Красный Треугольник

40-й до Эры Резины

На улице обнаружилась новая неприятность: потемнело так, что и на пяти шагах не разобрать дороги, заводские стены маячили черными пятнами. Здорово похолодало, дождь лил, как заводной.

Укрывшись в развалинах под ржавым навесом, где оказалось неожиданно сухо, Тимур выглянул за отбитый край стены. Окружающее показалось знакомым: кажется, сюда он вышел из офиса «Надежды», только с другой стороны заводской развилки. Скорее всего старый придурок устроил цирк с беготней ради своего удовольствия, не было никакой опасности. Но спросить с него не получится: дверь норы Йежи, растворившись в серой мгле, потерялась из виду. Надо идти вперед, или хоть куда-нибудь, вот только никак не сделать первый шаг. Что-то удерживало Тимура в относительно безопасном месте. Слушая стук дождя по крыше, он стоял и прикидывал, какой получит нагоняй от шефа, с тоской поглядывал на измочаленные лакостовские ботиночки, с отвращением чувствовал, как остывает на спине пот, мечтал о горячей ванне с паром, но не шевелился, а всматривался и прислушивался.

Громадины корпусов плавно слились с наползающим вечером. Метнулась тень с горбом-шаром, в окне показалась костистая мордочка, заозиралась и пропала. Поблизости прошуршали торопливые шаги, словно пробежал ребенок… Среди ободранных камней бурлила тайная жизнь. Вилась кругами, словно принюхиваясь и выбирая добычу.

Пробрал озноб, Тимур заставил мозги шевелиться. Проще всего – храбро выйти из застенка и ломануться напрямую. Но это было совершенно невыполнимо: натолкнуться в темноте на свору бомжей – развлечение еще то. Вернуться и заночевать у Йежи выходило безумием: пробыть до утра в берлоге бродяги – потом неделю в ванне отмокать, а одежду сразу выбросить.

Все-таки он убедил себя, что бояться нечего, и выглянул. Впереди никого не было, во всяком случае, на быстрый взгляд. Стал подгонять тело, уговаривая: «давай, браток, топай», но даже ступню от земли не оторвал. Просто не мог сдвинуться, торчал как вкопанный, даже проверил, не приклеились ли подошвы к земле. Коленки поднимались, а вот шагнуть… Животный инстинкт приказывал не шевелиться.

Приступ случился без предупреждения. Голод скрутил кишки крутым узлом, захотелось не просто есть, а жрать, жрать остервенело. Из брюха с урчанием выскочил рык голодного слона. Организм требовал немедленно бросить в топку килограмм-другой белков и углеводов.

Тимур сел на корточки, выудил из мешка нарезку колбасы, разодрал запаянный край и стал пихать в рот ломтик за ломтиком, торопливо жуя и глотая недожеванное, но лишь распаляя голод. Чувство сытости не наступало, но Тмур упрямо жевал.

Тут он увидел, что движется человеческое существо. Оно шло сгорбившись, часто втягивая носом воздух и сопя. Верно, определило, откуда несет вкусным, уставилось на корытце из-под колбасы, присело на корточки, зачарованно разглядывая опустевший пластик. Полудурок казался вполне мирным, но совсем ку-ку: только вконец свихнувшийся бомж напялит на кумпол обрезок детского мячика, наденет резиновую накидку без рукавов, перетянутую медицинскими жгутами, как матрос пулеметными лентами, а голые до икр ноги обвяжет все теми же жгутами. На ступнях его по местной моде были вьетнамки.

Чучело облизнулось и приблизилось на полшажка. Даже в сумраке было заметно: белки его глаз отливают кобальтовой синевой.

Сегодня Тимур не был расположен к милосердию и социальной ответственности перед малоимущими, а потому схватил бетонный обломок и метнул существу в лоб. Бомж упал навзничь, но, не пикнув, тут же бойко вскочил и растворился в темноте. Как и не было.

