Других у Бога нет

Издательский дом Ромм и сыновья» (R)

© Тюленев С. 2018

Пролог

Копить боль уже было невозможно. Она ползала внутри с огромной вилкой и ковыряла нервы, скрипела ножами по стеклу завывала разными голосами, держала в своих пальцах волю и громко звала зло на пир.

– За маму… – Глеб налил две рюмки водки, одну накрыл кусочком черного хлеба, вторую выпил.

Черные злые кошки досады царапали душу огромными когтями, горло сдавила могучая сила тоски. Мысль, что мать больше никогда не откроет ему дверь, не уронит слезу радости при встрече, не накроет стол, покрикивая на отца, не позвонит ему и не спросит о жизни лавиной страха придавила его тело к ледяной безысходности.

– За папу! – произнёс он громко, поставив вторую рюмку с хлебом. – Как же так! Зачем – так… Ты хорошо прожил с матерью пятьдесят пять лет!

Он налил водки себе, перевел взгляд на висящую на стене фотографию молодых родителей и выпил, почувствовав, как слезы наполнили его глаза горем.

– За… – и третья хлебная рюмка удлинила линию тяжелых воспоминаний. – Лейтенанта Ваню, убитого снайпером в Намибии.

Он снова налил себе водки и, поднявшись, быстро выпил, не ощутив ни вкуса, ни облегчения.

– За Виктора, майора военной разведки, Николая, проводника, всех, кто воевал в Анголе и не вернулся домой.

Выполнив тот же ритуал с рюмками и хлебом, он ощутил, как водка начинает жалеть его.

– Братцы, – произнёс он еле слышно, – почему кто-то там наверху решил, что вам пора уходить? Почему моя мама, ещё не старая, не хронически больная, ушла за три дня? Почему отец, так любящий жить, уходит в результате несчастного случая? Кто знает ответ на этот вопрос?..

Он посмотрел по сторонам, словно искал, кто действительно мог бы ему ответить.

– Ты! – он ткнул пальцем в угол, – отобрал у меня настоящих друзей, забрать мать, которая молилась вместе с ангелом-хранителем о моём спасении? Ты хоть знаешь, как они оберегали меня? Это они делали так, чтобы болезни отступали, чтобы горящие самолёты приземлялись, чтобы враги проигрывали, а я всегда возвращался домой.

Глеб замолчал, понимание потери всего, что он любил, невозможность ничего исправить лишила его силы и смысла жизни, мысли, одна тяжелей другой, вернули его к водке, и он стал медленно, по глоточку пить прямо из бутылки.

Пока он думал, пока его сознание жалело себя и плакало об утерянном, пока водка, побеждая, отнимала волю, далеко в другом городе и другой стране, на машине, таскаясь по вечным пробкам, ехала женщина. Она знала, что именно сейчас он пьёт и именно сейчас ему нужно помогать.

– Да… – поднял трубку телефона Глеб.

– Не перебивай и не говори ничего! Слушай внимательно, – голос женщины был тверд, уверен и быстр, – у тебя кипрский паспорт, и оформить визу для посещения монастырей Афона будет не трудно. Я нашла, где в Афинах находится офис паломников и уже заказала нам билеты в Грецию, на две недели. Я буду купаться, а ты сходи к какому-нибудь старцу и поговори.

– Маруся, какой старец! – Глеб улыбнулся, его воображение нарисовало картину церковного убранства, икон и дряхлого монаха, протягивающего ему руку для поцелуя.

– Ну ты же опять пьёшь! Что у тебя сегодня на повестке: ссора с дочерью или сын не позвонил? А может, жена бывшая кровь пьёт? Или друзей, разбежавшихся после твоего ареста, вспоминаешь? Знаешь, мы уже все это проговорили миллион тысяч раз! Уже всех осудили и распилили, кости промыли, снова собрали и снова закопали. Хватит сидеть! Поднимайся.

– Нет, ты что! – Глеб включил на телефоне громкую связь и стал доставать закуску из холодильника, – параллельно живущие с разговором мысли сказали ему, что ещё есть за что выпить, а главное – желудок настойчиво просил чего-то существенного.

– Я поддерживаю тебя, – продолжила разговор женщина, – считаю, что все, за малым исключением, просто предали тебя в самый трудный момент жизни, но тебе почему-то этого мало. Ты либо всех забудь и общайся только со мной и моей семьёй, либо лети на Афон и наконец-то всех прости.

Глеб налил себе водки, снова наполнил рюмку и накрыл ее хлебом, – он вспомнил, как тяжело от рака уходил его северный товарищ.

– Ты слышишь, что я тебе говорю?! Нам с тобой ещё детей нужно рожать, жить, работать, а ты такими темпами летишь в сторону сахарного диабета или, упаси Бог, хронического алкоголизма! Вчера снова смотрела твои анализы крови: сахар выше нормы, холестерин большой, а тебе уже пятьдесят пять!.. И что мне потом с маленьким ребенком на руках делать? Всё, – наконец-то голос её стал мягче, – давай, мой дорогой, собери мозги в кучку. Ты столько видел, столько испытаний преодолел, что любому другому на пять жизней хватит. Избрал тебя Господь для тяжелых дорог, вот к Нему и сходи. Целую… и больше сегодня не пей!

– Хорошо, – успел до отключения телефона произнести Глеб. Он радовался – за него волновались, ему хотели помочь, поддерживали.

– Эх, Маруся, – продолжил он разговор сам с собой, – если бы всё так просто было в этой жизни! Купил билет и полетел к монаху – лечить раны души. Если бы крест, который мы несём, не говорил нам, что жизнь – это всегда дорога на Голгофу. Если бы мы, так же как и ОН, измученные и избитые жизнью не слышали радостных криков ликующей толпы, не знали горечи предательства близких людей… Если бы наши ученики не отрекались от нас, как только, спотыкаясь под тяжестью креста, мы падаем в грязь! Если бы понимание и мудрость слов была услышана при нашей жизни – не приходилось бы смертью будить в людях совесть и возрождать любовь.

Он посмотрел на водку, шпроты, черный хлеб, купленный в магазине салат под шубой, вспомнил обещание больше сегодня не пить, быстро убедил себя, что Бог не зря превратил воду в вино и, налив себе очередной стакан, продолжил вспоминать всех, кто был ему дорог и уже покинул этот мир.

