Кристина

5. Как мы добирались до гаража Дарнелла

Есть у меня машина, я зову ее Толстушка,

Пусть она и колымага,

Да, она старушка, но резвушка…

«Джан энд Дин»

С Мартин-стрит я повернул на Уолнат, затем направо, к Бейзин-драйв. Там я увидел Кристину: она стояла у тротуара с поднятым капотом. К помятому заднему бамперу был прислонен старинный домкрат, с помощью которого, бьюсь об заклад, меняли колеса еще на конестогских повозках. У Кристины спустило правую заднюю шину.

Я остановился сразу за ним и едва успел выйти из машины, как из ближайшего дома вышла молодая женщина. Она обогнула внушительную коллекцию декоративных садовых фигурок (я успел заметить двух фламинго, каменное утиное семейство и волшебный колодец с пластиковыми цветами в пластиковом ведре). Самой женщине стоило как можно скорее обратиться за помощью к весонаблюдателям.

– Здесь нельзя парковать всякий мусор, – заявила она. У нее был полный рот жвачки. – Это наш дом, ясно? Нам такого хлама не надо, заруби это себе на носу.

– Мэм, у меня спустило шину, только и всего. Я быстренько поменяю…

– Делай что хочешь, но не перед моим домом, ясно? Заруби это себе на носу. – Видимо, то была ее любимая присказка. Даже я взбесился. – У меня муж скоро с работы придет, и он не обрадуется, если увидит возле дома твою развалюху.

– Это не развалюха, – огрызнулся Арни, да таким тоном, что толстуха попятилась.

– Ты кому хамишь, а? – надменно проговорила разжиревшая королева би-бопа. – Муж у меня злющий, понял? Заруби это себе на носу!

– Слушайте… – начал было Арни тем же невозмутимым размеренным тоном, которым недавно разговаривал с Майклом и Региной. Я крепко схватил его за плечо. Лишний шум нам был ни к чему.

– Спасибо, мэм, – вмешался я. – Мы ее сейчас же откатим, будьте спокойны. Сами не заметите, как ее тут не станет – еще подумаете, что вам все померещилось.

– Валяйте, – сказала тетка и показала большим пальцем на мой «дастер». – А твоя тачка, между прочим, загородила подъезд к дому.

Я переставил свою машину. Проконтролировав, как я это делаю, толстуха вернулась в дом, на пороге которого уже стояли маленький мальчик и девочка. Тоже весьма упитанные. Оба жевали вкусные и полезные бисквитные пирожные с кремом.

– Чо такое, ма? – спросил мальчик. – Чо случилось с его машиной, ма? А?

– Закрой рот! – отрезала королева би-бопа и втащила отпрысков в дом. Вот всегда любил таких просвещенных родителей; они вселяют мне веру в будущее.

Я вернулся к Арни.

– Что ж… – Я выдавил из себя единственную остроту, какую смог придумать: – Потащим на горбу?

Он криво усмехнулся.

– Есть небольшая проблемка, Деннис…

Я, конечно, знал, в чем заключается «проблемка»: запасной шины у него не было. Арни опять достал бумажник – от этой картины у меня в который раз сжалось сердце – и заглянул внутрь.

– Надо купить резину.

– Да уж. Ремонтированная тебе обойдется…

– Никаких ремонтированных шин! Это плохое начало.

Я молча покосился на свой «дастер». Две из четырех шин на нем были ремонтированные – и ничего.

– Во сколько, по-твоему, обойдется новая «Гудиер» или «Файерстоун», Деннис?

Я пожал плечами и мысленно обратился за помощью к своему внутреннему бухгалтеру: тот предположил, что простенькая новая резина обойдется Арни в тридцать пять долларов.

Он вытащил из бумажника две двадцатки и вручил их мне.

– Если выйдет дороже – ну, там с налогами и прочим, – я тебе все верну.

Я с тоской посмотрел на друга.

– Арни, сколько у тебя осталось от зарплаты?

