поломайся он – им труба.
Раздумывала Салли не про то, а про госчиновников. Может, они с собой работу принесли. Может, этот день в конце концов станет хорошим.
Зайдя в землянку, Салли поняла: что-то не так. Ма стояла столбом в углу. Па сидел рядом с мужчиной постарше, расправив плечи. Госчиновник помоложе глянул на Салли, когда та вошла, потом опять перевел взгляд на Па.
Говорил мужчина постарше, голос его звучал резко:
– Что, никто не ходил на ферму поискать его?
Лицо Па было непроницаемо. Он покачал головой.
– Почему не ходили?
Па бросил взгляд на Ма, крепко скрестившую руки на груди. Неохотно Па ответил:
– Говорят, Дубортов Дом – место проклятое. – Па пожал плечами, словно бы напоминая пришедшим, что сам он суеверий не одобряет.
Дом Дуборта! Салли смотрела на чужаков с новым интересом. Заброшенная ферма была единственным местом на мили вокруг, где сохранялась зелень. Том Хэтчетт говорил: если подойти чересчур близко к Дьяволову Саду (так его ребятня прозвала), так одно из обитающих там чудищ тебя слопает. Том Хэтчетт врун, но все-таки.
Мужчина рылся в своей записной книжке. Если он пытался Па на испуг взять, шелестя страницами, то зря время терял.
– Россказни о странных растениях? Непонятные огни и звуки? Животные пропадают? Такое имеется в виду?
У Па взгляд каменный. Он опять пожал плечами.
– И все это случилось, после того как метеор упал?
– Не знаю я ничего ни про какой метеор, – произнес Па. – На одном из полей Дуборта пожар начался. Мы бросились его гасить, как добрые соседи. Кое-кто говорил, что пожар от упавшей звезды занялся. Больше и не знаю ничего.
– Добрые соседи, – хмыкнул госчиновник. – Только никто не отправился искать, когда Фрэнк Дуборт пропал?
Па сощурился. Отвел взгляд. Сказал:
– Слава у того места дурная. Никому не хотелось на беду нарываться. – Помолчав, признал тихонько, словно бы себе самому: – Неправильно это было.
В душе у Салли пробудилась злость. Разве не видят эти мужчины, как устал Па? Ему и так полно всего, чем заняться, без их вгоняющих в тоску расспросов про чужака, фермера по выходным, неспособного выстоять в тяжелые времена.
Но Салли помнила тот день на ферме Теда Хаусера, помнила человека, выползшего из сарая на спине, как перевернутая пчела. М-р Хаусер ладонью рот прикрыл. А Па Салли пялился, будто надеялся, что увиденное им неправда. Салли показалось, что выползший похож на соседа м-ра Хаусера, м-ра Дуборта… или на какого-то бродягу-хобо, одетого в одну из известных рубах м-ра Дуборта в синюю клетку, всю заляпанную и рваную. Но Па стоял прямо перед Салли, за ним ничего видно не было.
Па велел ей и Бену домой отправляться. Сам же задержался поговорить с м-ром Хаусером про то, что надо бы сделать. Что они таки сделали? Па говорить об этом отказывался. Сказал, мол, все улажено и не надо ни о чем спрашивать.
Страх охватил Салли. Что ж такое приключилось, гадала она, что привело сюда этих госчиновников.
– Мы бы хотели наведаться туда, мистер Маккай, – произнес госчиновник, – осмотреть место. Вас назвали как человека, кто мог бы проводить нас туда.
Салли хотелось узнать, кто это назвал им имя Па. Она чуяла, что и Па хочется того же. Только этим господам чем меньше скажешь, тем лучше.
– За это денег дадим. – Мужчина помоложе выговорил слова отчетливо, будто знал, как отзовутся они в этой пропыленной, прокашлянной землянке. – Пятнадцать долларов за работу проводника, туда и обратно. – Он улыбнулся, увидев, как удивлены обитатели землянки. – Мы ведь… ученые люди, мистер Маккай, – сказал он подбадривающе. – Нам нужно посмотреть на это место вблизи.
Салли подумала, что мужчина постарше может рассердиться на своего спутника за предложение денег так сразу, но тот, похоже дело, понимал раздумья Па.
– Если мы найдем Фрэнка, это отправит всю катавасию на покой, – лукаво вставил мужчина помоложе. – Дело праведное свершится.
Лицо Па напряглось. Взгляд его скользнул на Ма. Только и Ма тоже не знала, что делать – Салли это видела. Ма попалась: с одной стороны, страх и беспокойство, с другой – обещание пятнадцати долларов.
– Ладно, договорились, – сказал Па. – Но вы платите вперед.
Мужчина постарше встал из-за стола.
– Пятерка сейчас, остальное потом.
– Десятка. – Глаза Па светились решимостью. Госчиновник швырнул банкноту на стол. Десять полновесных долларов.
