Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 2
– Вот этот синий! – раздался над его головой радостный вопль. – А ну, вставай, жучулина!
– Там… там!.. – заелозил ужом Аникей Александрович. – Там кто-то… что-то…
Голова у него от ужаса шла кругом. Тех, кто был рядом, он пока не видел – мелькнули лишь сапоги, высокие ботинки… Но тут его кто-то дернул кверху под мышки, поднял на ноги. У Тавказакова все поплыло перед глазами, замелькали мушки – теперь уже предобморочные. Если бы его не продолжали держать, рухнул бы точно.
– Глянь, побелел-то как! – прозвучало словно сквозь вату. – Сейчас вырубится.
Его хлопнули по щеке, по другой, еще раз, еще. В голове слегка прояснилось.
– Да он ранен, – сказал кто-то. – Рука в крови… Ёш!.. У него палец оторван!
Аникей не сразу понял, о ком речь. У него-то ведь все было на месте. Он поднял наконец-то голову, проморгался, успел увидеть возле себя троих вооруженных автоматами людей, как один из них поднял вдруг руку:
– Тихо! Вонь кто-то чует?..
– Да это, поди, он, – гоготнул другой. – Со страху!
– Не-не, – насторожился третий. – Из ямы несет. Ну-ка, назад все! Не «звездочет» ли там…
И тут, не говоря больше ни слова, сталкеры – или кто они были, – вновь подхватив ученого под мышки, спешно ретировались в глубь леса. Пройдя быстрым шагом, почти бегом, не менее, по представлениям Аникея, километра, остановились, громко дыша и с опаской глядя назад.
– Не, все, – мотнул головой в полинявшей желтовато-зеленой бандане один из отряда, одетый в зеленые же куртку и штаны. – Так далеко не улетит, распадется.
Тут другой мужчина, все еще поддерживающий ученого, – бородатый, в серой высокой кепке и потертой кожанке – заглянул доценту в лицо и спросил:
– Что ты там видел, в яме? Чего орал-то: «Там! Там!»?
– Я… – сглотнул Тавказаков, снова почувствовав прилив дурноты. – Я видел… Можно я сяду?..
– Ёш! – ругнулся третий, который, в отличие от первых двух, был не в ботинках, а в обычных кирзачах, да и одет был попроще: вроде как в рабочую темно-серую спецовку, засаленную и неумело залатанную. На голове его была тоже донельзя замызганная, неопределенного цвета кепка блином. – Парень сейчас отрубится, а ты: «Что видел? Чего орал?» Давай-ка его, вон, на бревнышко, да руку хоть перевяжем; глянь, кровь-то все льется.
Тут Аникей, которому и без того было худо, наконец понял, что говорят о его руке, к тому же и сам он теперь стал чувствовать болезненное подергивание в левом мизинце. Он поднял ладонь и даже не смог сообразить, в чем там дело: мизинца, который вдруг заболел нестерпимо, не было вовсе, на его месте торчал кровоточащий, короткий пенек. А потом свет погас, унеся с собой мысли и боль.
Придя в себя, доцент Тавказаков понял, что снова лежит. Под его головой было что-то мягкое, вроде подушки. Обведя вокруг взглядом, он увидел одного из давешней троицы – того, что был в бандане. Тот сразу уловил его взгляд и позвал своих товарищей:
– Э! Беспалый в себя пришел!
Над Аникеем вскоре склонились все трое.
– Ну как ты, жучулина? – спросил бородатый.
– Н-не знаю… – мотнул головой ученый. – Нормально… Пить сильно хочется.
– А рука болит? – спросил «засаленный».
Тавказаков поднял левую руку. Ладонь была тщательно забинтована, свободным был только большой палец да торчали кончики оставшихся трех. Аникей всхлипнул, но не от боли – ее почему-то совсем не было, – а от жалости к утерянному мизинцу.
– Нет, – сглотнул он. – Не болит. Спасибо за помощь.