Он прищурился и отвел взгляд в сторону.

– Мне хватит.

Я решил еще раз попытать удачу. Поймите, мне было всего семнадцать, и я пока верил, что людей иногда можно образумить.

– Ладно бы хоть в покер проигрался – нет, это слишком просто, надо всю заначку угрохать на это ведро! – взорвался я. – С ней ты скоро будешь доставать бумажник машинально, поверь мне. Арни, да включи же мозги!

Его взгляд вдруг стал жестким и непробиваемым. Такого выражения я на его лице в жизни не видел, да и вообще (тут, конечно, вы подумаете, что я был самым наивным подростком во всех Штатах) ни на каком лице не видел. Меня охватило растерянное удивление: я вдруг подумал, что пытаюсь вести разумную беседу с сумасшедшим. С тех пор, впрочем, я не раз видел такое лицо, да и вы, не сомневаюсь, тоже. Полное отчуждение. Такое лицо будет у мужика, если сказать ему, что его любимая втайне от него прыгает по чужим койкам.

– Зря стараешься, Деннис.

Я всплеснул руками.

– Ладно! Хрен с тобой!

– Если не хочешь, можешь не ездить за резиной. – Это странное, упрямое и – что ж поделать – дурацкое выражение все еще было на его лице. – Я как-нибудь сам справлюсь.

Я хотел было ответить – и наверняка сгоряча ляпнул бы что-нибудь обидное, – но тут заметил на краю лужайки тех самых упитанных деток. Оба сидели на одинаковых трехколесных велосипедах, крепко вцепившись в ручки измазанными шоколадом пальцами. Оба серьезно смотрели на нас.

– Да мне нетрудно, дружище. Куплю я тебе резину.

– Только если хочешь, Деннис. Я знаю, что уже поздно.

– Все нормально.

– Мистер? – сказал маленький мальчик, слизывая с пальцев шоколад.

– Чего тебе? – спросил в ответ Арни.

– Ма говорит, ваша машина – бяка.

– Вот-вот, – подхватила девчушка. – Бяка-кака!

– Бяка-кака, – повторил Арни. – Какая у вас наблюдательная мама, правда, детки? Она, верно, философ?

– Нет, она Козерог. А я – Весы. Сестра…

– Я мигом обернусь, – встрял я.

– Давай.

– Главное, не нервничай.

– Будь спокоен, драться я ни с кем не буду.

Я зашагал к машине и успел услышать вопрос, который девчушка без обиняков задала моему другу:

– Почему у вас такое противное лицо, мистер?

Я проехал полторы мили и свернул на улицу Джона Кеннеди, которая, по словам моей матери – выросшей в Либерти-вилле, – была центром самого престижного района во времена, когда убили Кеннеди. Правда, называлась она тогда улицей Барнсволлоу, а переименовали ее уже в честь убитого президента. И видимо, это оказалось плохой приметой, потому что с начала шестидесятых район стал постепенно превращаться в дальний пригород. Там был собственный кинотеатр, «Макдоналдс», «Бургер Кинг», сэндвичная «Арбис» и большой кегельбан на двадцать дорожек. Еще там было восемь или десять станций техобслуживания, поскольку улица Кеннеди выходит на платную Пенсильванскую автомагистраль.

Вообще-то я действительно должен был обернуться мигом, но первые две станции, на которых я побывал, оказались заправками, где даже масла не продавали, только бензин. В каморках из пуленепробиваемого стекла сидели умственно отсталые девки, жевавшие «бубльгумы» таких размеров, что ими можно без проблем задушить миссурийского мула.

Третья станция была «Тексако», где, на счастье, как раз устроили распродажу резины. Я сумел приобрести подходящую шину всего за двадцать восемь с половиной долларов плюс налог, но на станции был только один сотрудник, и ему пришлось натягивать шину на обод и накачивать ее одновременно. Работа заняла сорок пять минут. Я предлагал ему помощь, но парень сказал, что босс его пристрелит, если узнает.