– Мы признательны вам за помощь. – Мужчина помоложе глупо ухмыльнулся, будто он все время знал, что так оно и получится.
Салли решила, что ненавидит его. Она их обоих ненавидела. Ее так и подмывало двинуть ближайшего из них ногой в голень, когда тот проходил. Год назад такого рода штуку она бы отмочила, наплевав на всякие приличия. Но она подумала о Ма и об остававшихся пяти долларах. И дала мужчинам пройти.
Па, когда надевал шляпу, опустил взгляд на Салли:
– Позаботься о своей Ма. – Он потрепал девочку по голове, спутав Салли волосы. Салли успела их расправить, следя за тем, как уходит Па.
Забавно сказано, подумала она. Ведь Ма была той, кто заботилась обо всех. Странность услышанного не дала ей с места сдвинуться, а мужчины меж тем забрались в машину и укатили.
Пыльная буря навалилась несколькими часами позже. Салли горбилась под грохочущим ветром и держалась одной рукой за направляющую веревку, а другой прикрывала глаза, следя за тропкой от курятника. Она слепо пробивалась вперед, чувствуя, как больно дерет песок ее голую кожу. Она старалась не думать, как Па там в такую бурю ведет чужаков к чьей-то еще земле.
В землянке они жались друг к другу, укрыв лица за кусками ткани. Смысла не было зажигать керосиновую лампу. Никакому свету не пробиться. Сидели молча, стараясь не вдыхать чересчур много пыли, пока снаружи бушевал ветер.
Пыльная буря продолжалась до конца дня. Когда чернота прояснилась, за дело взялась ночь, а с нею и холод. Они зажгли лампу и поглядели друг на друга: она сама, Бен, Элис и Ма.
– Давайте-ка приберемся, – сказала Ма, чем они и занялись. Салли старалась не думать о Па. Он должен был еще и проводить госчиновников обратно в город. Наверное, там и остался.
Однако и утром Па все еще не вернулся. Салли с натугой отворила дверь и побрела на птичник считать уцелевших. Сдохли две курицы: пылью задохнулись. Салли вынесла тушки, ощущая, как легки костлявые тельца. Им нужно было больше пищи.
День был воскресный, а воскресенье означало школу. Па ни за что не пропустил бы церковь, в этом Салли была уверена. Она надела свое «хорошее» платье (все равно сшитое из мешка для кормов, но почище остальных), Ма тем временем собрала Элис.
Бен открыл глаза, когда Ма положила ему ладонь на лоб.
– Приглядывай за хозяйством. А коль увидишь Па, не забудь сказать ему, чтоб тут оставался, пока мы не вернемся. – Бен закрыл глаза. Слышал ли он их – у Салли уверенности не было.
Но в церкви Па не было. Салли крутилась-вертелась, осматривая скамьи. Ма ущипнула ее за руку, веля перестать, но и сама Ма тоже назад оглядывалась всякий раз, как им вставать приходилось.
Служба была из обычных, про конец времен, про то, как пыльные бури были посланы Поселенцам в наказание за ослушание воли Господа. В душе у Салли ничего такого не было. Ведь только плохонький Бог насылает бедствия на людей за то, что те слишком много пьют да знай себе поминают имя его всуе. Может, и правду говорят работники на ранчо, что они неправедно поступили, забрав пастбищные луга у индейцев и обратив их в пахотные земли. Но даже если и так, чего ж благого в том, что маленькие детки мрут? Если такова Божья воля, то она, Салли, ненавидит его, подумала Салли, и ее на миг накрыло волной страха.
После службы Ма поймала за руку Теда Хаусера:
– Мне нужно потолковать с тобой о Пате.
Салли хотелось послушать весь разговор, но Ма велела ей следить, как бы Элис не ушиблась. И конечно же, Элис шлепнулась. В пыли искупалась так, что даже заплакать не смогла, когда ее подняли. Хотя б в этом одном польза есть, подумала Салли, протягивая пальцы, за которые ухватилась малышка.
Салли обернулась. Ма стояла в окружении старых работников на ранчо и фермерских жен, и выражения лиц у всех были мрачные.
– Пошли, – сказала она, таща Элис за руку. – Давай сюда обратно.
– Падди мужик хороший, и я за него в ад пойду, – говорил Джейк Харди, – но если ветер закрутит какую-нибудь дрянь, нам лучше слишком близко не показываться.
Кто-то фыркнул:
– Пойти в ад, но только в него не заходить, так что ли?
– Факты таковы, – хмуро сообщил м-р Хаусер, – в хозяйство Дуборта вход воспрещен. Пат знал это, когда направлялся туда. – Он обвел взглядом круг собравшихся. – Вы видели, чем это кончилось для Фрэнка. Ходить туда нам нельзя. Нельзя никому позволять ходить туда, – сказал он, оглядываясь на Саллину Ма. – Кто знает, чем оно кончится?