Чувство голода пропало так же внезапно, как появилось. Заглянув в пакет, Тимур обнаружил лишь две запайки. В приступе обжорства он уничтожил три упаковки колбасы, две сыра и весь хлеб. Он облизал пальцы, насухо обтер их о погибшие штаны и смачно рыгнул. Теперь организм требовал напиться.

Сунувшись откупорить бутылочку воды, Тимур пожалел, что удачно продал ее. Потому что пить было нечего. Просто нечего. Из жидкости остался крошка-бутылек виски, но язык, как назло, требовал каплю обычной влаги. Под ногами приятно чернела лужа, на сырые кирпичи звонко капало, но пить было нечего. Нечего пить было! В ушах скандировал крик: «Пить! Пить! Пить!»

Теперь Тимур думал только о глотке чистой воды. Перед глазами всплыла упаковка хрустальной минералки, которую он отдал за штуку евро. А ведь сейчас медленно оторвал бы краешек целлофана, вынул бутыль, она бы мягко легла в ладонь, плотная, приятная, студеная, крышечку бы открутил, бутылку бы поднес ко рту, и потекла бы, родимая, в нутро. А как ее лакал урод с горбом! Его воду. Его чистую водицу…

Тимур щелкнул себя по носу, отгоняя воспоминания. Но пить все равно хотелось нестерпимо. Осталось одно: подставить ладони и ждать, пока в линии судьбы наберется лужица. Накопленную влагу он слизнул как святыню – во рту сразу появился химический привкус. Но это была вода. Кое-как приноровившись, утолил жажду. Можно было идти, но кругом он не видел ни зги.

Где-то вдалеке крикнули тревожно и протяжно, зов подхватили разными голосами, и он пронесся совсем близко. Тимур расслышал:

– Ночь спущена!

Клич пронесся над крышей и исчез в закоулках. Шуршал хилый дождик. Тишина оказалась крайне неприятной. Тимур решил, что не двинется с места: замерзнет, промокнет, простуду подхватит, что угодно, но в темень – ни шагу.

Ночь расположилась по-хозяйски. Над темными полотнами стен угадывались силуэты крыш в зареве городского света. Метрах в трехстах, ну, в полкилометре отсюда, текла нормальная жизнь: можно было сесть в такси, поехать по освещенной улице, завалиться в кафешку, позвонить ребятам или подруге, потупить за теликом. А Тимур сидел в развалинах мертвого завода и боялся шевельнуться. Невозможно поверить.

– В натуре, безумие! – согласился Тимур вслух.

В детстве он болел страхом темноты. Казалось, там, в черной вате, притаились. Стоит шагнуть, как неведомые твари примутся кружить под ногами, щекотать шею и дышать в щеки, вот-вот коснутся склизкими пальцами и заглянут в лицо… В темноте Тимур испытывал беспомощное отупение, но в семь лет он победил страх. Просто заставил себя подняться по темной лестнице, и все кончилось. Сейчас темнота взялась за старое. Как и тогда, Тимур услышал тюканье сердца в зубах. А еще ощутил, что поблизости прячутся. Кто-то ждет и готовится, выбирая удобный момент. Кто-то пришел за ним, в этом он почему-то не сомневался.

Тимур приказал себе встать.

Где-то поблизости раздался голосок, но скоро оборвался тоненькой стрункой. Что-то тяжко шлепнуло раз-другой, затихло. Послышался шорох, как будто тянули по песку куль.

– В цех волоки! – крикнули высоким голосом.

Теперь оно приближалось. Может, это темнец, которым пугал Йежи?

Загнав свой страх поглубже, Тимур медленно попятился к видневшейся дырке, если повезет – дверному проему. До него оставалось метра четыре, не больше, главное, не шуметь. Почти справился. Но под каблуком хрустнуло.

Ничего не произошло. Но Тимур почувствовал: пора улепетывать, как заяц, не оглядываясь. Он припустил. И сквозь грохот сердца услышал погоню. С Йежи бежал неизвестно от чего, а вот сейчас его на самом деле догоняли.