К тому моменту, когда я погрузил готовое колесо в мой багажник и дал парню два доллара за труды, розовый свет раннего вечера уже превратился в меркнущий пурпур. На дорогах лежали длинные бархатные тени кустов и деревьев, а когда я проезжал мимо «Арбис» и кегельбана, то увидел, как в замусоренный просвет между ними бьет последний, почти горизонтальный луч солнца. Свет этот – яркий, золотой, заполняющий все вокруг – был так прекрасен, что почти наводил ужас.

У меня в глотке внезапно вспыхнул сухой пожар паники. В том году – странный и длинный был год – я испытал такое чувство в первый раз. Но не последний. Описать или толком объяснить его я не могу по сей день. Отчасти дело было в том, что 11 августа 1978-го я уже морально готовился к последнему школьному году – концу длинной и безмятежной фазы своей жизни. Я становился взрослым и вдруг это понял, осознал в полной мере, а виной всему был золотистый луч заходящего солнца, что пробился сквозь переулок между зданием кегельбана и закусочной и на короткий миг преобразил все вокруг. Мне кажется, тогда я понял и другое: взрослея, человек скидывает одну маску и примеряет другую. Если ребенок учится жить, взрослый учится умирать.

Чувство быстро прошло, но остался осадок печали и растерянности. Ни к тому, ни к другому я вообще-то не привык.

Словом, когда я поворачивал на Бейзин-драйв, проблемы Арни меня не слишком заботили, я пытался справиться со своими: мысли о взрослении неизбежно привели к рассуждениям о других глобальных переменах (по крайней мере, мне они тогда казались глобальными). Скоро мне предстояло поступить в университет, жить без родителей и в идеале попасть в футбольную команду, где за одно место будет бороться еще шестьдесят обученных человек, а не десять или двенадцать. Знаю, вы скажете: «Ну и что, Деннис, подумаешь, новости! Миллиарду китайцев нет никакого дела до того, попадешь ли ты в основной состав на первом курсе универа». Вы правы. Я лишь хочу сказать, что тогда все эти мысли впервые посетили меня по-настоящему… и даже напугали. Разум иногда отправляет тебя в подобные путешествия, хочешь ты этого или нет.

Увидев, что муж королевы би-бопа в самом деле вернулся с работы и теперь они стоят почти вплотную друг к другу, готовые в любую секунду развязать драку, я, как вы понимаете, особой радости не ощутил.

Дети с прежними серьезными минами сидели на своих велосипедах, переводя взгляд с Арни на Папочку и обратно, словно зрители на каком-нибудь фантастическом теннисном матче, в конце которого судья застрелит проигравшего. Они как будто ждали, когда же Папочка вспыхнет, размажет хлюпика по асфальту и спляшет джигу на его покалеченном теле.

Я выскочил из машины и едва не побежал к ним.

– Надоел ты мне, ясно?! – орал Папочка. – Сказано: убери отсюда тачку, и поживее!

У него был большой приплюснутый нос с полопавшимися капиллярами. Щеки цветом напоминали свежий кирпич, а над воротничком серой рабочей рубахи вздувались вены.

– Не поеду же я на одном ободе! Вы бы на моем месте тоже не поехали.

– Да я тебя прокачу на ободе, понял, прыщавый? – заявил Папочка, явно вознамерившись показать детям, как решаются проблемы в настоящем мире. – Убери свою грязную колымагу, и дело с концом. Не зли меня, малый, а то получишь.

– Никто ничего не получит, – встрял я. – Бросьте, мистер, мы сейчас уедем.

Арни с облегчением перевел взгляд на меня, и я увидел, как он напуган – был и есть. Вечный изгой, он знал, что хулиганье его на дух не переносит. Вот и на этот раз, решил Арни, побоев не избежать. Только терпеть он их больше не станет.

Мужик перевел взгляд на меня.

– Еще один объявился, – сказал он, словно бы дивясь тому, сколько на свете придурков. – Да я вас обоих разукрашу, ясно? Вы этого хотите? Уж поверьте мне на слово, я могу.