– Он, небось, на какой другой ферме в нору зарылся, – подал голос Дэн Гисс. – Дороги-то непролазные. Пыльная буря много их замела. Он, небось, у Шмитта схоронился, кляня этих дуболомов-чиновников.
Саллина Ма, похоже, зашаталась. Салли отпустила Элис, чтобы броситься Ма на помощь.
Марджи Фишер, школьная учительница, поспела первой и, поддерживая, обняла молодую женщину за плечи.
– Послушайте, – воскликнула она, обжигая взглядом Теда Хаусера. – Нам нужно собрать поисковую группу. Стучитесь во все двери. Вполне возможно, что Пат не единственный, кто умеет руками работать.
Салли услышала вой за спиной. Обернувшись, увидела, что брошенная Элис сидит в пыли, а по лбу у нее течет кровь. Малышка как-то ухитрилась отыскать единственный во дворе не ушедший в песок камень и шлепнулась прямо об него. Как же иначе-то. И виновата Салли: зачем оставила ее.
– Тише, уймись, – молила Салли, поглаживая малышку по влажным от пота волосам. – Все будет о'кей. – Но не будет, понимала Салли, и в ней пробуждался жуткий страх. Не будет.
Ма с миссис Фишер поищут вдоль дороги, м-р Хаусер на лошади проедет до участка Фишеров. Джейк и Дэн пойдут к Дому Дуборта. Всех этот план тревожил, но Джейк с Дэном поклялись, что быстренько дадут обратный ход, если почувствуют, что затевается что-то неладное.
Затевается что-то неладное, подумала Салли, вспоминая гигантские овощи, какие м-р Дуборт привозил в город. Кожица у репы была такой яркой, что глаза резало, яблоки блистали, будто их в воду окунули – и громадные! Одна репа была с голову Бена: он положил ее на стол, чтоб Салли смогла померить, прежде чем Па разогнал их.
– Не смейте так делать, – сказал тогда Па, рассердившись так, как Салли еще не видывала. – Не притрагивайтесь к этой гадости никогда, как ни тянуло б.
Можете не сомневаться: когда м-р Дуборт разрезал репу, оттуда посыпалось серое крошево.
– Должно, болезнь какая-то, – сказал тогда м-р Дуборт, сдвинув шляпу на затылок. Он был горожанином, не привыкшим хозяйствовать на земле. – Вы когда-нибудь раньше такое видывали?
Поселенцы ничего не сказали в ответ. Их молчание висело вокруг, словно небо пустое без дождя, ожидающее, когда пронесется пыль.
Теперь Салли шагала позади Элис: малышка цеплялась за мебель миссис Фишер. Дом у миссис Фишер был настоящий, со скатертями на столах и всяким таким. Салли стало приятно, когда она заметила на столе миссис Фишер тоненький слой грязи. Это ж сколько тереть и скрести надо, прикидывала Салли, чтоб избавиться от пыли в доме такого размера.
По всему дому разносились отчетливые тик-так часов миссис Фишер. И каждое тиканье жгучей булавкой впивалось в тело Салли. Почему бы кому-то другому не приглядеть за малютками? Был бы тут Бен, прикидывала Салли, ему б позволили уйти.
Ей представлялось, как бродит она по песчаным дюнам, находит Па в таком месте, куда никто и не подумал заглянуть. Целым и невредимым, само собой. Иное для нее было немыслимым. Нет, Па окажется в полном порядке, зато будет помогать одному из госчиновников, который выставил себя полным дураком. Тот, что помоложе, злорадно решила Салли. Ей представилась ухмылка Па, когда она заберется на дюну, скрывавшую их от дороги. «Так и знал, что могу верить, что ты сообразишь, что к чему», – скажет он. И госчиновники заплатят им полных тридцать долларов за причиненные неприятности. И…
Снаружи послышался шум.
– Будь тут, – велела Салли малышке Элис. Ей не хотелось отдирать простыни, какие миссис Фишер на окна пригвоздила, а потому она поспешила к двери.
Во дворе шла драка. Джейк старался удерживать за плечи мужчину, молотившего руками.
– Не отпускай его! – М-р Фишер, гробовщик, схватил мужчину за другую руку.
Не сразу узнала Салли молотившего руками драчуна, всего покрытого песком. Это был госчиновник, что постарше. Губы он растянул, скаля зубы, глаза закатил к небу. Пока Салли смотрела, он выгибал спину и ревел долгим трубным ревом, от которого у нее встали все волосы на голове. Изо рта у него рвалась какая-то тарабарщина, сплошные кашель и харканье без связи и смысла: грах’н х’мглув’нафхфхтхагн-нгах…
Она хлопнула дверью, отсекая вид на двор. Бог будто бы прослышал про глупую Саллину мечту разыскать Па и вернул обратно госчиновника, чтоб покарать ее за тщеславие. «Прошу, пожалуйста, – неистово выговаривала она про себя, успокаивая Элис, – пожалуйста, дай им найти Па, прошу тебя, пусть с ним будет все в порядке…»
Когда Ма вернулась, лицо у нее было каким-то странным.