Война

Глава 1

Глеб проснулся рано. Солнце только начало подниматься над линей горизонта. Он очень осторожно поднялся, стараясь не издавать звуков, надел спортивный костюм и подошёл к спящей жене. Ее роскошные солнечные волосы соломенными волнами закрыли подушки и часть одеяла. Наклонившись поправить спадающую на лицо прядь, он тут же был пойман спящими руками и возвращен в кровать.

– Нет, нет, – шептала она, – не уходи, что тебе этот сад. Побудь рядом, хотя бы чуть-чуть. Ты розы любишь больше, чем меня… – произнесла она на выдохе и тут же уснула.

Он ещё какое-то время, прислушиваясь к дыханию жены, гладил кончики её пальцев и думал, что мир и счастье живет в каждом мгновении – в первом луче солнца, пробившемся сквозь ставни окна, в мухе, жужжащей на стекле, в ритме настенных часов, в собаке, спящей у них под одеялом, в спокойствии и понимании утренних дел, дневных забот и вечерних бесед у телевизора на кухне.

Получив наслаждение от своих мыслей, он встал, тихо прикрыл за собой дверь и вышел на балкон. Ноябрь окрасил сад ярким цветом созревших плодов. Оранжевые мандарины и апельсины, словно ёлочные украшения, приготовили деревья к празднованию Нового года. Желтые шары помело, набрав вес, согнули ветки до самой земли. Бурые, местами лопнувшие плоды граната упрекали его за нерасторопность, напоминая о том, что их забыли сорвать. Зеленые маракуйя грелись в лучах утреннего солнца и вспоминали свою более теплую родину. Розовые кусты пестрели нежной палитрой красок, черные оливки приготовили свою живительную горечь для масла.

Спустившись на кухню, Глеб вскипятил себе чай, положил в чашку лимон, налил сироп короба, получаемый из плодов рожкового дерева, и только собрался готовить завтрак, как услышал характерный звук пришедшего на телефон сообщения.

«Срочно смотри Интернет, тебя ищет Интерпол, адвокаты будут на Кипре через два дня» – прочитал он и тут же лишился мира, порхающего настроения, красок сада – всего, что только что ласкало и согревало его. Холод страха пришёл к нему нервным ознобом, «война» снова постучалась и вошла в его жизнь.

Глеб тяжело вздохнул и пошёл будить жену – нужно было собирать вещи, срочно покидать дом и думать, где прожить два дня до приезда адвокатов Посольства Российской Федерации…

– Маруся, – прошептал он, – а поедем в наш отель, сегодня… солнышко замечательное, и в открытых бассейнах ещё вода не остыла – полежим, позагораем.

– А завтракать там будем? – открыла она один глаз и улыбнулась.

– Конечно! Так хочется утреннего шампанского и стаканчик морковного сока у бассейна.

– Да! Да! Да! – выкрикнула она громко, словно и не спала несколько минут назад. – Скорее поднимаемся, я собираю все сумки, ты корми уличных собак и… ух ты, молодец какой! А я лежу и думаю, чего же я хочу от сегодняшнего утра.

В доме все ожило. Собаки радостно махали хвостами и бегали за хозяевами как привязанные, вещи укладывались в сумки, двери хлопали, кофе пах, телевизор лечил и продавал.

Amathus Beach, пятизвездочный отель Лимасолла, встретил их как обычно – вкусно и приветливо. На завтрак они, как люди пережившие «голод», положили в свои тарелки все, что нравилось глазам. Бекон, обжаренный до хрустящей корочки, печеные овощи, баклажаны с чесноком, охотничьи сосиски, национальные кипрские «замазки», куриную грудку, макароны под сливочным соусом, долму и горячий сыр халуми с характерными полосками, оставшимися в результате его приготовления на гриле.

Выбрав стол, они еще много раз бегали за шампанским, соками, фруктами, пирожными, муссами и разноцветными желе, весело комментируя своё безудержное обжорство.

Настроение было прекрасным. Шампанское в солнечных лучах играло ленточками пузырьков и ласкало сознание радостью. Воробьи воровали крошки хлеба прямо со стола, кошка хрипло мяукала, требуя кусочка куриного мяса, жизнь была прекрасна и могла бы замереть, дав ею насладиться, но в голове Глеба, как вбитый в стену гвоздь, пульсировала мысль: «Что произошло? Почему меня ищут?» И поэтому, когда они наконец-то перешли к бассейну, и жена громким выдохом обозначила наступившее счастье, расположившись на лежаке, он достал свой телефон и вышел в Интернет.

«Как стало известно из сообщения, распространённого полицией Кипра, к похищению картины Эдгара Дега может быть причастен гражданин Российской Федерации. Со слов потерпевшего, семидесятилетнего киприота, незадолго до кражи русский был у него дома и приценивался к полотну»… Глеб закрыл глаза. Он мог ожидать чего угодно, но только не этого.

Солнце припекало, теплый день как будто нарочно ласкал и расслаблял, словно хотел сказать – «наслаждайся, это твои последние спокойные мгновения».

Он снова открыл глаза и продолжил читать.

– По данным полиции, полотно «Танцовщица, поправляющая туфельку», размером 61 на 47 сантиметров, стала самым дорогим живописным произведением, когда-либо похищенном на Кипре. Поэтому журналисты окрестили его преступлением века. Полиция уже арестовала двух киприотов и одного гражданина Южной Африки и передала данные в Интерпол на розыск гражданина Российской Федерации.

«Так, – Глеб положил телефон рядом с собой и внимательно осмотрел фасад отеля, – если у них есть моя фотография, значит, очень скоро меня будут искать во всех публичных местах с помощью видеокамер».

– Эй! – услышал он голос жены и поднял на неё глаза, – ты чего такой серьёзный? Лицо, как будто сейчас в атаку пойдёшь! Случилось чего?

– Да, – произнёс он еле слышно, – похоже, я попал в плохую историю… вот только никак не пойму – кому и зачем это нужно.

Глеб смотрел на жену и чувствовал, как его напряжение передается ей по невидимым связям, живущим только между близкими людьми.