Да, я знал таких типов. Десять лет назад он был из тех козлов, что скрашивают школьные будни мелким хулиганством: выбивают учебники из рук заучек или после физ-ры запихивают бедолаг прямо в одежде под душ. Они никогда не меняются, эти ребята. Просто стареют, зарабатывают себе рак легких или умирают от закупорки кровеносного сосуда в мозгу годам этак к пятидесяти трем…

– Мы не хотели вас злить, – заверил я. – У него просто шину спустило, Господи ты боже мой! У вас что, никогда шину не спускало?

– Ральф, гони их в шею! – На крыльце стояла тучная женушка. Голос у нее был пронзительный и возбужденный. Конечно, это ведь даже лучше, чем шоу Фила Донахью. Из соседних домов выходили все новые соседи, и я с тоской подумал, что кто-нибудь либо уже вызвал, либо вот-вот вызовет копов.

– Я никогда не оставлял машину с дырявой резиной перед чужим домом на три часа! – громко заявил Ральф. Он оскалился, и на его зубах поблескивала слюна.

– Да мы тут час стоим, если не меньше.

– Не умничай, малый. Мне твоя болтовня неинтересна. Вы мне не нравитесь, ребята, ясно вам? Я весь день гну спину, зарабатываю на жизнь, прихожу домой уставший. У меня нет времени на споры. Сказано: уберите треклятую развалюху от моего дома. Сейчас же!

– Запаска у меня в багажнике, – сказал я. – Дайте нам только ее поставить…

– Где ваша порядочность, в конце концов?.. – с жаром начал Арни.

Это была последняя капля. Уж на что Ральф не позволил бы покуситься на глазах у его детей, так это на его порядочность. Он замахнулся на Арни. Не знаю, чем бы это все закончилось – наверное, Арни бы сел, а машину у него бы конфисковали, – не успей я поймать Ральфа за запястье. Раздался смачный шлепок.

Маленькая толстушка мгновенно заныла.

У маленького толстяка челюсть отвисла почти до груди.

Арни, всегда пробегавший мимо школьной курилки как загнанный зверь, даже не моргнул. Он будто хотел, чтобы его ударили.

Ральф побагровел, выпучил глаза от ярости и резко развернулся ко мне.

– Ладно, говнюк, ты первый!

Я удерживал его руку из последних сил.

– Да брось, дружище, – тихо проговорил я. – Резина у меня в багажнике. Дай нам пять минут, и мы отсюда свалим. Пожалуйста.

Постепенно его рука в моей ослабла. Он покосился на своих детей – девочка хныкала, мальчик широко распахнул глаза, – и это его образумило.

– Пять минут, – согласился он и снова перевел взгляд на Арни. – Тебе чертовски повезло, что я не вызвал полицию. У тебя тачка без номеров и техосмотра.

Я приготовился услышать от Арни что-нибудь обидное, но, видимо, тот еще не растерял остатки благоразумия.

– Спасибо вам, – сказал он. – И извините за беспокойство.

Ральф хмыкнул и резкими свирепыми движениями заправил рубашку обратно в штаны. Снова посмотрел на детей.

– А ну, живо домой! – взревел он. – Чего рты раскрыли? Сейчас получите а-та-та по жопе!

Ох, господи, как эта семейка любит звукоподражания, подумал я. Папочка, только не надо а-та-та, они же сделают ка-ка в штанишки!

Дети, побросав велосипеды, побежали к матери.

– Пять минут, – повторил Ральф, смерив нас зловещим взглядом. Вечером, посасывая пивко с приятелями, он наверняка расскажет им историю о том, как он внес свой вклад в воспитание молодого поколения, которому только наркотики и секс подавай. Вот именно, ребята, я им велел катиться ко всем чертям, не то устрою а-та-та – и они покатились, так что пятки засверкали! А потом он закурит «Лаки страйк». Или «Кэмел».