– Не забудь поблагодарить миссис Фишер, что позволила тебе побыть тут.
Салли послушно повторила слова благодарности, даром что миссис Фишер стояла тут же. Ма и миссис Фишер пристально смотрели друг на друга, словно вели безмолвный разговор у Салли над головой. Обычно Салли такое возненавидела бы. Теперь же лишь еще больше перепугалась, потому как что-то было по-настоящему не так, если никто не заговаривал про Па.
Молчание Ма сопровождало их до самой землянки. Оно заполонило в ней воздух, когда Бен, одолевая удушье, попытался задать вопрос.
– Другие занимаются этим, – коротко бросила Ма. И: – Иисусе, возьмитесь-ка за метлу, а?
Салли взяла метлу и смела пыль в доме, пока Бен хрипел с посвистом, малютки кашляли, а Ма старалась не расплакаться. «Если б только пыль убралась из дому, все бы с ними было нормально», – заставляла себя думать Салли, понимая, что это неправда.
Наутро Салли была на ногах еще до петухов. Голова у нее гудела, когда она, побросав в ведерко твердой, высохшей кукурузы, пошла взглянуть на кур.
В дверях сказала матери:
– Я в школу схожу.
Ма, поколебавшись, кивнула. Ма всегда стояла за то, чтобы Салли с Беном продолжали ученье. По правде-то Салли сомневалась, что кто-то из ребят придет в школу. У утра был такой сумрачный вид, какой грозил пыльными бурями, и надо было очень здорово поработать просто для того, чтобы достать за дверью чего-нибудь поесть.
Только сегодня на уме у Салли было другое. Если нагрянет буря, то ей следует выйти пораньше и двигаться быстро.
Она уложила воду и кусочек черствого хлеба, который Ма отложила для нее. Еще она прихватила с собой лопатку из обвалившегося сарая на тот случай, если придется себя же откапывать. Па точно так же сделал бы.
Бен следил, как она стягивала завязки на рюкзаке, взгляд его был гневен. Он понимал, что она задумала.
– Только… не говори ничего. Если я не вернусь до захода солнца, – прошептала Салли. Потом вскинула рюкзак и ушла прежде, чем Бен смог бы набрать воздуху, чтоб позвать ее обратно, прежде, чем кто-нибудь помешал бы ей сделать то, что нужно.
Небо у нее над головой было голубым-голубым с крапинками редких облаков. Смысла не было идти по местной дороге до Дуборта: ее, скорее всего, смело. Она срежет путь по земле, избегая больших наносов, разве что когда понадобится через ограду лезть.
Идти было тяжко. Ноги Салли утопали в песке, песок с камешками забивались в ботинки. «Маккаева земля, – подумала она, – обратилась против нас». Лопатка тяжело давила на плечо.
Примерно на полпути к Дому Дуборта у Салли появилось ощущение, что она сделала ошибку. Солнце уже полностью взошло. В его сиянии ей видна была зеленая полоска земли в отдалении. Дьявольский Сад, так называли это некоторые. Давно уж в этих краях пропала всякая зелень: Салли не смогла бы объяснить, засуха ли в том повинна или по правде что-то с цветом не так.
Звуки животных постепенно уходили вдаль по мере того, как она приближалась к Дому Дуборта. Можно было б подумать, что зайцы с птицами тут стаями бегают-летают, раз на ферме охотиться некому. Только воздух тут стоял недвижимее, чем в пустыне.
Салли шагала вдоль громадной дюны, которую нанесло над старой оградой Дуборта. Она увидела проглядывавшие из песка кости какого-то животного. Видать, сдохшей с голоду коровы, запутавшейся в проволоке и перекати-поле. За костями было местечко, где дюна немного опускалась. Чем не хорошее место для прохода, подумала Салли и полезла вверх.
Странно было опять оказаться в окружении зелени. Цвет этот помнился Салли с давних дней, а тут он был повсюду. Фруктовые деревья Дубортов разрослись большими и перепутались. Между ними повисли лианы, и нездешние цветы глазели чашечками в небо. Поблизости на кусте болтались громадные блестящие фрукты. Вид у них был такой, будто они могли бы утолить жажду, которая уже начинала драть Салли глотку. Она отвернулась, помня об овощах с серым крошевом.
По ту сторону участка Дуборта зловещая зелень была повсюду. Не было ничего другого.
– Па! – закричала Салли. – Па!
Молчание. Салли глотнула воды из бутылки и продолжала шагать.