– На Кипре это пишут во всех новостях – украли картину. Полиция считает, что я могу иметь к этому какое-то отношение.

– Что? – нескрываемое удивление и даже лёгкая улыбка иронии с неверием в уголках губ скользнули по её лицу. – Картина? Ничего не понимаю… ты можешь толком пояснить, что произошло?

– Две недели назад, – начал Глеб свой рассказ, – я ездил в одну деревню смотреть дом. Тебе ничего не говорил, потому что хотел сначала сам понять, представляет ли он интерес для покупки.

Она смотрела на него, и он чувствовал, как ерзают в голове жены вопросы, как рвутся они наружу.

– Дом неплохой, но оказался очень большим, старым, а главное – продавался с мебелью, картинами, коврами и прочей ерундой.

– И что?

– Два дня назад, – продолжил Глеб, не обращая внимания на вопрос, – мне позвонил хозяин дома и сказал, что готов продать только дом, в рассрочку, и поэтому приглашает меня на встречу в офис к своему адвокату.

– Не понимаю! – перебила его жена. – Ты мне ничего не говорил, я дом не видела, согласия на покупку не давала. Ты что, поехал обсуждать сделку, даже не ставя меня в известность?

– Да, я поехал на встречу, но только – посмотреть документы на землю, увидеть титул, подтверждающий право собственности и узнать, сколько в итоге хотят за дом денег…

Произнеся это, он не поверил сам себе. Его интонация, слова говорили о том, что он оправдывается, плохо связывает логику и действительность, пытается что-то скрыть, а главное – делает это, потому что очень мало знает.

– Подожди, – прервал он желание жены задавать вопросы, набирая московский номер.

– Николай Иванович, добрый день. Как дела? Здоровье? Погода?

– И тебе не хворать, – услышал он голос генерала, – сейчас смотрю НТВ, какой-то русский бизнесмен организовал похищение картины Эдгара Дега. Показывают его фотографии, даже домашнее видео из Интернета нашли и во всей красе демонстрируют этого проходимца. И знаешь, что удивительно… очень похож на тебя, и к тому же – однофамилец.

– А что говорят, какого числа картину украли?

– Два дня назад. Этот дурак, – а иначе такого человека и назвать нельзя! – вызвал хозяина дома на встречу к адвокату, а пока они беседовали, соучастники влезли в дом, украли картину за шесть миллионов и ещё зачем-то прихватили сейф с часами. Ты же понимаешь, что подозрение сразу пало на русского. Жаль мужика, сто процентов найдут и посадят.

– Значит, погода, говоришь, плохая… – произнёс Глеб, остро чувствуя, как от наползающего страха холодеют пальцы, а сердце прыгает у самого горла, – говоришь, пару дней нужно где-то посидеть пока, успокоиться?

– Когда кончится, прилетишь в Москву, я тебе лично розгами высеку. Какого черта ты попёрся в этот дом, поехал на встречу и главное – никому не сказал, ни с кем не посоветовался?!

– А что, ты считаешь, это ответный ход наших оппонентов? Если да, то почему так сложно, можно было бы просто совместить мушку с пальцем на пусковом крючке.

– Послушай! – Было понятно, генерал тоже нервничает. – Ты там на своём Кипре мозгами размяк. Я понимаю – вино, солнце, жена молодая, но опыт и чутьё пропивать нельзя. Словом, попал ты плохо, денег на эту провокацию не пожалели, а главное – мой старый нос чувствует, что это ещё не всё. Думается, это первый удар. Без последствий не выскочишь.

Глеб выключил телефон и посмотрел на жену; нужно было находить слова и подбирать их так, чтобы это было правдоподобно.

– Маруся, – сказал он спокойно, – это провокация. Москва разбирается и будет помогать, сейчас нам нужно где-то пересидеть два дня до приезда адвокатов, лучше – на чьей-то квартире. Поверь, всё будет хорошо.

– Нет, – произнесла она резко, – не успокаивай! Я, – её голос задрожал, – ничего не понимаю. Почему если тебя ищет полиция, и ты к краже не имеешь никакого отношения, прямо сейчас не прийти с повинной?

– С чем? – Глеб рассмеялся немного громче обычного, пытаясь разрядить растущее напряжение. – Повинной? Ты нервничаешь и путаешь понятия. А два дня мне нужно только для того, чтобы именно адвокаты Посольства Российской Федерации представляли мои интересы в полиции, у них будет официальный доступ к материалам дела, и мы сможем грамотно составить защиту.

– Тогда… – Она встала с лежака и стала складывать вещи в пляжную сумку. – Мы едем в аэропорт, встречать твоих минских друзей. Они, если ты помнишь, всегда останавливаются в квартире дочери, а свою сдают. Сейчас там как раз никого нет, место тихое, и парковка для машины есть.

– Вот умница, вот молодец! – Глеб подтянул к себе жену, обнял и поцеловал в губы. Несколько секунд они молча стояли. Он понимал, что скоро им придётся на какое-то время расстаться, и это пугало его. Она чувствовала все намного острее. Неизвестность, сдавила её, страх поедал мысли пониманием случившейся беды. Она вздрогнула и крепко прижала его к себе, вступив в поединок с силой, отбирающей у неё мужа.

Дорога в аэропорт Ларнака прошла в молчании, но как только они вошли в здание и в толпе появились прилетевшие из Белоруссии друзья, мир вернулся радостными объятиями, суетливыми криками и счастливыми глазами.

– Как же это здорово – осенью прилететь на Кипр, подставить лицо теплому солнцу и поднять рюмку за встречу с друзьями на балконе собственного дома! – произнёс Виктор, располагаясь на заднем сидении автомобиля. Он хотел позвонить Глебу и попросить встретить в аэропорту, но жена отговорила его. А теперь, когда всё само сложилось именно так, как он хотел, настроение его ликовало, а душа просила как можно быстрее оказаться за накрытым столом.