Мы засунули домкрат Арни под бампер, но не успел тот нажать на рычаг и трех раз, как железка с ржавым шелестом разломилась надвое. На землю посыпались коричневые хлопья. Арни в кои-то веки посмотрел на меня смущенным и растерянным взглядом.

– Ничего, – сказал я. – Сейчас свой принесу.

Смеркалось. Сердце у меня до сих пор колотилось, а во рту было кисло после стычки с Крутым Мачо на Бейзин-драйв, 119.

– Прости, Деннис, – тихо произнес Арни. – Больше я никогда тебя в такое не втяну.

– Забей. Давай лучше ставить резину.

Мы подняли «плимут» с помощью моего домкрата (в какой-то миг я с ужасом подумал, что задний бампер сейчас с грохотом отвалится) и сняли спущенную шину. Поставили новую, немного подтянули гайки и опустили машину на землю. Я испытал при этом невероятное облегчение, потому что всерьез опасался за сгнивший бампер.

– Вот так, – сказал Арни, ставя на место древний помятый диск.

Я смотрел на его «плимут» (назвать его Кристиной у меня до сих пор язык не поворачивался) и вдруг испытал то же, что испытал в гараже Лебэя. Наверное, всему виной была новая резина «Файерстоун» с наклейкой производителя и следами желтого мела после спешной балансировки.

Я содрогнулся. Не могу как следует описать охватившее меня чувство: как будто на моих глазах змея собиралась скинуть старую кожу, и эта кожа уже частично слезла, а снизу проступала новенькая и блестящая.

Ральф стоял на крыльце и злобно смотрел на нас. В одной руке у него был гамбургер, с которого капал жир, в другой – банка пива «Айрон сити».

– Красавец, а? – пробормотал я, забрасывая сломанный домкрат Арни в багажник «плимута».

– Ну прямо Роберт Трупфорд, – ответил Арни, и мы оба покатились со смеху, как всегда бывает после затянувшейся неприятной заварушки.

Арни закинул в багажник спущенную шину и тут же едва не покатился со смеху, но успел зажать рот руками и только сдавленно хрюкнул. Он выглядел как мальчишка, которого родители поймали за поеданием варенья. Мысль об этом заставила меня расхохотаться.

– Что смешного, молокососы? – взревел Ральф, спускаясь по ступеням крыльца. – А? Я вам щас рты на жопы натяну, посмотрим, как вы посмеетесь!

– Валим отсюда, быстро, – бросил я и во весь дух помчался к своему «дастеру». Теперь уж ничто не могло меня остановить: я ржал, как лошадь. Все еще хохоча, я плюхнулся за руль и завел мотор. «Плимут» завелся с оглушительным ревом и выпустил огромное вонючее облако выхлопных газов. Даже сквозь грохотание древнего двигателя я слышал пронзительный, беспомощный, почти истерический хохот Арни.

Ральф мчался к нам по лужайке, с гамбургером и пивом в руках.

– Чего ржете, говнюки?! А?!

– Козел! – ликующе прокричал Арни и рванул вперед, выдав пулеметную очередь выхлопов. Я выжал педаль газа и резко выкрутил руль, чтобы не врезаться в бегущего на меня Ральфа: тот, похоже, готов был нас убить. Я все еще смеялся, хотя назвать это смехом уже было нельзя – из моей глотки рвался резкий, задыхающийся звук, почти крик.

– Тебе не жить, говнюк! – ревел Ральф.

Я снова газанул и едва не врезался в Арни. Высунул в окно руку и показал Ральфу старый добрый средний палец.

– Пошел в жопу! – проорал я.

Он остался позади: сперва бросился было за нами вдогонку, но через несколько секунд остановился, рыча и отдуваясь.

– Ну и денек, – сказал я вслух, слегка испугавшись собственного дрожащего, заплаканного голоса. Во рту снова стало кисло. – Ну и денек, мать его!