Дом Дуборта стоял в северной части участка, поблизости от ограды м-ра Даверсона. Само собой, если Па попал в беду: если на них обрушилась пыльная буря, – именно туда он и направился бы. Чтоб укрыться. И у него не было лопаты, что оттягивала сейчас ее худенькое плечо. Они могли застрять там, под песком.
В каком-то месте деревья стали реже, и Салли увидела плотно утрамбованный кусок земли, где не росло ничего, с прогоревшей дырой в центре. Она решила, что это, должно быть, место, куда камень ударил. Возле кратера стояло нечто голубое… цвет человеческий.
Салли не хотелось выходить из-под защиты деревьев: земля безо всякой растительности казалась ей странной, – однако она решила: раз уж взялась разыскивать Па, то придется проверить все, что могло бы стать ключом в поисках. Так что подошла она потихоньку к стоявшему голубому. Пара канистр для бензина и мужская шляпа – под слоем пыли.
Салли попробовала канистры на вес. Они были полными. А шляпу носил тот молодой чиновник.
Скрежещущее карканье заставило Салли вскинуть голову. Гриф какой-нибудь, наверно, успокаивала она себя, быстро возвращаясь к линии дюн. Появилось неприятное ощущение, будто за ней следят, чей-то взгляд прямо-таки жег спину между лопаток. Стало полегче, когда площадка с кратером осталась позади.
Она понимала: нужно бы опять криком позвать Па, – но после карканья никак не могла собраться с духом. Па должен был быть в хозяйском доме. Чем скорее она доберется туда, тем будет лучше.
Когда, наконец, она подошла к Дому Дуборта, у нее живот скрутило. В том, что было перед глазами, никак нельзя было признать дом… больше походило на песчаный холм с растущей на склоне какой-то странной серой лозой. Так же, как и в случае с утрамбованной площадкой, лес, заявивший права на весь остальной участок, тут словно обошел эту его часть стороной.
Салли обошла дом, с опаской думая, что ей делать, если тот окажется пуст. На стене с подветренной стороны увидела темный квадрат какого-то лаза. Черный квадрат окна либо двери. Кто-то недавно побывал внутри.
Салли опустила лопатку.
– Па? – попробовала она позвать, боясь заговорить чересчур громко. – Ты там? – Самый воздух, казалось, слушал ее.
Салли закрыла глаза, вспоминая Па, исходивший от него запах табака, его ловкие пальцы, когда он латал дерюжный мешок. Она должна посмотреть.
Медленно подобралась к темному квадрату и заглянула вовнутрь.
Первый удар Салли нанес запах. Он был ужасен и слегка знаком, словно бы уже много лет назад попадался ей раньше. То был запах гнили, такой может стоять в сыром месте, а не тут, на равнинах.
Салли изо всех сил вглядывалась в темноту, стараясь разглядеть в ней хоть какие-то очертания. В кармане у нее лежали спички, которые она стянула от старой керосиновой лампы. Салли чиркнула одной, но слабое колебание воздуха чересчур быстро загасило огонек. Ей надо действовать как-то получше.
Она перекинула ногу через подоконник, набрав свежего воздуха, сколько смогла. Деревяшка под окном двинулась под ее руками. «Ты глупость творишь», – подумала Салли и скользнула внутрь.
Пол был устлан мягким песком. Морщась, девочка подняла руку и оперлась о стену. В темноте ощупью прошла по стене вокруг. Прикинула, далеко ли можно пройти.
Но она не очень далеко продвинулась, когда услышала: кто-то дышит.
Салли замерла. Ей хотелось верить, что все это она себе воображает. Она затаила дыхание, чтоб убедиться в этом. Хрипящий вдох. Хрипящий выдох. Чересчур нормально, чтоб это ветер был.
Страх навалился на нее. Ей уже не хотелось выкликать отца. Если уж не услышал ее раньше, то и сейчас не услышит. А если там что-то другое дышит, то этого она знать не хотела.
«Не старайся развести все трудности разом, – всегда говорил Па. – Разбей их. Разберись с каждой по очереди».
Так что Салли пробралась ощупью обратно к окну с его яркой заплаткой света. И радовалась теперь, что можно видеть яркую зелень снаружи. Нащупала спички и, взяв их в горсть, поднесла к свету. Десять осталось. «Я сумею, – подумала, – я сделаю».
Салли чиркнула спичкой.
Поначалу не увидела ничего в оранжевом круге света. Прикрыла пламя ладошкой и вытянула руку. Различила тень, что была необычнее всех других: выше, чем мог бы быть любой мужчина. Что-то там было.
Салли шагнула вперед. Пришлось придвинуть круг света поближе, пока спичка не погасла. Подошвы ее ног хрустели по неровному песку на полу, миниатюрным дюнам, с шуршанием убегавшим с места, когда она наступала на них.