– Давайте выпьем за дружбу! – крикнул Виктор, как только они оказались у себя дома. – Где рюмки, где тарелки?! Давай, жена, быстро всё, что есть, мечи из нашей печи… и сальца белорусского с тмином порежь тоненько, чтобы во рту таяло! Мы с Ирой, – он посмотрел на жену и жестом показал, чтобы она быстрее ставила фужеры, – знаем Глеба больше двадцати лет. А это значит, – он подмигнул Марусе, – когда мы первую чарку с Глебом распили, ты ходила в школу! Давайте, братцы! – Виктор разлил алкоголь, и водка, виски, красное вино встретились в разной таре на середине стола и быстро расстались, чтобы каждому из присутствующих добавить розового на щёки, веселого на настроение и «счастливого» на печень.

– Нет, нет, нет, – продолжил солировать Виктор, видя, как женщины, не допив, решили вернуть фужеры на стол, – никаких отговорок не принимаю! За любовь! Хочу выпить за любовь! По полной и никаких разговоров! – Он снова налил, и на этот раз – под самый ободок.

Все выпили, но у всех это было по разному. Белорусы испытывали счастье, Глеб выжидал, планируя подходящий момент для просьбы, Маруся заливала нервы, понимая, что только подливает масла в огонь.

– А знаешь… – Виктор сел к Глебу ближе, обнял его и тихо, хотя это было слышно всем, прошептал. – Я тут недавно видел твою бывшую. Она в Минске у меня снимала квартиру, встречалась со своим московским любовником. Вот я тебе скажу он засранец… когда выезжал – за каждый еврик со мной бодался!

– Так, – произнесла очень громко Ира, понимая, что виски вытаскивает из мужа глупость, – давайте выпьем за Кипр, он такой тёплый, такой хороший, тут растут наши внуки, тут нет политики, а главное – тут мы встречаемся.

Маруся, чей слух был, в отличие от собравшихся, самым лучшим, не только услышала сказанное Виктором, но и, в наносекунду переключив тумблер с опасности на ревность, метнула в Глеба молнии, равные по мощности реакции деления ядер урана.

– Тихо, ты что? Маруся рядом, какая бывшая, – в самое ухо прошептал товарищу Глеб, – переключись, поговори о чём-нибудь другом.

Виктор взял стакан с виски, поднялся, внимательно посмотрел на присутствующих, остановил свой взгляд на Марусе и продолжил:

– Вы же умные ребята, надеюсь пупсиков, не собираетесь заводить? Живите для себя… что моя дочка, что твои, Глеб, дети выросли, спасибо не сказали… – он тяжело вздохнул, было видно – что-то очень тяжёлое вдруг свалилось на него, проявив слёзы на глазах. Вернувшись обратно на диван, Виктор, не чокаясь, выпил все до самого дна и устало вернул пустой стакан на стол.

– Всё, напился! – произнесла Ира. Виноватая улыбка сожаления скользнула по её лицу и улетела. – Ребята, и особенно ты, Маруся, живите дружно, не слушайте никого, ни на кого не оглядывайтесь, мы вас очень любим, всегда ждём в гости, всегда вам рады и будьте здоровы. – Она выпила фужер красного вина, посмотрела на грязные тарелки, раскрытые чемоданы, разбросанные по комнате вещи, ещё раз виновато улыбнулась, понимая, что сегодня сил убирать со стола, а тем более мыть посуду, у нее нет.

Маруся, вспыхнувшая, как солома в жаркий день при одном упоминании имени бывшей жены Глеба, выпила свой фужер залпом; вечер показался ей испорченным и она, сильно наступив под столом Глебу на ногу, жестом руки показала ему, что пора уходить.

Прощаясь, Глеб, обнимая Виктора, сказал, что ему очень нужен ключ от их квартиры в городе, а получив его, понял, что встреча, пропитавшись алкоголем, закончилась так высоко над проблемами и Землёй, что подробности произошедшей с ним истории никому не нужны.

Засыпая в чужом доме, он пытался думать; видел, как злобные силы раскачивают стены и вращают потолок. Смотрел на спящую жену, почему-то нервно зевал, пытался сказать себе, что ничего не боится, и от этого наоборот – испытывал нервную дрожь. И только после того, как выпил крепкого чая, постоял на балконе, разглядывая созвездие Ориона, к нему пришло спокойствие, а потом – и сон.

Дверной звонок визжал, как поросёнок, пойманный за задние ноги. Голова понимала: утро, кто-то ломится в дверь; высохший от похмелья рот шевелил губами, как рыба, оказавшаяся на берегу, а ослабшее в сражениях с алкоголем тело вставать, а тем более куда-то идти и чего-то открывать не только не хотело, но и не могло.

– Глебасик, – услышал он ласковое слово откуда-то из дальнего далека и, решив, что это не к нему, накрылся одеялом с головой, – вставай, Виктор пришёл.

– Кто? – произнёс Глеб с надеждой, представляя, что сейчас всё само собой улетучится, и он будет спать дальше.

– Вставай, вставай, Виктор сидит на кухне и хочет с тобой поговорить.

Глеб открыл один глаз, потом другой, понял, что дурацкая поролоновая подушка всю ночь кусала его за шею и сейчас он не может поворачивать голову.

– Маруся, чего он хочет?

– Не знаю! Иди, разбирайся!

– Ох, тяжела шапка Мономаха… шея затекла, печень-птица «феникс» умерла, ноги отекли, и враги окружают… – Глеб поднялся, обернулся простынёй и вышел к другу.

Виктор сидел с очень бодрым лицом, глаза его совсем не помнили вчерашней пьянки, язык издавал звуки, которые Глеб не сразу понял.

– Спишь, валяешься, это хорошо! А меня с утра дочь подняла, прислала всякие ссылки из Интернета, а там ты во всей красе. Что же ты мне вчера не сказал, что тебя Интерпол ищет?

Глеб просыпался, он понимал, что разговаривают с ним, но как это обычно бывает похмельным утром – слова доходили до понимания не сразу, а мерцали и дрожали, словно эхо из туманного ущелья.

Виктор по-хозяйски налил себе чая и продолжил:

– Тебе нужно из города уезжать, пойдешь в магазин или машину твою под домом кто найдёт и всё, приехали. Тебя арестуют, а с меня спросят. Получается, скрываю тебя от правосудия…

Глеб понимал, что говорит ему товарищ, и не понимал одновременно. Его правда почему-то была очень похожа на кривду.