– Обезболины с собой больше нет, – сказал бородатый, протягивая ему флягу, к которой доцент сразу жадно припал. – Так что поторопись, а то скоро завоешь. Далеко топать-то?
– Погоди, Брюль, – нахмурился тот, что в бандане. Теперь он был без куртки, в темно-лиловой футболке с надписью: «Delay». – Пусть сперва скажет, кто его так. А то уйти-то мы ушли, но…
– Ну да, ну да, – закивал, перебив его, мужчина в спецовке. – Дело говоришь, Злыдень. – И глянул на Аникея: – Так что, Беспалый? Кто там был, в дырке той?
Тавказаков, сделав еще глоток воды, отдал флягу бородатому Брюлю и подробно, словно делал научный доклад, рассказал, что он чувствовал и видел в норе. Не забыл упомянуть и о пульсирующе-жгучем касании переливчатой субстанции мизинцем.
– Ёш! – крутанул головой в плоской кепке «засаленный». – Поздравляю!
Двое других одобряюще поддакнули.
– С чем? – выставил перевязанную ладонь Аникей Александрович. – Издеваетесь?
– Нет, – очень серьезно ответил Злыдень – мужчина в бандане и футболке. – Не издеваемся. Там тебя «звездочет» дожидался. Он в пустые норы, пока хозяева на охоте, забирается и ждет. И пока ждет – он никто и ничто, потухшие звезды, пустое место. А как зверь назад вернется, он сначала, не зажигая свои звездочки, становится парализующим газом, а потом зажигает звезды и из них вылепляется сам. – В устах вооруженного сурового дядьки вся эта «поэзия» звучала вроде бы даже нелепо, но от этого еще более жутко. – Ну и просто поглощает того, кто рядом, – с потрохами и косточками, быстрее серной кислоты, веришь-нет? Так что ты, отделавшись пальчиком, сорвал в лотерее ва-банк. С чем тебе наши поздравления и есть.
– А почему меня не парализовало? Вонь была страшная, но…
– Хрен знает, – перебил его тот, что в спецовке. – Может, ты большой для него.
– Не, Колыч, – замотал банданой Злыдень. – «Звездочет» и не таких здоровяков схарчивал. Тут что-то другое. Может, он сытый был, а у сытого газ не такой выходит, а может, у Беспалого иммунитет какой.
– Беспалый – это я? – Почувствовавший себя почти совсем хорошо Аникей Александрович сел.
– Ну не мы же, – потряс ладонями Брюль. – У нас все пальчики на месте.
– Очухался? – спросил Злыдень и, когда ученый кивнул, наклонился и поднял у него из-за спины свою зеленую куртку. Оказывается, это она, свернутая, служила раненому подушкой.
– Идти-то тебе далеко? – опять спросил бородач.
Тавказаков пожал плечами.
– Понятия не имею, – признался он и рассказал новым знакомым, как потерял своих спутников. А потом вздохнул: – Вот и не знаю теперь даже, в какую сторону идти.
Во время его рассказа мужчины многозначительно переглядывались между собой, как-то криво, невесело усмехались, а когда доцент замолчал, еще раз переглянулись, и Злыдень, пряча глаза, произнес:
– Теперь тебе все равно, в какую, веришь-нет? Если хочешь, идем с нами.
– Э! – дернул бородой Брюль. – И на кой нам этот балласт? Только в обмороки падать и умеет.
– В обморок он упал не от избытка, ёш твою, чуйств, а из-за раны, – вступился за Тавказакова Колыч. – Давай мы тебе палец отхреначим и поглядим, как ты запрыгаешь.
– Ну давайте, давайте, берите его с собой! Только сами тогда с ним и нянчитесь.
– Тебя не спросим!