Метнувшись в пустой проем, Тимур разобрал лестницу и кинулся вверх. Не думал, что будет делать в следующую секунду и куда бежит, как спрячется или загонит себя в ловушку. Его гнал инстинкт, желание выжить, хотя шансов это сделать практически не было. Сзади нагло топали, тяжело, но проворно.

Почти на ощупь, Тимур выскочил на площадку и уткнулся в пустоту: гигантское помещение цеха было расчерчено тенями подпорок. Он заметался в поисках хоть какого-то укрытия или лазейки, но кругом было чистое пространство. Не спрятаться, не скрыться. Наугад рванул в сторону и уткнулся в простенок бытовки. Все, это конец, загнали в угол, деваться некуда, шорох разлетающегося мусора стремительно приближался. Внезапно тело само заставило Тимура пригнуться. Над темечком что-то просвистело, стукнулось об стенку и с глухим чмокающим звуком отлетело обратно.

И тогда Тимур выхватил спрятанный козырь, сжал в кулаке и, как мог далеко вперед, выкинул руку. Ощутив мягкий тычок, нажал пуск и стал давить не переставая. Голубые молнии разряжались с сухим хрустом.

Недолгая тишина закончилась звуком рухнувшего врага. Электрошокер Федора выручил. Теперь можно было убежать, спрятаться по-настоящему и дождаться утра. Измученное тело умоляло дать деру, но Тимур победил его. Нащупал в кармане ронсон, нажал педальку, турбопламя загудело пчелкой. Синий язычок освещал так слабо, что поверженного разглядеть не удалось. Тимур решился на крайнюю меру: вынул евро и хладнокровно поджег. Красочная бумага загорелась с праздничным треском, прибавляя света. Поднес валютную лучину, чтобы рассмотреть, кого же он вырубил.

На холмике сапожных стелек, свесив голову, скрючился некто маленького роста в резиновом плаще химзащиты и кожанке с костяными пуговицами. Рука его сжимала нечто вроде короткой палицы с торчащими штопорами. Что любопытно: от запястья к рукоятке тянулся резиновый жгут, чтобы палицу можно было кинуть и вернуть. Оружие казалось диким, и названия-то ему не было, кроме летальник, но для пробивания затылка хватило бы.

Тело не шевелилось. Тимур поднес догорающую купюру к лицу и разглядел, что победил женщину, скорее молоденькую девицу, довольно милую, хотя косметика и сережки ее не украшали, потому что их не было, а шрамов хватило бы на трех мужиков. Девочка, видимо, бойкая, так и норовила влезть куда не следует. Одно казалось странным: уж больно тихо отдыхала она от ударов электричества.

Бумажка догорела, прихватив пальцы. Ругнувшись, Тимур пожертвовал второй сотней, тронул девчонку за грязную шею и не нашел пульса. Нет, это невозможно. Бытовой шокер может привести к обмороку, но убить им практически нереально, только в редчайшем случае, если у несчастного стоит кардиостимулятор. Судя по лихому виду, со здоровьем у девицы было все в порядке, бегала она как лань. Тимур откинул рукав плаща и опять поискал у нее пульс. Как ни старался он уловить трепет вены, но под нежной кожей не ощущалось признаков жизни.

Третья сотня высветила неутешительную правду: только что им был убит человек, то есть женщина, молодая, хоть и дикая. Конечно, это была самооборона и все такое, но деваться некуда: счет открыт.

Что делать теперь? Звать на помощь поздно, да и некого. Тащить ее в отделение и сдаваться ментам, чтобы впаяли по полной, а потом сгинуть на зоне? Или бросить все, как есть, и бежать без оглядки? Стоит ли жизнь этой бомжихи расплаты его жизнью – устроенной и правильной, за которую положено столько сил, за которую Тимур бился, чтобы навсегда вырваться из спального района и от дружков, спившихся и побитых наркотой?