– Подожди, – перебил он Виктора, – ты чего пришёл? Чего хочешь-то? Не пойму, к чему клонишь?

– Глеб, давай ты куда-нибудь в другое место уедешь. Понимаешь, мне нужно визу получать на Кипре, дочери нужно помогать, а у тебя такие проблемы, что и меня могут наказать… – Лицо Виктора было искренним, оно просило, говорило: нужно понять, и рассказывало о том, что своя рубашка ближе к телу, а друзья прекрасны только за столом.

– Хорошо, – через минуту произнес Глеб, – мы уедем, только вот наверняка полиция уже знает номер моей машины. Может, снимешь для меня в прокате машину на три Дня?

В ответ он услышал как тикают часы, как нервно моет тарелки в раковине Маруся, как резко закрылась за другом дверь, как быстро сбежали его ноги по ступеням лестницы, как сжимается вокруг него кольцо из целой армии полицейских, с каждой минутой приближающихся к нему.

– Ну что, – сказал он жене, усаживаясь в автомобиль, – может, Господь сегодня поддержит своих блудных детей, и они на своей машине спокойно доедут до Ларнаки?..

– До Ларнаки? А что мы там будем делать? – Жена снова вернулось к пониманию трагедии происходящего и была подавлена.

– Ты знаешь, когда-то, очень давно на Чукотке… – Он завел двигатель и поехал. – Я попал в трудную ситуацию. Ещё в хорошую, ясную погоду пошёл на буровую, у меня была смена, – я тогда геофизиком в экспедиции работал. Погода менялась, к концу вахты дунул южный ветер и принёс пургу…

Он выехал с парковки и поехал в сторону аэропорта.

– И вот смена кончилась, до дома – пять километров, а на улице ледяной ветер и низовая пурга, снег летит с такой скоростью, что только встав на четвереньки можно двигаться вперёд; поднимись, покажи какой ты сильный – и ветер собьёт тебя с ног, кинув на ледяные торосы. Знаешь… – Он замолчал, вспоминая, как полз на карачках по гусеничному следу вездехода ГТТ, как обмороженными, голыми руками постоянно проверял характерный оттиск траков, боясь потерять дорогу в летящем снеге, вспомнил, как, придя домой, он долго сидел у кровати спящих детей, понимая, что легко мог не вернуться и не услышать в этой спокойной тишине сопящих носиков своих малышей. – И знаешь, – повторил он снова, – чему я тогда научился? Нужно очень, очень стараться вернуться домой, к своим любимым, и Господь… или ангелы… тебе помогут. Потому что если сравнить меня и мои силы с чукотской пургой и огромными ледяными просторами, то без веры и желания увидеть близких людей, попав в такую ситуацию выжить невозможно. Шаг, сделанный в страхе в другую сторону, равносилен прыжку в пропасть, и я понял в самый сложный момент: ноги переставляем мы, но направление задаётся нам свыше. Понимаешь, о чем я говорю? – Глеб посмотрел на жену, оторвавшись взглядом от дороги – она спала; его голос, рассказ, похоже, принесли ей спокойствие и возможность хотя бы немного отдохнуть.

Дом, к которому они подъехали, был недалеко от маяка и стоял у самой кромки моря. Разбудив жену, Глеб вышел из машины и, твердо шагая в полную неизвестность, широким жестом распахнул скрипящие ворота и пошёл навстречу хозяину дома.

– Вот это да! Вот это ветер шутки шутит, или сейчас снег пойдёт! – услышала Мария возглас незнакомого ей человека с колючим, оценивающим взглядом.

– Как это тебе, Глеб, смелости хватило явиться ко мне домой? – снова произнёс человек в дверях дома, продолжая рассматривать Марию.

– А что, сегодня восточное гостеприимство денег стоит или можно за стол сесть? – с интонацией лёгкой иронии произнес Глеб, помогая жене выйти из автомобиля.

– Ну, ну, – отступая в сторону и давая возможность войти, произнёс хозяин дома.

В большом зале с колоннами на диване сидели пять человек, тут же в гостиной стоял накрытый стол, рюмки, тарелки, остатки пищи и дымящие в пепельницах сигареты говорили, что застолье длится давно, и присутствующие изрядно выпили и закусили.

– Люди, – обратился к собравшимся хозяин, – смотрите, кто к нам пришёл! Это про него я вам сегодня рассказывал. Это именно этот человек пытался вякать и чего-то там противостоять мне. Но как я вам говорил, со мной связываться – что себе вены резать, и он, конечно же, работает теперь на меня.

Глеб вошёл в дом, представил жену незнакомым людям, крепко взял под локоть хозяина и вышел на веранду.

– Искандер, хорош рекламу мне создавать. У меня проблемы, полиция ищет, не сегодня завтра – придут с обыском в дом… ты можешь меня спрятать или я дальше поехал?

– Э, что вы за люди такие, русские! – Он освободил свою руку, улыбнулся и продолжил:

– Конечно, дорогой, мой дом – твой дом, только долю с продажи картины мне пришлёшь… ты теперь в Интернете – самый популярный человек. Вот тебе, – он вытащил из кармана связку ключей, – по улице – самый последний дом, сигнализации нет, водка и еда в холодильнике, утром в гости зайду. И помни, что это я тебе помог!

Длинный тяжёлый день бегства не хотел заканчиваться. Глеб снова позвал жену в машину, снова завел двигатель, снова чужими ключами открыл незнакомый дом, снова лёг под чужое одеяло и снова долго не мог уснуть, думая о том, что же ждёт его завтра.

День наступил в этот раз так неожиданно и так прекрасно солнечно, что Глеб, открыв глаза, не поверил сам себе. Стрелки настенных часов показывали двадцать минут десятого. Безуспешно пытаясь вспомнить, когда в последний раз он просыпался так поздно, Глеб рассматривал интерьер комнаты. «Удивительно, – сказали ему мысли, – может, и нет ничего? Может, уже нашли настоящих воров и меня никто не ищет?..» Тишина, яркий свет солнца и море за окном укрепили его мысли, и он, поднявшись, приглашаемый какой-то силой, сначала спустился со второго этажа, потом прошел через зал, открыл балконную дверь и вышел на тропинку, идущую прямо к морю.