– Да нет, спасибо вам, – поднялся на ноги Аникей. Прислушался к себе: голова не кружилась, ничего не болело, разве что едва-едва подергивало палец – то, что от него осталось. – Пойду искать своих. Вы правильно сказали: мне теперь все равно, с какой стороны начинать, вот и буду ходить кругами.
Откровенно говоря, ему очень хотелось пойти с этими людьми, спасшими его от верной смерти. Ведь если бы не они… Гарантий, что он встретится с друзьями прежде, чем снова не угодит в аномалию или чем его сожрет, сожжет, растворит какая-нибудь тварь, не было никаких. Но то, что ему ворчливо сказал вдруг недовольный Брюль, было даже не ударом пыльным мешком по голове, а припечатыванием ее пудовым молотом к наковальне:
– Нету здесь твоих, ты что, еще не въехал, дурюлина? К ним ты теперь хрен вернешься, назад пути нет. Ты че, как сюда рухнул, вверх посмотреть не догадался?
– Дог-гадался… – пролепетал Аникей, чувствуя, как его стремительно заполняет леденящий холод.
– А мозгов у тебя, чтобы сделать из этого выводы, не хватило, – с деланым сожалением произнес Брюль и обвел взглядом своих: – И вот такую бестолочь вы хотите взять с собой?
– Прекрати, – поморщился Злыдень. – Вспомни, как сам здесь очутился и много ли выводов наделал. Нечего крутых из себя строить. Беспалый – не девка, чтобы перед ним красоваться. Все поначалу обделываются, когда сюда попадают, пусть и без… – он хмыкнул вдруг, – …выводов.
– Подождите! – замахал руками доцент Тавказаков и поморщился: палец кольнуло – видать, действие обезболивающего стало проходить. – Вы хотите сказать, что это – не Зона? Но что тогда? И как я… – тут он, вспомнив свое «падение», замолчал.
– Да, именно так, – догадавшись, что новенький начал что-то понимать, кивнул Злыдень. – Ты попал в одну из ловушек. Судя по твоему рассказу – в «дно». И через нее ты вывалился из Зоны, веришь-нет? Из той Зоны. И попал в другую. Не такую, как ту, но… – досадливо махнул он рукой.
– А вы?.. Вы… тоже? – сглотнул Аникей. – И что теперь делать?
– Мы тоже, – буркнул Брюль. – Мы со Злыднем прибыли оттуда, откуда и ты. Скорее всего. Похоже по твоему описанию. А вот Колыч – вообще не из Зоны. Работал себе человек на заводе, вышел покурить и – хлоп!.. – такая вот хренулина.
– То есть как это? – нахмурился Аникей. – Почему не из Зоны? Разве аномалии… ну или ловушки эти, есть где-то еще?
– Выходит, что есть, – сказал Злыдень. – И вот что интересно. Если в ту, «нашу», с красным долбаным небом Зону попадали из разных… ну, миров, что ли, как их назвать еще?..
– Параллельных Земель, – машинально произнес ученый.
– Вот, да, наверное… Но тогда и сюда из таких же попадают, только не обязательно из того места, что та Зона оттяпала. Вот и Колыч – аж с Урала, и с какого-то отсталого мира – там у них паровозы еще, веришь-нет?
– Сам ты отсталый, – обиделся Колыч.
– В общем, – не обратил на это внимания Злыдень, – похоже, нас сюда откуда только можно собирают. Ловушки расставили – и…
– Кто расставил?! – воскликнул Аникей. – Зачем собирают?
– Кто – не знаем, но лучше, думаю, и не знать. А вот зачем… – Мужчина помялся, заерзал, словно у него зачесалась спина. – Сдается мне, для тренировки… Только не нас, а…
– Да и нас тоже! – рьяно выпалил Брюль. Похоже, спор этот велся между ними давно.
– Нас – разве лишь для того, чтобы «урфинам» труднее было с нами справляться, чтобы служба медом не казалась.
– «Урфины»?.. – переспросил Тавказаков, и обрубок его мизинца вдруг дернуло так, что доцент зашипел и поморщился.