Да, что-то было там, в свете пляшущего огонька. Вытянутая лоза, листья – форма нормальная, что обнадеживало. Лозы тянулись к громоздкой массе, та выступала из стены, какая-то
…разверстая неразбериха из семян, вен, плоти и
внутренностей, что были частями внешними, рыскающими обратно во тьму
[сглотнула] вон грязь вон воздух вон лозу вон камень вон птицу вон человека вон
это…
Это было лицо ее отца.
И этим лицом, как рукой, оно тянулось к ней, чуя, может, между ними родство. Оно тянулось к ней своим
…перемешанным телом этим сгрудившимся овощным животным
запонка того другого агента все еще на манжете о боже это ж…
Салли побежала. В миг единый выскочила из окна, тело ее, будто отлученное, не чувствовало камней, врезавшихся и царапавших ее колени, и спасло ей жизнь, потому как эта отца образина стала пить ее кровь, драгоценные красные лужицы, что скапливались на камне…
Салли бежала, опять ощущая свое тело, когда злобствующее не-растение пыталось схватить ее за руки за ноги, но она уже летела стрелой, выпущенной из тугого лука. Вспомнились ей те корки хлеба, которые сберегала ее мать: «ешь это – ты должна быть сильной», – а вот и ответ, зачем, этот спотыкающийся полет к песку, песку, который спасет ее. Даже этой гнайих-образине у нее за спиной никак не расти в пыли, удушающая непохожесть попридержит ее, тогда как она, Поселенка, проворно сможет добраться до ограды, сможет хоть плестись, а у той твари, что за ней гонится, у нее-то хоть какие ноги есть? Бог дорогой, х’ах’олна’фтагху…
Она была за оградой, бежала по песку до конца горизонта.
Когда ноги сдали, Салли заставила себя оглянуться на дом. Это было, может, самое смелое из сделанного ею, потому как она понимала: если [оно] гонится за ней, то ей, Салли, ничего не останется, как смотреть, как к ней ее смерть подбирается. Нет, не смерть: [оно] еще хуже, отцово лицо, вмешено в какое-то месиво жизни и используется как какой-то инструмент для исследования мира. По крайности, [оно] не похоже на человека, потому как, если б [оно] в самом деле…
Но [оно] этого не делало. Салли надеялась, что [оно] никогда и не сделает. Надеялась, что с теми частями ее отца и госчиновника [оно] не забрало себе их память: покрой платья ее матери, скрип старого колодца, слова, какие этот госчиновник пустил в ход, чтобы ее отец… о, ее отец!.. согласился потащиться сюда умирать.
Если не считать того, что он не умер.
Салли поняла теперь, о чем пытался рассказать балаболивший драчун-госчиновник:
– внутреннее, обращенное во внешнее, настигающая тьма…
и знала также, что нет слов, способных вместить в себя [оно]. Ей пришлось заставить свой разум вернуться – сюда, к земле на ее руках, к слабому проблеску жизни, бывшему Салли, потому как
…воющий свет неистовство познания…
если у нее не получится, то она станет похожа на одну из тех высохших скотин, запутавшихся в проволоке. Нет. Она – Поселенка. И вот так не умрет.
Если бы не ее Па.
Если она расскажет, сюда придут. Если соврет и скажет, что ничего не нашла, может, все равно придут.
Она потеряла лопатку, обронила где-то. Это не подойдет. Пожар. Она вспомнила про голубую канистру с бензином возле кратера.
«Вот и решила», – подумала Салли, отирая лицо. Но с тем все было в порядке.
Когда Салли снова смогла чувствовать ноги, она встала и пошла обратно к площадке за лесом.
Салли пробиралась через дюны, солнце стояло высоко в небе. Ни птиц, ни облаков, лишь бесконечное пространство взирало на нее сверху.
Когда она оказалась практически у ограды Дубортов, опять увидела движение песка: останки коровы зловеще отсутствовали, – она почувствовала, как от страха ее пробила дрожь. И тот же страх в конечном счете вернул ее к себе самой, уже не к той с небом и этим
…спуском во тьму, вглубь
…а обратно в ее дрожащее, с пересохшим горлом тело.
Она не хотела умирать. Уверена была: и теленок тоже не хотел умирать, как бы ни резало ему живот и как бы немного ни оставалось ему жить. Он брыкался, даже когда молот опустился, и страх Салли отразился в его глазах.
«Это как на лошади верхом скакать, – подумала она. – Как скакать на лошади туда, куда та скакать не желает». Уговаривая себя такими рассуждениями, она решилась сделать шаг вперед. Потом еще один. Потом еще.
Она следила за своими ногами. Если бы видела она только их, может, и не было бы так погано.
А было погано. Мерзкая зелень заглушала ей разум. Ветер дул недобро, нашептывая всякие гадости. Все ж зачем она пришла? Зачем пришла-то?