Гараж Дарнелла представлял собой длинный барак с ржавыми стенами из листового железа и такой же крышей. Спереди висела вывеска с надписью: «ЗАЧЕМ ТРАТИТЬ ДЕНЬГИ? ВАШЕ НОУ-ХАУ, НАШИ ИНСТРУМЕНТЫ!» Ниже помещалась табличка поменьше: «Здесь вы можете снять гараж на неделю, месяц или год».

Автомобильная свалка за бараком тоже принадлежала Дарнеллу. Это был участок размером с жилой квартал, огороженный той же гофрированной жестью высотой в пять футов: Уилл Дарнелл сделал вид, что пошел на поводу у совета по городскому зонированию. Впрочем, никакой совет ничего бы Дарнеллу не сделал, и не только потому, что двое или трое членов совета были его близкими друзьями. Уилл был хорошо знаком почти со всеми хоть сколько-нибудь важными людьми Либертивилля. Таких типов можно найти в любом городе, большом и маленьком: они тайно принимают участие во всем происходящем.

Я слышал, что он имеет отношение к весьма оживленной торговле наркотой в средних школах Либертивилля и даже знает крутых наркобаронов из Питсбурга и Филадельфии. В это я не верил – или просто не очень задумывался, – но зато знал, где всегда можно купить петарды, шутихи и бомбочки на Четвертое июля. Отец мне рассказывал, что давным-давно, когда я еще пешком под стол ходил, Дарнелла едва не упекли на двенадцать лет в тюрягу – как одного из организаторов подпольной торговли угнанными автомобилями. Сеть их лавчонок раскинулась от нас до Нью-Йорка, а оттуда до самого Бангора, штат Мэн. Обвинение в итоге сняли. Но мой папа не сомневался, что Уилла Дарнелла при желании можно посадить за что угодно – от грабежа до торговли поддельным антиквариатом.

«Держись подальше от его заведения, Деннис», – сказал мне отец. Это было больше года назад, вскоре после того, как я обзавелся первым подержанным авто и отдал Дарнеллу двадцать долларов за гараж, чтобы попытаться самостоятельно поменять карбюратор. В этом начинании я потерпел полное фиаско.

Мне посоветовали держаться от Дарнелла подальше – и вот пожалуйста, я уже загоняю в опустевший гараж машину Арни. На улице почти стемнело, лишь у самого горизонта еще пламенела красная полоска. Свет моих фар выхватывал из мрака груды поломанных запчастей и прочего раскиданного всюду хлама, от вида которого я окончательно упал духом. Я вдруг вспомнил, что забыл позвонить домой, и родители теперь наверняка волнуются, куда я пропал.

Арни подъехал к воротам гаража, на которых висела табличка: «ПОСИГНАЛЬ – ОТКРОЕМ». Из-под почерневшей двери выбивалась слабая полоска света: значит, в гараже все же кто-то был. Мне даже захотелось предложить Арни собственный гараж – хотя бы на одну ночь. Я во всех красках представил, как мы застаем Уилла Дарнелла и его приятелей за инвентаризацией украденных телевизоров или перекрашиванием угнанных «кадиллаков». Братья Харди местного розлива, ага.

Арни молча сидел за рулем, не сигналя и ничего не делая. Я уже хотел выбраться и спросить его, что случилось, когда он подошел сам. Даже в темноте я заметил, как он смущен и подавлен.

– Посигналь, пожалуйста, Деннис. А то у Кристины клаксон не работает.

– Без проблем.

– Спасибо.

Я посигналил дважды, и вскоре ворота гаража с грохотом поднялись. На пороге стоял Уилл Дарнелл собственной персоной. Он нетерпеливо махнул Арни: проезжай, мол. Я развернул машину, припарковал ее снаружи и вошел следом. Внутри было пусто и просторно, как в пещере, и пугающе тихо. Вдаль уходила вереница ремонтных отсеков (всего – больше пятидесяти), и в каждом – собственный прикрученный к полу шкафчик с инструментами, для тех, у кого есть неисправное авто, но нет собственных инструментов. Потолок был высокий, с торчащими наружу голыми балками.

