Электро

01.00

День, когда всё рухнуло, начинался буднично. На «Нерв.TV» опять бесновались по поводу близкого конца света. «Что мы будем делать, – кричали они, – если электричество пропадёт? У нас же всё на нём работает!»

– Что будем делать? – Эдгар не то, чтобы разговаривал с электровизором, скорее отвечал своей реакции на слова ведущих. – Не будем платить за него. И расплачиваться им не будем.

«Нерв.TV» действовало на него двойственно. С одной стороны – успокаивало, это как сказки на ночь, что читал ему дедушка, которого давным-давно не было на этом свете. Они убаюкивали сознание и позволяли ненадолго отрешиться от суровой реальности. С другой стороны – раздражали, потому что литературного мастерства у ведущих «Нерв.TV», по мнению Эдгара, не было ни на грош, но зато популярность – бешеная. Что же мешало ему, потомственному дворянину, прославиться на этой стезе? Почему никто не воспринимал его литературные потуги по достоинству? Это хорошо, если бы критики плевали ему в лицо, пошла бы молва, о нём говорили бы, как об этой, с лошадиной фамилией и рожей, которая стряпает по дешёвому романчику в месяц. И ведь все плюются, но тиражи-то миллионные. А его попросту не замечают. Вообще. Как пустое место в литературе. И не публикуют, разумеется. Но он-то точно знает, что его опусы – это совершенно гениальные шедевры. Просто чернь не может их понять. Конечно, именно в этом дело. Когда-нибудь ему обязательно воздадут заслуженные лавры, – Эдгар вздыхает, – но это, как и со множеством других писателей, будет лишь после смерти. Тогда уже не нужно платить им гонорары. Можно просто пользоваться плодами умов нищих гениев.

На самом деле, ему было грех жаловаться. Он действительно происходил из древней дворянской фамилии. И если бы не батюшка, промотавший всё наследство, Эдгар смог бы жить припеваючи, публиковать свои творения за собственный счёт, и в ус не дуть. Но батюшка очень любил виртуальные казино в электронете. И в итоге оставил Эдгара в годовалом возрасте на руках у матери без грюна денег. Сам же исчез в неизвестном направлении. Его искали коллекторы, судебные приставы, и даже пожарные во всех трёх государствах, но так и не нашли.

Когда Эдгару исполнилось восемнадцать, он сам решил найти папашу. Сел на электропоезд, и рванул в столицу Запада. Литератор поморщился. Он не любил вспоминать эту часть своей жизни, и рад бы был забыть, но культя вместо правой руки постоянно напоминала. Тогда он дошёл до края, жалкие накопления кончились, и он стал попрошайничать. Прибился к бродягам, начал пить и воровать вместе с ними. Однажды, напившись до беспамятства, упал на рельсы.

Он снова взглянул на культю. Ну, вот что могло заставить его вести себя так безрассудно? Пубертатный возраст? Рептилоиды с Имбиру?

Мать была вне себя от счастья, когда он вернулся. Целовала его культю, и лоб, и щёки. Но его отлучка стала для неё соломинкой, что переломила хребет игоногу. Вскоре она слегла, измученная нехваткой электричества в клетках, и через пару недель скончалась, оставив Эдгара совсем одного, и без денег.

Если бы не родословная, он давно умер бы с голоду. Инвалид без руки никому не нужен, но, если он дворянского рода, тогда ему подкидывают несколько сот электридов в месяц.

Электриды – негласная валюта всей планеты. Да, есть и местные деньги, тут – в Западе – это грюны, но кому они нужны, когда на них всё равно покупают электриды. У каждого есть свой аккумулятор, куда он эти электриды генерирует.

– А сейчас, – продолжал харизматичный ведущий с «Нерв.TV», – мы вам докажем, что Пророчество относится именно к нашему времени. Вы же помните эти строки: «Но вечность, истёкши тысячелетьями, день гнева родит, день смерти и зла. Покинет Электра планету под плетями, и Трое воспрянут тогда ото сна. И вспомнит о Прежнем, Былом Память рода, Богини же Кровь новой жизнью грозит, но более важно для песни народа – прервущий погибель Мессии визит». Мы в студии «Нерв.TV» считаем, что день гнева начинается именно сейчас. Посмотрите: всё больше людей голодает, власть имущие захватили большинство отраслей производства, и платят жалкие электриды простым людям. Как вы считаете, богиня одобряет такое свинство? Мы уверены, что нет, и в связи с этим, она покинет нас под плетями неблагодарности. Остаётся надежда на тех троих из Пророчества.