Было в Салли упорство, что шло в землю и еще дальше, в камень, в каменные слои времени. Она же ведь Поселенка, так? Тут ей самое место, или, по крайности… если вспомнить команчей, если вспомнить англичан с их ружьями… по крайности, она была тут, и не так-то легко будет ее отсюда выдворить.
Путь был долгим, по жаре. Приходилось тащить канистру, меняя руку, когда тяжесть делалась неподъемной. Шагая, она все больше и больше становилась сама собой, эти усталые мышцы тащили бултыхающееся бремя сквозь уродливое сияние зелени. Ей бы надо было Бена взять с собой. Если б Бен мог ходить, он ей помог бы. Но, с другой стороны, он тут насмотрелся бы такого, чего Салли не пожелала бы никому из семьи видеть. Увидел бы [оно]. Это уж чересчур было бы.
Наконец в полосу ее зрения попал дом. Она ждала, что ноги опять заплетаться станут, но они держались. Словно бы после пересечения ограды никакого иного выбора у нее не осталось.
На этот раз она и не подумала тратить спичку, стоя снаружи. Перекинула ногу и вошла в дом.
Когда Салли зажгла спичку, то увидела одну только жуткую зелень. Отца образина пропала.
[Оно] не могло уйти далеко, подумала Салли. Само собой, не было уверенности в том, правда это или нет. Может, это чудище быстрее, чем кажется. Может, [оно] уже прочесывает селение, по пути глотая в безумии прохожих.
Нет. Чудище было тут. Где-то.
Может, [оно] еще глубже в доме.
Волосы поднялись у девочки на затылке. Само собой, в доме же больше комнат. Дом-то был зажиточный. Теперь, когда вырост на стене оторвался и убрался, Салли разглядела даже проем, где дверь была. Разве это не знак, а? Что что-то туда убралось?
Между нею и дверью высилась беспорядочная куча растительности. Идти через нее было опасно, и не просто потому, что с каждым шагом все сильнее поднималась гнилостная вонь. По Саллиному разумению, лозы и [оно] были связаны. Она же походила на муравья, перебиравшего ножками у [оно] по руке, позволяя этому [оно] знать, где она находится.
Если [оно] найдет ее, она сумеет убить его быстрее, напомнила себе Салли. И прошла в дверь.
Воздух внутри этой комнаты был влажен и сладковато пах. Гнилостная вонь висела тут густо. И что-то еще, что-то неописуемое и неприятно режущее.
Салли чиркнула спичкой. На полу высветился темный квадрат. Из него выступала ржавая спираль лестницы.
Салли заглянула в черную дыру и подумала было бросить туда спичку. Только вдруг пламя высветит всего часть [оно]? Чудовище же будет предупреждено о ее намерении.
Так что она задула спичку. В темноте нащупала скрипящие, пугающе подвижные кольца подвальной лестницы. Пошла вниз.
Наконец добралась до пола. Она поняла это, даже еще не открыв глаза, еще до того как зажгла вторую спичку. Ей было слышно дыхание вокруг себя. Единое – из множества мест. Хрипящие вдохи и выдохи.
Салли сошла с лестницы. Нащупала крышку канистры с бензином.
Воздухом пахнуло ей на ногу. Салли осторожно убрала эту ногу, стараясь стоять поближе к лестнице. Они окружали ее со всех сторон.
И так оно и было.
Пляшущий оранжевый огонек высветил скрученные тела: люди, коровы, птицы, растения – все вперемешку. Птичьи крылья гоняли воздух по комнате. Человечьи лица вплетались в стебли лозы. Вокруг какого-то глаза распустился цветок. Салли аккуратно устроила спичку на лестнице так, чтоб та продолжала гореть.
Антенны/лозы/пальцы ищуще потянулись вперед. Салли выискивала отцово лицо. Это было единственное, что имело значение. Покалывание внизу ноги дало ей знать, что лоза ухватила ее и продолжает цепляться.
Тут она увидела Па. Помогало то, что теперь образина была похожа совсем не на ее отца, а на мешок, растянутый по какой-то другой фигуре. Что-то, как показалось, росло у него под веками.
Салли плеснула в него бензином. Промахнулась: вместо этого струйка вымочила приличный кусок лозы-стены. Скрепя сердце прислушивалась она к плеску оставшегося бензина. Ничего не поделать, кроме этого. С трудом шагнула Салли вперед и стала поливать: жуткий, чудесный запах бензина заполнял ей ноздри.
Она чувствовала, как лозы обвивают ей руки, в ладони тычутся, чувствовала, как впиваются они ей в кожу. Но важно, по-настоящему важно было лишь суметь достать еще одну спичку, вытянуть ее и… отступив назад, невзирая на режущую боль в ногах… чиркнуть.