Всюду висели объявления вроде этих: «ПЕРЕД УХОДОМ ПОКАЖИ ИНСТРУМЕНТЫ ПРОВЕРЯЮЩЕМУ», «НА ПОДЪЕМНИК ЗАПИСЫВАТЬСЯ ЗАРАНЕЕ», «ИНСТРУКЦИИ ВЫДАЮТСЯ В ПОРЯДКЕ ОЧЕРЕДИ», «ЗАПРЕЩАЕТСЯ РУГАТЬСЯ МАТОМ» и прочее, и прочее. Они были всюду, куда ни повернись, налезали друг на друга и выпрыгивали на тебя из-за каждого угла. Уилл Дарнелл был большой любитель объявлений.

– Двадцатый отсек! Двадцатый! – проорал он Арни раздраженным, сиплым голосом. – Заводи ее в отсек и живо глуши мотор, не то мы все тут задохнемся!

Под «всеми», видимо, он имел в виду группу мужчин, сидевших за огромным карточным столом в дальнем углу. Стол был завален картами, покерными фишками и бутылками с пивом. Мужчины смотрели на новое приобретение Арни одновременно с отвращением и весельем.

Арни заехал в двадцатый отсек и вырубил двигатель. В огромной пещере гаража повис голубой дымок.

Дарнелл повернулся ко мне. На нем была огромная белая рубаха, напоминающая парус, и штаны цвета хаки. На шее и под подбородком виднелись жировые складки.

– Малый, – сказал он тем же сиплым голосом, – если ты продал ему эту развалюху, тебе должно быть стыдно!

– Ничего я ему не продавал. – По какой-то непонятной причине мне захотелось оправдаться перед этим гигантским шматом сала, чего я не стал бы делать даже перед собственным отцом. – Наоборот, пытался отговорить.

– Плохо пытался. – Он подошел к отсеку Арни: тот выбрался из машины и захлопнул дверь. С порога на землю густо посыпались ржавые хлопья.

Хоть и астматик, Дарнелл двигался с почти женственным изяществом, будто разжирел уже давно и не планировал расставаться с лишним весом. И орал он будь здоров, несмотря на астму. Полагаю, про таких людей говорят, что недуги не сломили их волю к жизни.

Как ребята из школьной курилки, как Ральф с Бейзин-драйв, как Бадди Реппертон (боюсь, о нем мне придется рассказать уже очень скоро), Уилл мгновенно невзлюбил Арни: то была ненависть с первого взгляда.

– Значит, так, ты последний раз притащил сюда эту безобразину без шланга для отвода выхлопных газов, понял? – завопил он. – Поймаю тебя еще раз – мигом вылетишь отсюда!

– Хорошо. – Арни был похож на усталого побитого щенка. Не знаю, какая сила владела им до сих пор, но от нее не осталось и следа. Глядя на него, у меня прямо сердце кровью обливалось. – Я…

Дарнелл не дал ему даже начать.

– Шланг стоит два с половиной доллара в час, если закажешь заранее. И учти вот что, мой юный друг, учти и заруби себе на носу. Я не потерплю никаких выходок от молокососов вроде вас. Эта мастерская – для честных рабочих парней, которым машина нужна, чтобы зарабатывать на хлеб и кормить семью, а не для богатеньких студентов, которым лишь бы повыпендриваться перед девчонками. Курить здесь запрещено. Если хочешь посмолить – марш на улицу.

– Я не ку…

– Не перебивай меня, сынок. Не перебивай и не умничай. – Дарнелл стоял прямо перед Арни и полностью загораживал его от меня, поскольку был куда выше и толще.

Я опять начал злиться и почувствовал, как тело возмущенно стонет от очередного всплеска эмоций: с тех пор как мы подъехали к дому Лебэя и увидели, что на лужайке нет треклятой машины, меня то и дело обуревали прямо противоположные чувства.