Камушки под ногами шуршали и немного покалывали. Ветер ласкал и наполнял лёгкие сладким воздухом, чайки сидели на воде, одинокая рыбацкая лодка с подвесным мотором медленно покачивалась на тягучих волнах, водоросли, выброшенные на берег, таяли, отдавая запах йода.

– Стоять! – Услышал он игривый голос жены и оглянулся назад. – Купаться и без меня!

Маруся бежала как ребёнок, выставив руки ему навстречу.

– Красота, – произнесла она, обняв мужа, – сколько света вокруг! Смотри, как на волне солнце забавляется, зайчики так и прыгают, так и прыгают, аж нос чешется.

Вода была прекрасной, берег в этом месте был неглубок, и лучи далёкой звезды, отразившись от пестрого песка, подарили ей своё тепло.

Целый час они плавали и никак не могли насладиться мгновением счастья, выросшим из понимания неминуемо надвигающейся беды. Они целовались, лежали у самой кромки воды, говорили, снова целовались, думали каждый о своём, оставляя за надеждой будущее.

Вечер наступил неожиданно, пригласив сумерки в гости. Маруся, гонимая своим настроением, зажгла в гостиной свечи, усадила мужа в кресло и настойчиво попросила рассказать ей что-нибудь необычное и обязательно – о любви.

– О любви? – переспросил Глеб и, получив в ответ кивок головы и ярко горящие надеждой глаза, начал свой рассказ: – В одном далёком и засыпанном снегом городе, почти у самой кромки леса, там, где лампочка уличного фонаря перегорела много лет назад, жил одинокий мужчина. Его квартира уже давно не видела влажной уборки, белье забыло, как выглядит утюг, а посуда всё чаще и чаще довольствовалась холодной струёй воды. Апатия и потеря интереса к жизни справились с его настроением, а понедельники не приносили ему желаний чего-либо менять. И только одно-единственное ещё немного теплилось и заставляло просыпаться утром, повторяя день в давно сложившейся последовательности. Это «одно» в мыслях было очень сладким и правильным. Оно рисовалось воображением и всегда заканчивалось одинаково – его бывшая жена наконец-то умирала.

– Это что? – перебила его Маруся. – Я про любовь хочу!

– Они расстались уже давно, более десяти лет назад, – Глеб улыбнулся и, не отвечая на вопрос, продолжил: – И первое время он совсем не вспоминал её. Мужчина ходил на работу, по выходным пил пиво с друзьями, наслаждался отсутствием постоянных упрёков в безденежье и криков о его диванопоклонстве. Но время, это непонятное науке существо, ползущее как лава и мчащееся быстрее света, доконало его окончательно отражением в зеркале, ревматизмом, отёчностью ног и плохим сном. «Вот, – сказал он себе однажды вечером, – незаметно и жизнь прошла». Эта мысль чуть коснулась его сознания, но потом стала приходить к нему каждую ночь. А так как размышления, настоянные на бессоннице, имеют способности дрожжевого теста, мужчина очень быстро пришёл к выводу, что именно его старая жена виновата во всех его болях, бедах и проблемах. «Она воровка, – говорил он себе, пересчитывая ложки с ножами и вспоминая большую царапину на отобранном у него комоде. – А человек какой гадкий! Детям не помогает, с внуками не сидит, – загибал он пальцы, подсчитывая её подлости, – к родителям на могилу не ходит, животных не любит, зато хвостом покрутить – это всегда пожалуйста! При мне ещё, сучка, по мужикам бегала… Ну разве это человек? – спрашивал он себя. – Разве такой должна быть порядочная жена? Тридцать лет я чужой бабы нюхом не нюхал и слухом не слыхивал. Копейку к копейке в дом приносил. Чекушку с друзьями только на подработанные деньги покупал. Всё в семью! Пойду на речку – рыбы наловлю, пойду в лес – грибов принесу. А огород? Это ж сколько выращено моими руками! Помидорчики, огурчики – один к одному! – потом моим политы, мозолями заслуженны. Да чтоб ты сдохла, старая стерва!» – шептал он каждое утро, начиная новый день. Но вот как-то раз его ночная «молитва» о жене прозвучала в сознании более ярко, и мысли пришли к пониманию, что пора перейти от слов к делу. Подкараулить у дома, встать где-нибудь в тёмном месте, чтобы никто не увидел, да обухом приласкать. Идея понравилась мужчине, и с каждой следующей ночью она стала оживать вариантами и красками заслуженного наказания жены. Сначала он вспоминал, как выглядит подъезд её дома, и прикидывал, где ему лучше спрятаться. Потом фантазия вела его на второй этаж, он звонил в дверь и, меняя голос, прикидывался соседом, просил открыть дверь. «Что! – кричал он, попадая внутрь квартиры. – Хана тебе, дрянь! Сейчас я тебе всё припомню, особенно слова твои гадкие, такие прямо мерзкие, что до самых гланд достающие и душу выворачивающие. Бездельник, значит, я! Засранец и эгоист!» Мужчина замахивался и бил кулаком по лицу. Она плакала, умоляла простить, винила себя во всём, жалела о разводе и умоляла съехаться и снова начать жить вместе. А он смеялся и радовался, глядя, как жалко и беспомощно лежит она у его ног… Просыпаясь утром, он чувствовал, что с этими мыслями ему становится легче. Появление цели, заключающейся в мщении, стало заметно стимулировать и упорядочивать его жизнь. Посуда после завтрака мылась, тараканы получали своё полотенцем, а топор из чулана перебрался на кухню и занял самое видное место у плиты. И вот в один тёмный вечер, как ружье, висящее на театральной стене, его состояние перешло в последнюю заключительную фазу и он совершенно спокойно, уже по проложенному в голове маршруту, пошёл к дому жены, прихватив с кухни топор. Снег похрустывал, мороз цеплял кончик носа, дым поднимался над трубами, лаяли собаки, показывая своим хозяевам, что их есть за что кормить… а мужчина, ведомый идеей мщения, шагал по дороге, не хоженой им уже много, много лет. Пройдя половину пути, он почувствовал, как тяжелеют его старые ноги, как потягивает болью правое колено, а прокуренный, попавший на холод бронхит проявил себя скрипучим кашлем. «Эх, старость, – произнёс он с досадой, – как тут не озлобиться. Сейчас бы лежал в ванной, жена бы чайку подала с малиной, спинку потёрла. Так нет же, – в его голосе появилась интонация нескрываемой злости, – ушла, бросила одного подыхать, а сама, небось, пряники лопает и наливочку попивает!» Бурча и поскрипывая, мужчина подошёл к дому жены. Прислушиваясь к себе, он не почувствовал волнения, его сердце не стучало тревогой и не проявило сомнения. «Так, – всматриваясь в плохо освещенный вход в подъезд, произнёс мужчина, останавливаясь. – Теперь бы никакого случайного шайтана не встретить. Пожалуй, немного постою и отдышусь», – шёпотом подвёл итог своим действиям мужчина. Тишина и отсутствие на улице случайных прохожих пустили в его голове обратный отсчёт, и он пошёл навстречу своей цели без колебания и страха. Поднявшись на второй этаж, он проверил топор, спрятанный под тулупом, и нажал на кнопку звонка. Но… открылась соседняя дверь. «Вы кто?» – В проёме квартиры стояла девушка, почти девочка еще, школьного возраста. «А тебе что за дело?» – грозно и зло бросил мужчина, понимая, что такого поворота событий в его ночных картинках не было. «Вы к Васильевне? – не замечая настроение хмурого гостя, спокойно произнесла девушка. – Так нет её. Ещё вчера “скорая помощь" в нашу больницу, что на горке, увезла». – «Как это?» – опешил мужчина. «Сердце. Очень тяжелый приступ. Выносили на носилках. Я когда помогала одежду ей надеть, даже о… о самом плохом подумала». – «О как!» – не зная, как относиться к этой новости, громко произнёс мужчина, разворачиваясь к выходу. Обратной дорогой он думал. Предположения наполняли его мысли разными версиями. Казалось, он был очень доволен, что жене наконец-то плохо, и сейчас там, в больнице, ей достаётся, – пусть не от него, но по справедливости и по полной программе. Однако радости и удовлетворения от своих чувств он не ощутил. Более того, тревога – сначала маленькая, но всё более возрастающая по мере приближения к дому – толкала его как можно быстрее позвонить в приемное отделение и поинтересоваться ее состоянием.