– Что, отходит? – участливо глянул на него Злыдень. Ученый кивнул, переживая очередной толчок боли.
– Вот… ситуюлина!.. – мотнул бородой Брюль. – Ну так чего встали, если уж решили его с собой брать? Ждете, когда он от боли опять в обморок хлопнется? Пошли тогда к нам, да скорее! Грибок ему рану как следует обработает и обезболину даст.
– Да, – подхватился и Колыч. – Как там тебя?.. Авдей?..
– Аникей, – проговорил ученый.
– Нет, – сказал Злыдень, – никаких имен. Пусть мы теперь артефакты и не ищем, а все равно сталкеры. Назвали уже Беспалым – пусть так и будет. Согласен?
– Ладно, – сказал Аникей.
– Так вот, я и хотел спросить, слышь, Беспалый, – снова влез Колыч. – Готов вместе с нами Зону топтать? – Он вдруг почему-то захихикал, а бородач Брюль продолжил за него:
– С недоделанной группировкой «Делай», – и ткнул пальцем в надпись на футболке Злыдня.
– Это же на английском, – сказал Тавказаков. – Означает промедление.
– Ну так в Зоне спешка до добра не доводит. Лучше медленно, да верно. Так что будем «промедленцами».
– Но только не сейчас, – свел брови Злыдень. – Сам же торопил.
– Так Беспалый молчит еще!
– Я?.. – заморгал Аникей Александрович, ожидая новую вспышку боли, которой почему-то все не было. – В смысле, согласен ли к вам в… «промедленцы»? – улыбнулся он. И кивнул: – Постараюсь оказаться полезным. Я ведь все-таки у… – Тут-то боль его и настигла, отчего фразу он закончил не так, как планировал: – …у-ууу!..
Как они шли, Аникей – или теперь Беспалый? – помнил урывками, очень уж терзала его боль, отчего он только и думал о том, как бы не потерять сознание. «Мало того что перед новыми знакомыми стыдно, так ведь им меня еще и нести придется! И тогда прав окажется Брюль: я всего лишь балласт. Могут и бросить по дороге. Вряд ли, конечно, неплохие они вроде бы люди, но в ситуации, когда приходится выбирать: твоя жизнь или жизнь бесполезного чужака, вариантов на самом-то деле куда меньше двух. А таких ситуаций в Зоне – ого-го! Правда, это какая-то неправильная Зона, непонятная». Ученого, несмотря на все с ним случившееся: на потрясение, травму и боль, – она очень сильно заинтересовала, и он твердо решил выведать позже у сталкеров все, что они о ней знают. Эти мысли немного отвлекли Тавказакова, но совсем ненадолго. От быстрой ходьбы пульсирующая боль усилилась, и как ни придерживал он здоровой рукой левую, бережно прижав покалеченную ладонь к груди, легче не становилось. «Какой я и в самом деле неженка! – со злостью к себе подумал Аникей Александрович. – Мне же не руку оторвало! Интересно, что бы я делал тогда?» Подумал – и тотчас пожалел, накатила дурнота. Он бы не выдержал, упал, только идущий впереди Брюль замедлил шаг, а замыкающий цепочку Колыч выдохнул: «Приплыли, ёш».
Ученый мотнул головой, пальцами здоровой руки помассировал виски; вроде как полегчало. Он осмотрелся. Леса вокруг больше не было, так – кусты, разнотравье. Доцент почему-то отметил сразу, что травы здесь, в отличие от «багровой» Зоны, было куда больше, причем разнообразной, в том числе красиво цветущей и вкусно пахнущей. Да и вообще, растительность была тут куда богаче. Основательно познакомиться с ней Аникею, конечно, было пока и недосуг, сознание усваивало лишь первые впечатления. Главным сейчас было жилище спасших его сталкеров, которое представляло собой… пещеру в горе. При этом гора выглядела как игрушечная – по форме почти Фудзияма, только раз в триста ниже, – а пещера, напротив, оказалась просторной, как чертоги Али-Бабы. Освещалась она закрепленными в стенах смолистыми факелами, что еще больше подчеркивало ее сказочный дух. Правда, россыпей золота и драгоценных камней нигде видно не было, зато в пещере имелся большой дощатый стол с четырьмя чурбаками возле него вместо стульев, четыре лежанки вдоль стен, какие-то ящики, полки… Все говорило о том, что здесь не просто коротают время, а именно живут.