Подростка всякий может обидеть; со временем ты волей-неволей заучиваешь нехитрую песенку, которой отвечаешь на любые выпады со стороны таких вот бычар: «Да, сэр, нет, сэр, хорошо, как скажете!» Но, Господь свидетель, Дарнелл перегнул палку.

Я схватил его за руку.

– Сэр?

Он развернулся. Я заметил, что чем больше мне не нравится человек, тем скорее я обращусь к нему «сэр».

– Чего тебе?

– Вон те господа курят. Скажите им, чтоб перестали. – Я указал на мужиков за покерным столом. Они только что раздали карты, и над головами у них висела голубоватая дымка.

Дарнелл поглядел на своих приятелей, затем на меня. Помрачнев, он тихо проговорил:

– Ты чего? Хочешь, чтобы твой дружок отсюда вылетел?

– Нет, – ответил я, – сэр.

– Тогда заткни варежку.

Он вновь повернулся к Арни и упер мясистые кулаки в жирные бедра.

– Я всяких недоносков издалека вижу. И сейчас явно смотрю на такого. Даю тебе испытательный срок, малыш. Выкинешь хоть один фокус – и твоей задницы здесь больше не будет, ясно? Даже если за год вперед заплатишь.

Тупая ярость поднималась от моего желудка к голове и пульсировала там. Про себя я умолял Арни послать его ко всем чертям, сказать, чтоб засунул свой шланг для выхлопных газов поглубже в жопу и не вытаскивал, а потом как можно быстрее сделать ноги. Конечно, тогда бы к делу подключились ребята Дарнелла, и мы оба через некоторое время очутились бы в пункте неотложной помощи, где нам бы зашивали головы… Но игра почти стоила свеч.

«Арни, – твердил я про себя, – пошли его ко всем чертям, и валим отсюда. Постой за себя, Арни. Не позволяй себя унижать, не терпи это дерьмо. Не будь ты рохлей, Арни, ты ведь уже научился перечить предкам – так пошли куда подальше и этого козла! Хотя бы сегодня, один-единственный раз, не будь рохлей!»

Арни долго стоял молча, с опущенной головой, а потом сказал:

– Хорошо, сэр.

Он произнес эти слова едва слышно, как будто подавился ими.

– Что ты сказал?

Арни поднял голову. Лицо у него было мертвенно-бледное. В глазах стояли слезы. Я не мог на это смотреть, сердце сжималось. Поэтому я отвернулся. Мужики за столом приостановили игру и с интересом наблюдали за происходящим в двадцатом отсеке.

– Я сказал: «Хорошо, сэр», – дрожащим голосом повторил Арни, словно бы подписываясь под каким-то страшным признанием.

Я вновь поглядел на его «плимут» 58-го года, стоявший в ремонтном отсеке, вместо того чтобы гнить на свалке вместе с прочим автохламом Дарнелла. Чертова развалюха! Я снова проникся к ней лютой ненавистью за то, во что она превратила Арни.

– Ладно, убирайтесь отсюда. Мы закрыты.

Арни слепо поплелся прочь. Не схвати я его за руку, он бы врезался в башню из старых облысевших покрышек. Дарнелл вернулся к покерному столу и что-то просипел своим приятелям, отчего те громко расхохотались.

– Все нормально, Деннис, – сказал Арни, хотя я и не спрашивал. Губы у него были поджаты, зубы стиснуты, а грудь часто и мелко вздымалась. – Все нормально, отпусти меня, слышишь, все нормально!

Я отпустил его руку. Мы подошли к воротам, и Дарнелл крикнул нам вдогонку:

– Не вздумай приводить сюда дружков, понял? А то мигом вышвырну!

Другой подхватил:

– И чтоб никакой наркоты, поняли?

Арни съежился. Он был мне другом, но я терпеть не мог, когда он так съеживался.

Мы выбрались в прохладную темноту ночи. Ворота с грохотом опустились. Вот так мы привезли Кристину в гараж Дарнелла. Отлично провели время, правда?