Эдгар выключил электровизор. Вот вечно они нагнетают. И Пророчество ещё приплели. Конечно же, все его знают с младых ногтей, но сколько ему лет? Пару миллионов? И кто его написал? – Какой-то неуравновешенный псих, считающий себя пророком? К Пророчеству уже давно никто не относится серьёзно. Лучше бы рассказали, как невинного подростка, подающего надежды в живописи, убило молнией. Это реально интересно, и непонятно.

Эдгар выглянул в окно. Частные дорогие электролёты бороздили пространство за ним. Желание заполучить такой прививалось по электровизору денно и нощно. Хоть бы и в кредит. Но только за электриды, и никак больше.

«Всё, о чём мы только могли мечтать, – думал незадачливый писатель, – сбылось. Мы живём в полностью цифровую эру. Все производства роботизированы, любая мысль оцифрована, никаких непредвиденностей. Хочешь дорогой электролёт? – пожалуйста, он готов для тебя. Хочешь квартиру с видом на озеро под перекрестием энергетических линий? – да ради богини. Хочешь электрояхту с автономным запасом хода на годы? – забирай, только плати. Любая прихоть и любая самая смелая мечта осуществима, но за это нужно платить. Будущее наступило, но оно мало кому по карману».

Эдгар отвернулся от окна и сел к старой электропечатающей машинке.

«Будущее наступило, – написал он, – но оно мало кому по карману. Раньше мы жили романтическими мечтами, поэтому трущобы нам не были в тягость. Мы точно знали, что полетим из них прямо к звёздам. Теперь мы уверены в том, что любую мечту можно исполнить. Но для этого нужны грюны, а лучше – электриды, и много. Но при общей роботизации производства рабочих мест для простых людей почти не осталось. Поэтому теперь они сидят в своих трущобах, и понимают, что никаких полётов к звёздам им не светит. У них нет денег, и нет возможности их заработать. Прощайте, звёзды».

Получалось как-то мрачно, и не совсем то, что он хотел. Эдгар понимал, что с его высокохудожественными опусами ему не прославиться. Захотелось написать что-то этакое, залихватское, на потребу широкой публики. Но получалась снова мрачноватая картина в стиле поздней готики реализма.

Литератор вытащил лист бумаги из машинки, скомкал его и бросил в мусорную корзину, где было уже несколько таких же смятых листков.

Внезапно на него навалилась невнятная тоска, не похожая ни на какие переживания прежних дней, такая сильная, что у него в буквальном смысле помутилось сознание. На обратной стороне век вспыхнуло красным, а ноги подкосились. Эдгар пытался удержаться за стул, но рухнул вместе с ним. Помутнение длилось всего несколько секунд, затем отступило, оставив после себя странное чувство осиротелости, да такое глубокое, какого он не испытывал даже после потери матери.

«Старею, – с горечью усмехнулся он про себя, – вот и первые звоночки от смерти». Затем он поднялся и ощупал себя на предмет переломов; все кости были целы. Только ныла ушибленная коленка, да глубоко в груди засело щемящее чувство тоски.

Он щёлкнул пультом электровизора. Но тот не включался. Света не было. «Опять этот грёбанный князь Эгрох не заплатил королевству за электричество, – подумал Эдгар. – Но мы-то платим. Зачем отключать от сети всё княжество?»

Прихрамывая на ушибленную ногу, литератор подошёл к аккумулятору. Двенадцать электридов – значилось на дисплее. Если только смотреть электровизор, то до следующего начисления хватит. «Я превращаюсь в экономного брюзгу», – подумалось ему.

Он передал заряд с аккумулятора на электровизор, и тот включился. Но ничего не показывал. Не работали никакие каналы: ни княжеские, ни королевские, ни общегосударственные. Ни один из пятисот двадцати трёх. Кругом лишь шебаршение биржи микробов.