«Вот только почему лежанок четыре? – удивился доцент. – Неужто одна гостевая?» Но тут он вспомнил, что Брюль упоминал некоего Грибка, который должен был дать ему «обезболину». Тавказаков аж облизнулся, словно лекарство обещало быть вкусным. На самом деле он готов был сейчас выпить и уксус, лишь бы унялась боль.
– Грибок, подъем! – гаркнул Злыдень, и под сводами пещеры это прозвучало неожиданно раскатисто и гулко.
– В чем дело? – зашевелилось нечто темное на дальней от входа лежанке. – Не успеешь прилечь… Рота, подъем!.. Мы же не в армии, право слово.
От ближайшего зажженного факела лежанка находилась метрах в пяти, поэтому разглядеть подробности Аникею не удалось. Однако вскоре стало видно, что кто-то на ней поднялся и сел. А потом этот кто-то выпрямился и, немного помешкав, двинулся к ним как-то странно, рывками, резко дергая при этом руками и стуча чем-то по каменному полу. Только когда человек с лежанки приблизился к факелу, Тавказаков разглядел в руках незнакомца костыли. Правая нога мужчины ниже колена отсутствовала. «Это тебе не мизинчик!» – мысленно крякнул доцент.
Дошкандыбав до них, одноногий встал, оперевшись о кривые самодельные костыли, и принялся рассматривать гостя так, словно тот был редким экспонатом, а сам он – любознательным ученым. Кстати, на ученого этот человек даже внешне походил. Только на чокнутого, какими их любят изображать в комедийных фильмах: высокий, тощий, в нелепом то ли плаще, то ли халате, с всклокоченной мочалкой седых волос, с кустистыми, вздернутыми бровями, словно их владельца настигло крайнее изумление, о котором говорили и выпученные глаза, таращившиеся из-под очков… То, что очки при более внимательном рассмотрении оказались без стекол, еще сильнее намекало на безумство «профессора». Но Злыдень не стал с ним сюсюкать, лепетать, что «этот дядя хороший» и все такое прочее, как, по мнению Тавказакова, следовало говорить с помешанными, дабы те не слетели с катушек. Напротив, голос сталкера стал даже чрезмерно, на взгляд Аникея, жестким, когда тот произнес:
– Тебе бы только спать! Давай за работу! Доставай свою аптечку, вот тебе пациент.
– Грибок стопы? – заинтересовался «профессор».
– Н-нет, – смутился под пристальным взглядом «чокнутого ученого» Аникей Александрович. – У меня только палец…
– С грибком?
– Вряд ли… То есть… Дело не в этом. Его больше нет.
– Грибка?
– Пальца, – поднял Тавказаков перевязанную ладонь.
– Вы знаете, вы знаете! – радостно воскликнул одноногий. – Во всем есть свои плюсы. Тот же грибок стопы. Я ведь никак, никоим образом не мог от него излечиться! И вот… – мотнул он культей.
– Ага, гильотина – лучшее средство от головной боли, – буркнул Злыдень. – Один жирный плюс.
– Для кого-то, может, и да. Смотря какая боль.
– Простите, но у меня – сильная, – сказал Аникей, у которого вновь отчаянно задергало палец. – Вы не могли бы помочь?
