Дни одиночества

Глава 10

На следующий день, немного посопротивлявшись, Каррано вместе с его правами канул в небытие. Стоило детям уйти в школу, как я заметила, что наша квартира буквально кишит муравьями. Такое случалось каждый год с наступлением летней жары. Насекомые плотными рядами ползли из окон, с балкона, вылезали из‐под паркета, снова там укрывались, а потом маршировали на кухню – к сахару, к хлебу и к джему. Учуяв их, Отто лаял как сумасшедший и, сам того не желая, разносил муравьев по квартире на своей шерсти.

Я побежала за тряпкой и хорошенько протерла пол во всех комнатах. Разбросала лимонные корки там, где, как мне показалось, насекомых было больше всего. И, ужасно нервничая, стала ждать. Как только муравьи вернулись, я отметила все места, где они проникали в квартиру, все входы в бесчисленные тайнички и выходы из них – и засыпала их тальком. Когда же я убедилась, что ни тальк, ни лимон не помогают, то решила воспользоваться химическими средствами, хотя и беспокоилась за Отто, который привык лизать все подряд, не разбираясь, съедобно это или нет.

Порывшись в кладовке, я нашла нужный баллончик, внимательно прочитала инструкцию, заперла Отто в детской и распрыскала отраву по всем углам. Мне было не по себе, потому что казалось, будто баллончик – это продолжение моего тела, а распрыскиваю я скопившуюся во мне желчь. Затем я немного подождала, стараясь не обращать внимания на лай Отто, царапавшего дверь, и вышла на балкон, чтобы не дышать ядовитыми парами.

Балкон выступал над пустотой, как трамплин в бассейне. Жара опустилась на неподвижные деревья в парке, сдавила голубую полоску По, серые и синие суденышки, арочные своды моста принцессы Изабеллы. Внизу я заметила Каррано, который, нагнувшись, кружил по двору, вероятно, в поисках своего удостоверения. Я закричала:

– Синьор! Синьор Каррано!

У меня всегда был тихий голос, я просто не умела кричать. Произнесенные мною слова падали недалеко, как камешек, брошенный рукой ребенка. Я хотела сказать ему, что документ у меня, но он даже не обернулся. Так что я молча стояла и наблюдала за ним с пятого этажа – худой, но широкий в плечах, густые волосы тронуты сединой…. Внутри меня нарастала глухая неприязнь к соседу, и это чувство становилось все сильнее по мере того, как я отдавала себе отчет в его беспочвенности. Кто знает, сколько секретов у этого одиночки, у этого самца, одержимого сексом. Может, он, несмотря на приличный возраст, кичится своим членом. Да-да, наверняка он не видит ничего дальше своей паршивой спермы и радуется, что его малыш все еще встает, подобно тому как поднимаются поникшие листья засохшего растения, которое наконец‐то полили. С теми женщинами, что ему подворачиваются, он груб и тороплив, его единственная задача – набрать как можно больше очков, как на стрельбище. Попасть в красную вагину – его главную цель, заключенную в концентрические круги. Лучше, конечно, если мочалка молодая и свежая, с упругой задницей… Приписывая ему эти мысли, я вздрагивала от злости, как от электрических разрядов. Очнулась я только тогда, когда, посмотрев вниз, поняла, что темная фигура Каррано больше не маячит во дворе.

Когда я вернулась в квартиру, едкий запах немного выветрился. Убрав черные муравьиные останки, я, сжав зубы, снова вымыла пол и пошла выпустить отчаянно завывавшего Отто. И с ужасом обнаружила, что теперь муравьев полно и в детской.

Стройные настойчивые шеренги появлялись из‐под плохо пригнанных плашек старого паркета – черные отряды в состоянии отчаянной паники.

Выхода у меня не было, и я снова принялась за работу, однако теперь делала все нехотя, подавленная ощущением неотвратимости. Чем дольше я смотрела на эти муравьиные толпы – пример жизнестойкости, которая, не зная преград, с неутомимым усердием преодолевает любое препятствие, – тем хуже я себя чувствовала.

Распылив химикат в детской, я пристегнула к ошейнику Отто поводок, и пес, высунув язык, поволок меня вниз по лестничным маршам.