Внизу что-то зашуршало. Тимур вскинул бумажный факелочек. В темноте обрисовались мордочки, замазанные копотью, и голые телеса не толще скелетов, лишь на бедрах были покрышки. Сидя на четвереньках, существа преданно уставились на Тимура, как стая дворовых псин, сидели и… виновато улыбались. При блеклом свете евро белки их глаз цвели молодой зеленью. Бомжи оказались совсем уж диковинные, на улицах и в переходах таких не встретить. Тимур засмотрелся с некоторым интересом, не чувствуя опасности.

– Долю малую молим, пришлец лютый, – прошамкал зеленоглазый.

– Чего? – не понял Тимур.

Видимо, это сочли разрешением. Ближний шмыгнул к телу и ногтем ловко чиркнул по горлу. Тонкая красная линия пересекла шею девицы и вздулась багровой жижей.

Деньги потухли.

Когда Тимур сумел разжечь четвертую сотку, он увидел, что черномазые голыши аппетитно слизывают сгустки крови и жадно ковыряются в ране.

Его вывернуло прямо на ботинки, до дна очистив желудок. Один из едоков, оставив угощение, подполз на четвереньках, виновато осклабился и принялся жадно слизывать блевотину. В щербатую челюсть Тимур врезал ботинком. Стайка цветноглазых испуганно затихла, ожидая кары, но, видя, что продолжения расправы нет, подхватила падаль и поволокла в темноту. Летальник покорно тянулся за мертвой рукой, застрял, резиновый жгут напрягся, и дубинка, упорхнув в темноту, шлепнулась во что-то.

Пока догорала бумажка, Тимур выбрался из цеха. Внезапно его осенило, как можно найти дорогу. Он вспомнил, что научился неплохо летать, правда, во сне. Техника проста: оттолкнуться сильнее, поймать поток воздуха и управлять руками, как элеронами. С хорошего толчка можно пролететь метров сто, воздух плотный, как кисель, надо правильно лечь, поджать живот, не дышать, главное, забраться повыше. Для этого как раз подходил корпус, видневшийся через двор.

В лихорадочном возбуждении не считая этажи и сожженные деньги, Тимур одолел лестницу и выбрался на последнюю площадку, где и нашел, как нарочно для полета, высокое окно с широким подоконником. Отсюда он доберется до соседней крыши, потом – до следующей, а там, глядишь, окажется на Обводном.

Тимур уже закинул на подоконник ступню, радостно готовясь к взлету, когда что-то бренькнуло. На пол вывалилась связка ключей Федора. Бело-синий брелок сигнализации приветливо мигнул зеленым диодом.

Взглянув на ботинок у края окна, на дружелюбный брелок и опять на ботинок, Тимур с размаху залепил себе пощечину, крепко добавив по другой щеке. Холод пополз по спине, пальцам, ступням, остужая разгоряченный мозг. Тимур съехал на кафельный пол, поближе к брелоку. Под задницей хрустнул пластик – старая «Нокиа» превратилась в запчасти. Осколки полетели в окно, Тимур не отрывался от брелока: зеленый глазок подмигивал, как будто утешал и советовал не распускать нюни, мол, все уладится, брат.

И он поверил.

Собрался было раздавить бутылек виски, но передумал: впереди долгая ночь, надо иметь свежую голову, чтобы дожить до утра, чего бы это ни стоило, да хотя бы ради брелока или назло Йежи. Бутылек и остатки колбасы пристроились в обширном кармане кожанки.

Перебравшись в угол, Тимур сжался, притянув коленки, и выставил электрический меч, на котором осталось два деления. Главное, не заснуть, но шуметь, стараясь согреться, нельзя, неизвестно кого принесет нелегкая ночью. Стал вспоминать любимые фильмы, стараясь прислушиваться к тому, что происходит поблизости.

Ночь жила в странных звуках, доносящихся издалека.

Похлопав веками, Тимур приказал себе не спать.