– Итить твою в глазурь, – выругался Эдгар вслух, – да, что такое-то?

Он выглянул в окно, но и там произошли разительные перемены. Все электромобили замерли, как один. Лишь вдалеке по полю полз древний трактор на автономном питании. Но самым страшным во всём этом зрелище был новейший электролёт, рухнувший прямо на здание собраний старейшин княжества. Он горел и вовсю дымил. От него занялось огнём и само здание собраний.

– Да, что же это творится-то?! – воскликнул писатель.

Реши он написать попсовый роман о конце света, так его и начал бы. Исчезает электричество, всё на свете перестаёт работать, потому что всё и вся – это медицинский факт, так сказать, – существует лишь за счёт электричества. Но такое невозможно. Оно было всегда, и не может, просто не может исчезнуть. Это исключено!

Но факт оставался фактом. Всё за окном говорило о том, что электричество исчезло. Внезапно и у всех. Писатель посмотрел на небо. Из его окна было видно ближайшее перекрестие красных энергетических лучей. Он привык к нему, как к дому общих собраний внизу. Сейчас на небе не было ничего. Это совершенно ирреально. Эдгар снял очки, протёр их о штаны и водрузил обратно на нос. Энергетических лучей не было. Ему показалось, что он вроде бы видит их бледное подобие, но затем понял, что это разум его отказывается принимать происходившее вокруг.

Он вернулся обратно к аккумулятору. Если и осталась в этом мире константа, за которую можно было уцепиться разумом, так это электриды в аккумуляторе. Его попытки оживить телевизор должны были сожрать максимум одну сотую запаса литератора, однако на дисплее значилось «7.08». Практически половина его запаса испарилась в неизвестном направлении. Эдгара прошиб озноб, а на лбу выступили крупные холодные капли. Этого не хватит до следующего начисления, даже если питаться лишь хлебом и «божераком».

Что-то скрипнуло в прихожей. Писатель насторожился. Нет, возможно, почудилось от пережитого в последние минуты. Потрясения всегда плохо сказывались на психическом состоянии инвалида.

Снова скрипнуло. Теперь было отчётливо слышно, что закрылась входная дверь. Но никто не мог войти к нему, так как дверь была заперта на все электрозамки. А, точно, – понял писатель, – когда электричество отключилось, то замки пришли в негодность. Но тогда они должны были остаться запертыми.

Дрожащими пальцами Эдгар щёлкнул зажигалкой. Пьезоэлемент сработал, но фитиль, пропитанный спиртом, не зажёгся. Этот анахронизм – спиртовая лампа – достался писателю от предков. Он всегда бережно относился к ней, и подливал спирт по мере того, как тот выветривался. Он щёлкнул ещё раз. В прихожей кто-то отчётливо возился.

На этот раз фитиль загорелся синеватым пламенем и в неверных, мечущихся бликах стали различимы очертания предметов. На негнущихся ногах, сжимая лампу, как невероятное сокровище, писатель зашёл в прихожую. Кроме привычных шкафа, вешалки и тумбы для переобувания там больше ничего не было. Он поставил лампу на тумбу, и попробовал приоткрыть дверь. Та поддалась.

«Ясно, – подумал писатель, – просто сквозняком открыло, а затем закрыло обратно. Я слишком сильно перенервничал». Но сквозняк всё же никак не объяснял, почему дверь оказалась открытой. Эдгар потуже притянул её к косяку и решил пойти поспать, чтобы прийти в себя. Потом, когда отдохнёт, будет искать какие-то выходы из сложившейся ситуации. Но не сейчас. Он слишком устал.

Что-то коснулось его головы.

– Мужик, огоньку не найдётся? – спросил его голос, сильно напоминающий машинный, которым озвучивали низкопробные шутки в электронете.

Эдгар поднял голову, и увидел, что на потолке его прихожей угнездился паук размером с добрую собаку. Количество лап у этой твари было просто неимоверным.

Схватившись за сердце, писатель медленно осел на пол. Неверный свет, отбрасываемый на стены спиртовой лампой, помутился в его глазах.