– Конечно, конечно! – размахивая костылями, словно курица крыльями, закудахтал Грибок и запрыгал к полкам на стене, нырнул в какой-то ящик, зазвенел чем-то стеклянным…
Брюль между тем посмотрел на Злыдня:
– А куда мы его? На пол? Ну, допустим, пока Грибок его лечит, я могу…
– Я пока на пол лягу, – поднял кепку и почесал под ней лысину Колыч. – А завтра уже ему шконку смайстрячим.
Он подошел к доценту, взял его за локоть и подвел к одной из лежанок, представляющей из себя четыре двухметровых отесанных, связанных между собой бревна, лежащих на двух поперечных, коротких. Сверху было расстелено что-то вроде пальто или шинели.
– Ложись, – сказал Колыч и крикнул Грибку: – Спиртяжкой его изнутри сполоснуть?
– Что?! Зачем?.. – встрепенулся копошащийся у дальней стены одноногий.
– Для анестезии, ёш! Зачем еще-то?
– Анестезия будет! Будет анестезия! – заполошно выкрикнул «профессор». – Какой спирт, да еще внутрь? Что вы!
– Это наружу спирт – «что вы», а внутрь – в самый раз, – проворчал Колыч и подмигнул доценту: – Ладно, не боись, Грибок сделает как надо.
– Он что, врач? – тихо спросил Аникей, но «профессор» услышал.
– Да, я медик! – гордо заявил он.
– Медик он, – хохотнул Брюль. – Санитаром когда-то в морге работал.
– А это что, не медицинская должность?! – взвился, замахав костылями, Грибок.
Хотя после услышанного Тавказакову и сделалось не по себе, волновался он зря. Медиком Грибок и впрямь оказался неплохим. Он дал Аникею выпить таблетку, на вопрос «что это такое?» пробормотав: «Глотай, не отравлю, застрелить дешевле», – сделал в ладонь пациента два укола и, выждав минут пять, снял повязку, дернув в самом конце присохшую к ране ткань. Тавказаков приготовился взвыть, но боли не почувствовал, заморозка подействовала. Правда, кровь из обрубка мизинца тут же полилась, и ученый поспешно отвернулся; пусть он и не считал себя гемофобом, но смотреть на то, что осталось от его родного пальчика, да еще такое страшное, окровавленное, было неприятно.
Грибок заметил его реакцию и, звякнув инструментами и принявшись колдовать над раной, стал отвлекать пациента разговорами. Правда, назвать их особо успокоительными, да и вообще корректными, было весьма сложно, но Аникей Александрович понял уже, что таков стиль поведения одноногого «доктора» и что обижаться на него не имеет смысла. Да ему, к слову сказать, и не было обидно. Напротив, то, что Грибок его не жалел, а пусть и по-черному, но шутил, вкупе, вероятно, с действием таблетки совершенно его успокоило.
– Где, позвольте спросить, лишились сей ковырялки? – первым делом поинтересовался врачеватель.
– Какой ковырялки?
– Той, которая, судя по всему, еще недавно торчала с краю вашей ладони. Вы же не станете отрицать, что ковырять ею в ухе или в том же носу несравненно удобнее, нежели другими пальцами. Ладно нос, там вы и одним мизинцем справитесь. А вот левое ухо? Тоже, разумеется, можно одним правым, но уже не так удобно, согласитесь.
– Ну да, – пробормотал ученый.
– Так где же? Где вы ее лишились? Только не говорите, умоляю вас, что это случилось, когда вы справляли малую нужду. Иначе я стану смеяться и ненароком отсандалю вам соседний палец.
– Палец мне откусил «звездочет». Или сжег, растворил, не знаю, как правильно. При этом я никакой – ни большой, ни малой – нужды не справлял, так что вы уж постарайтесь ничего лишнего мне не отрезать. А почему вы это вообще сказали? Обычно ведь при этом пальцы… гм-м… не теряют.
– Как сказать, – трагически вздохнул Грибок. – Иногда, знаете ли, теряют не только пальцы, но и конечности.