Хлопок пламени отбросил Салли назад. Теперь бежать нужно было от поднимавшегося жара и воплей, испускаемых [оно], тогда как цветы, лозы, руки тянулись в корчах боли и ужаса. Салли отступила от отца-образины, поспешая вместе с пламенем. Рука ее ткнулась в холодные кольца лестницы. Вверх.
С глазами, полными слез, Салли дотащилась до слабенького просвета окна: другого окна на этот раз, она не туда вышла. Дом наполнялся дымом и чернотой наподобие песчаной бури. Так умирать Салли не хотелось вовсе. Она сорвала лозы со старой оконной рамы, проломила себе путь сквозь прогнившее дерево. И вывалилась наружу – на солнечный свет и милостивый воздух.
На земле Салли закашлялась. Воздуха всего света ей не хватало. Над головой слепящее солнце не сводило с нее своего жгучего взора, а чернота возносилась над ней столбом дыма. Позади вопили лозы.
Пусть себе вопят. Салли перевернулась на бок и незряче стала карабкаться подальше от этого шума, убираясь куда-нибудь подальше.
Нашли ее на дороге. Мать обхватила Салли: какое же облегчение, когда человеческая кожа прижимается к твоей!
– Салли, что с тобой стряслось, у тебя лицо… Боже мой…
Все эти слова угнетали. Салли ткнулась терзаемым болью лицом матери в плечо, вдыхая запах муки. Один из взрослых мужиков кричал, только Салли не обращала на него внимания.
– Все о'кей, Ма, – попыталась сказать она. Слова вылетели каким-то хриплым карканьем.
– Ты держись, Салли, – говорила Ма. – Ты держись. – И Салли опустила голову, будто материнские слова оберегали ее.
Позже, когда врачи наконец-то позволили Салли жить дома, она помогала Ма сводить концы с концами. Похороны подошли и прошли, когда Салли лежала в лихорадке. Ма об этом лишь сказала: «Твой Па был хорошим человеком. – И добавила, глядя на кипу счетов: – Он бы хотел, чтоб мы тут остались».
Салли понимала: Ма речь вела о скобянщиках, требующих возврата долгов, тех, на кого Ма не смела и глаз поднять, когда они в городе бывали. На самом деле, не очень-то учтиво с маминой стороны, думала Салли. Самим-то скобянщикам нельзя же без еды обходиться, так? Им деньги нужны.
Только что-то, похоже, переменилось в Ма с того дня, как Салли приковыляла обратно к ним с дороги. Вежливость теперь ее не очень-то трогала. Та часть Ма, казалось, затерялась где-то. Салли ее не хватало.
Бен, лежа в постели, старался внести свою лепту. Он выставил монету, найденную… или, как полагала Салли, спрятанную им давным-давно.
– Во, нашел, – выдохнул он. А сам на них не смотрел. Ма добавила монетку к небольшой кучке на столе. Салли вспомнила про лежавшую там десятку – и отвернулась. Те деньги давно потрачены.
– С нами все о'кей будет, Ма? – Бену с его кровати не были видны монеты. Он не знал, как мало их там.
Малютка Аластер сопел в своем ящике, дышал тихо и прерывисто. Ма поправила у него одеяло, потом подхватила Элис, которая, как всегда, крутилась под ногами. Она подошла к Бену, присела рядом с ним на кровать, знаком позвав Салли сесть с нею. Салли робко пристроилась на краешке кровати. Иногда ей казалось, будто она по-прежнему чувствует, как под кожей у нее извиваются лозы, и тогда она боялась позволять кому бы то ни было касаться ее.
– Теперь послушайте-ка, все вы, – заговорила мать. – Это Маккаева земля. Мы работали на ней, и мы будем продолжать работать на ней. – Она сжала ладонь Бена и крепко прижала к себе, полуобняв Элис с Салли. Салли неожиданно ответила на болезненное объятие, будто вцепляясь в свою семью, соскальзывавшую с лица мира сего.
– Нас с этой земли не сдвинуть, – повторила мать, уткнувшись в волосы Элис, словно то была правда.
Краем глаза Салли виделось ожидавшее их будущее: малютка Аластер умрет от пыльной пневмонии к концу года, землю отберут за просрочку платежей, ее мать наполовину сойдет с ума от горя, потеряв еще одну родную душу на земле, которая уже не годилась даже для могил. Они двинутся отсюда, это точно, как и должны бы двинуться, когда единственным иным выходом становится – ложись и помирай.
Салли чувствовала это будущее, и оно ужасало ее еще больше, чем увиденное в Доме Дуборта. Но она не сказала ничего. Вместо этого потянулась, взяла Бена за руку, словно бы так и по правде могло бы получиться, словно бы им по правде такое по силам.
Склонив голову, Салли произнесла ложь, какую от нее ждали:
– Мы продержимся, Ма, – поддержала она мать. – Вот увидишь.