Поэтому, вернувшись домой, он, бросив топор в прихожей, не снимая и не стряхивая снега с валенок, прошёл в комнату и тут же начал листать страницы телефонного справочника. Утром, уставший и обессиленный, он поехал в больницу. Морг, стоявший неподалёку от главного корпуса, был такой же старый, как и он сам. Войдя внутрь, он ощутил запах плесени и сырости. На металлическом столе лежала его жена – её одевали и укладывали в гроб. «Завтра. – Услышал он голос санитара и вздрогнул. – Придёте к десяти часам и заберёте тело». – «Завтра», – прошептал он чуть слышно и подошёл к ней. «И вот, для вас записка», – санитар протянул сложенный вдвое листок школьной тетради. Пальцы старика задрожали, влажные от слёз глаза побежали по строчкам, раскрывая смысл сознанию: «Миша, я ухожу. Напоследок хочу покаяться и испросить у тебя прощения. Сейчас я понимаю, какими мелкими и глупыми были наши ссоры. Ты хороший, а главное – очень добрый человек. Всю жизнь я любила только тебя. Прощай». Мужчина свернул листочек, бережно убрал его во внутренний карман старого пиджака, медленно вышел из морга и, сев в автобус, поехал домой. А через два дня на городском кладбище, прямо у оврага, свежая земля отдавала тепло морозу, поднимая слабые струйки пара. В изголовье могилы стоял деревянный крест, а на его табличке, неумело, краской были написаны две фамилии и один день смерти».

– Зачем?.. – произнесла Маруся чуть слышно. – Это плохой рассказ…

Её глаза плакали, лицо отражало страдания и сочувствие. Свечи, заметно уменьшившись, расползлись воском по столу, огонь их подрагивал, заставляя тени от предметов, стоящих в зале, шевелиться.

– Ты даже не знаешь, что ты сейчас сделал… – сказала она громче, встав с кресла и переходя на пол рядом с ним. – Представляешь, нам позвонили родственники и сказали, что умерла моя бабушка, а пока мы ехали на машине, умер дед. Заходим в дом, а там два гроба.

Глеб обнял её, рассказ получился. Её лицо, слова и глаза говорили ему, что маленькие тревоги и проблемы ушли, уступив место размышлениям о великой силе любви.

– Пойдём, – произнёс Глеб, подавая ей руку, – я знал…

Она не дала ему договорить – поцелуй запечатал его рот нежностью, говорящей, что на сегодня время разговоров закончилось.

Второй день разбудил их дверным звонком.

– Ну что, – с порога резко начал говорить Искандер, – я выяснил через своих людей в Москве, что дела твои плохи… но я могу помочь. – Он достал из холодильника водку, закуску, а из кармана – зеленый дипломатический паспорт.

– Мы сейчас выпьем, ты подпишешь бумаги о передаче мне в собственность участков на Озинском месторождении и я… – Он остановился, внимательно посмотрел на Марию. – Вывожу вас на своей машине на турецкую территорию.

Глеб с женой переглянулись.

– Искандер, – начал говорить Глеб как можно спокойнее, – спасибо тебе, конечно, за гостеприимство, но пару ночей в этом доме не могут стоять двухсот гектаров земли. И почему ты решил, что мне нужно убегать с Кипра?

– Да потому что я уверен, что именно ты организовал эту кражу! Я даже догадываюсь – для кого. Ты, конечно, ещё тот фрукт. Думаешь, не знаю, как ты помог бежать из России президенту холдинга СКИФ, а потом, войдя к нему в доверие и проработав на него целых два года, сдал его австрийской полиции. Вот, смотри, – он достал из кармана записную книжку, – это телефоны первых лиц всех наших силовых структур. Я как депутат такие связи имею, такие возможности…

Глеб слушал его и не слушал одновременно. Он хорошо знал этого человека. Папки с аккуратно подшитыми документами, собранные службой безопасности холдинга СКИФ, выписки с его счетов, документы на покупку домов, яхт, автомобилей, огромные суммы наличных денег, передаваемых курьерами под расписки, легальные и не легальные операции с оффшорными компаниями – всё хранилось в его рабочем кабинете под грифом «Криминал».