– Уж не хотите ли вы сказать, что ваша нога…
– Да, таков был последний шаг моей правой ноги. Какая насмешка судьбы! У кого-то последний шаг – это шаг к подвигу, вечной славе, бессмертию!.. Я же в последний раз шагнул, чтобы помочиться. К тому же я так и не успел этого сделать, и потом все равно… Впрочем, это лишнее.
– И куда же вы шагнули? Почему лишились ноги?
– В арочку шагнул. В аккуратную такую маленькую арочку. Будто специально для того ее с краешку нашего Центра культуры и выдавили. Ну, там, сбоку, с площади почти и не видно… Главное, раньше я ее и не помнил. Да что там! Не было ее раньше. А тут мы пивасика с друзьями употребили. Нет-нет, все чинно, благопристойно! Но изрядно. И, как следствие… Иду я, короче говоря, домой, и так вдруг приспичило! А тут как раз…
– Центр культуры, – не удержавшись, хмыкнул доцент Тавказаков.
– Представьте себе! – с вызовом бросил медик. – А почему, собственно, нет? Я ведь не прилюдно собирался совершить этот акт. Там же арочка! Зараза такая, ну ведь не было ее раньше!..
– Ладно, простите. И что потом?
– Потом… Не знаю, поверите ли. Скажете, небось, что было употреблено не только пиво. Но я клянусь, помимо него – лишь две малюсенькие пол-литры на четверых! Причем исключительно внутрипивно. Для поднятия его градуса до нужного тонуса. Всего лишь!
– Я верю вам. Продолжайте, пожалуйста.
– Так в том-то и дело, что продолжение – это уже и есть финал! Едва я шагнул в арочку, как меня словно втянуло во тьму. И будто бы, знаете, пленка какая-то лопнула: «Чпок!» А потом в голове: «Ассакаа дум тудум, ассенекер ина даста».
– И что это значит?
– Понятия не имею. Но мне этот «тудум» накрепко в мозги вбился. А тогда я его послушал и проснулся уже тут. Без ноги. Я даже не сразу понял, что ее нет. Потому что ни боли, ни крови. Я вам потом покажу, что у меня там, на культе.
– И что же? – чрезвычайно вдруг заинтересовался Аникей.
– Там ровный срез, – сказал вдруг Брюль. Оказывается, троица сталкеров, хоть и не пялилась на них с Грибком, но к разговору давно прислушивалась. – Как отполированный до блеска металл.
– Точно такой, – подхватил Злыдень, – как на шее у Чирка, был такой сталкер, который вернулся без головы из Лазаревки.
– Из Лазаревки?! – ахнул Тавказаков.
– Не дергайтесь, зашиваю же! – воскликнул Грибок, но ученый его будто не слышал и повторил, уставившись на Злыдня:
– Из Лазаревки?..
– Ну да. Поселок Лазаревское. То бишь не поселок, а хрень собачья. Ты ведь тоже из той Зоны, не слышал о нем, что ли?
– Слышал… – тихо сказал Аникей.
– Вот и Грибок наш, сдается, тоже куда-то вроде Лазаревки попал. Где «урфинов» клепают. Только ему, веришь-нет, вместо головы ногу отхреначили. Он, видать, так своего пивасика нахлюпался, что ноги у него больше головы соображали.
– Я бы попросил! – выкрикнул «доктор». А Злыдень, лишь хмыкнув на это, закончил:
– А потом, когда просекли, что ошиблись, его в мусор кинули. Да промахнулись, видать, вот он сюда и хряпнулся.
– Вы уже не в первый раз упоминаете каких-то «урфинов», – переварив услышанное, сказал Тавказаков. – Но кто они такие?
– Скоро узнаешь, – буркнул Колыч.
– И все-таки, – обвел ученый новых друзей вопросительным взглядом, однако ответить ему не успели, поскольку Грибок провозгласил вдруг:
– Принимайте работу!