Он перевёл взгляд на жену, выражение её лица менялось. Растерянность, недоверие и даже страх, появившейся в морщинках лба, говорили ему, что она, как самый обычный человек, воспринимала длинный диалог депутата и тут же примеряла его слова к действительности.

«Молодец, – отметил он про себя, – верит людям, ещё считает, что человек, стоящий у власти или выбранный народом в Государственную Думу, обязательно должен быть порядочным».

– Ну так что? – Искандер протянул ему рюмку водки. – По рукам! Я спасаю твою жизнь. Не хочешь в Турцию, сейчас звоню Послу, и мы перевозим тебя на территорию нашего Посольства, а ты передаёшь мне землю в Москве.

– Конечно! – произнёс Глеб, принимая рюмку. – Только, к сожалению, твоё предложение осуществить невозможно. Меня обвиняют в уголовном преступлении, и посольство не имеет право давать мне убежище, это являться грубым нарушением подписанных между Россией и Кипром соглашений. Но ты можешь помочь мне в другом.

Он сделал паузу, выпил водку, посмотрел на жену, почувствовал её неодобрение, перевёл взгляд на стоящие в углу комнаты морские удочки и понял, что очень давно не был на рыбалке.

– В Пафосе есть почетный консул России на Кипре, киприот, поедем к нему вместе, твой значок произведёт на него должное впечатление, а я буду выглядеть не как русский мафиози, а как человек, которого оклеветали и за него заступается государство.

– Машина стоит около дома, даю тебе на сборы десять минут! – Искандер выпил согретую долгим разговором водку, поднялся и не прощаясь вышел.

– Ты оставишь меня в незнакомом доме? – произнесла Маруся, как только входная дверь за ним закрылась. Её глаза просили, хотели понимания и надеялись на чудо.

– Да, пока другого места я предложить тебе не могу. И, – он обнял её, стараясь даже мысленно передать спокойствие, – с дороги хорошо видно номер нашего автомобиля. Открой крышку багажника, так его будет невозможно рассмотреть.

Она кивнула, отпустила его переодеваться, поцеловала на прощание у дверей, а оставшись в одиночестве, съёжилась на диване, завернувшись в лёгкое покрывало.

Море шуршало волнами по шлифованным камушкам, ветер тихо посвистывал в щелях балконной двери, солнце как надежду дарило свет, мир жил в каждой наступившей секунде, но голова Маруси, её мысли были очень далеко от всего этого. Размышления, восстановление в памяти событий двух последних дней не приносили ей успокоения, не давали ответов, формировали ощущение нарастающей опасности.

– Что же делать? – произнесла она вслух. – Ждать и не понимать – чего… совершенно невозможное состояние! – Она встала, нашла в баре виски, налила себе полстакана и снова вернулась на диван.

«Как же хорошо было в Москве, – пришли к ней воспоминания с первым глотком. – Я ходила на работу. Глеб вставал рано утром, готовил завтрак, потом спускался к подъезду, прогревал и чистил от снега автомобиль, а когда поздно вечером я возвращалась к накрытому столу и фужеру вина, то чувствовала, что счастье живет в наших глазах, касаниях рук и ночных поцелуях».

Она сделала ещё пару глотков и наконец-то увидела цвет моря.

«А как мои любимые девочки красиво организовали и провели девичник на работе! Как было весело и приятно слушать их искренние пожелания. Одно плохо…» – Она быстро вскочила, подбежала к большому зеркалу в коридоре и подняла блузку на животе.

– Толстею! Бока появились. А всё началось с огромного, политого белой глазурью торта со значком «Тойота», без остатка съеденного на девичнике. И Глеб, коварный искуситель, каждый вечер на ночь мясо запекает! – Она опустила блузку, погладила и похлопала себя по бёдрам. – А это что зацепилось и висит? Нет, нужно снова заняться своим телом, ходить в бассейн, уменьшить порции вдвое, и – добавить секса. Да! – утвердила она, вернувшись в гостиную. – Сейчас закончится эта непонятная канитель с картиной, и мы снова будем жить спокойно, наслаждаясь общением…

Маруся встряхнула волнами своих вьющихся волос, сделала ещё несколько глотков виски, глубоко вздохнула, ощутила, что вокруг неё есть мир, и страх опять стал медленно покидать её мысли.

Выйдя на берег с бутылкой и стаканом, она красиво поставила их на песок. Посмотрела по сторонам, убедилась в пустынности пляжа и отсутствии наблюдателей в соседнем доме, разделась и, ласкаемая ветром, пошла в воду.

Купание голышом нравилось ей всегда, но сейчас, именно в это мгновение, её кожа и чувства испытали восторг рождения и освобождения. Прозрачность воды дарила ей возможность видеть линии тела, и она, забавляясь сама с собой, стала придавать движениям эротичность. Сначала она стрункой вытягивалась на поверхности, поднимая грудь и живот над волной, потом медленно скручивалась и ныряла, так чтобы солнце успело скользнуть по белой коже округлых ягодиц, прежде чем вода снова скрывала их.

«Нет, – думала она про себя, – я ещё даже очень аппетитная и привлекательная женщина, а лишние килограммы, приставшие в последние месяцы, придали мне красивого эротического веса».

Нега, пришедшая на смену купанию, привела её на самую кромку затухающей на береговой линии волны. Отмель прогрелась лучше, она тут же ощутила это, добавив ещё один плюсик к своему сверкающему настроению. Ей нравилось, что волна, бежавшая сотни километров, спотыкаясь о дно, затихала и сейчас ритмично покачивала её тело, заставляя животик нежно тереться о песок.

Выйдя на берег, она укуталась в покрывало, налила себе виски и стала с удовольствием играть солнечным светом, попавшим в стакан. Море, небо и алкоголь объединились в её сознании, и она почувствовала, как с каждым вдохом к ней приходит огромная сила, позволяющая терпеть, бороться и побеждать.