ОглавлениеНазадВпередНастройки
Добавить цитату

1

Пятнадцатилетний срок заключения заканчивался 16 сентября, в среду. Когда Стаса вели к начальнику лагеря, и он прекрасно понимал, зачем его туда ведут, и все вокруг казалось необычно ярким и красочным, и плакаты на стенах, которые и прежде мелькали перед ним каждый день, и свет из окошек под потолком, и даже бесхитростная болтовня конвоиров.

– К стене, – буркнул конвоир Толстун. – Руки за спину!

Стас никогда до того не питал никаких симпатий к этому кабану, с его «юморными приколами» над заключенными, но в этот момент даже его дежурная фраза прозвучала, как гимн восходящему солнцу.

Толстун доложил о прибытии заключенного, после чего Стаса ввели в кабинет.

Супервайзер Макс Оленин был лощеным блондином лет тридцати пяти, про него было известно, что он брезговал лагерными проститутками, увлекался философией, и часто оставлял свои комментарии в закрытой сети для обитателей мест заключения. Когда Стас вошел в кабинет, тот попивал кофе, искоса глядя на экран монитора.

– Садитесь, Бельский, – сказал он, кивнув на кресло.

И это тоже было знаком, потому что это кресло не предназначалось для заключенных. Когда Стас погружался в него, было ощущение, что он в салоне самолета готовится к длительному перелету.

Оленин поставил свою чашку.

– Вы таки дождались, Станислав Семенович, да? – спросил Оленин с улыбкой. – Каковы ощущения?

– Неопределенные, – отвечал Стас сухо.

– Да полно вам, – рассмеялся Оленин. – Вы оттянули, как я вижу, пятнадцать лет, и уверен, что каждый день вы мечтали об этом мгновении. Сбывается высокий смысл вашего ожидания.

– Да, – вздохнул Стас.

– Понимаю ваши трудности, – кивнул Оленин. – Мир катастрофически изменился, так что вам предстоит тяжкий период адаптации. Вы понимаете, о чем я?

Стас только кивнул. Буквально неделю назад Оленин выступал перед заключенными с рассказом о том, как повесился инженер Квитко, который тоже отсидел много лет, и не принял нового мира. Лекция была посвящена правилам адаптации, но было ясно, что причин этого самоубийства сам Оленин так и не осознал.

– Кстати, вы напомнили, – Оленин склонил голову. – Пятнадцать лет, это необычно много для нашей зоны. За что вам дали такой срок?

Стас выдержал паузу. Конечно, супервайзер знал, за что ему дали такой срок, и потому этот вопрос был выходом на проходной тест.

– Я участвовал в военных действиях, – произнес Стас.

– Это я понимаю, – кивнул Оленин. – Мне непонятно, как вы уцелели? Как мне помнится, с вашим братом разбирались довольно круто.

Стас опять выдержал паузу.

– Наверное, – произнес он, – это было необходимым явлением.

– Разумеется, – кивнул с улыбкой Оленин. – Только давайте не будем лукавить, Станислав Семенович. Ведь вы так не думаете?

– Я стараюсь вообще об этом не думать, – сказал Стас.

– Тоже правильно, – согласился Оленин. – Забыть о прошлом, это первое правило адаптации. Вы в каких войсках служили?

– Я был полковым священником, – отвечал Стас.

Оленин невольно рассмеялся.

– Вы были священником?

– Разве об этом не написано в моем деле?

– Там вы названы политработником, – пояснил Оленин. – У этих чиновников сугубо схематическое мышление, и они не понимают разницы между священником и политработником. Жаль, что я не знал этого раньше.

Стас только пожал плечами.

– Вы так тщательно маскировались, – проговорил Оленин, глядя на него пристально.

Стас вздохнул.

– Что мне было маскировать? Я не прятался от ответственности.

– Церковь сейчас в почете, – напомнил Оленин. – Почему они за вас не заступились?

– Меня лишили сана, – сказал Стас.

Оленин невольно усмехнулся.

– Вот вам и ваша церковь, – сказал он. – Такие же чиновники перестраховщики, как и везде.

– Нет, нет, – поспешил возразить Стас. – Меня лишили сана на законных канонических основаниях. Ведь, в конце концов, мне пришлось взять в руки оружие.

– А, – Оленин поднял палец. – Так вы все же повоевали? И сколько крокодилов вы убили?

Стас кашлянул.

– Господин супервайзер, – произнес он осторожно. – Именование рептилидов «крокодилами» запрещено законом.

– Ведь именно так называли их во время войны, не так ли?

Стас помолчал.

– Во время судебного разбирательства, – произнес он, – за мною не замечено очевидных преступлений. Во время боя я действительно стрелял, но вряд ли куда попал.

Оленин наклонился вперед.

– Так что вы теперь думаете о вашей войне? – спросил он.

– Я стараюсь думать именно то, что рекомендовано нашими лагерными психологами, – отвечал Стас. – Что рептилиды принесли нам мир и процветание.

Оленин некоторое время пристально смотрел ему в глаза, и вернулся к своей расслабленной позе.

– Вот так и думайте, – сказал он. – Целее будете.

Он щелкну пальцем по клавишам, и произнес:

– Все, вы свободны, Станислав Семенович. Куда вы теперь направляетесь?

– К двоюродной сестре, – сказал Стас. – У меня больше никого не осталось, но сестра согласилась принять меня. Я могу идти?

– Разумеется, раз вы свободный человек, – улыбнулся Оленин.

Стас поднялся, чувствуя облегчение после напряженного разговора. Но на полпути к двери Оленин его остановил.

– Еще один вопрос, Станислав Семенович. Вы знаете, как ревниво относятся рептилиды ко всем этим вздорным сплетням об их жестокости во время войны. Что вы об этом думаете?

Стас остановился.

– Война, это область жестокости, – сказал он. – Ее было достаточно с обеих сторон.

– Вы понимаете, о чем я говорю, – сказал Оленин. – Если вас прямо спросят, что вы думаете о каннибализме рептилидов, что вы ответите?

– Разве разговоры на эту тему допускаются законом?

Оленин усмехнулся.

– Не все разговоры контролируются, – сказал он. – Вы сами были свидетелем каннибализма?

Стас опять выдержал паузу, им ответил, как это формулировалось психологами.

– Я думаю, все эти разговоры рождены искаженным психическим состоянием.

Оленин кивнул.

– Правильно, – сказал он. – Ступайте.

А когда Стас наконец вышел, Оленин покачал головой и занес в его файл свою запись: «Объект сохраняет реваншистские помыслы и нуждается в умеренной форме контроля».

2

Сестра Агата проживала в своем отдельном доме на окраине города, но это была довольно богатая окраина. Дом оказался на удивление шикарным, что привело Стаса в замешательство. Он мало что знал о жизни Агаты, но никак не мог предположить ее богатства.

Конвоир нажал кнопку сигнала и заметил:

– Качественно ты попал!..

Агата сама отворила дверь, и Стас отметил, что он никогда бы не смог ее узнать, если бы она не прислала свое фото в письме. Это была стройная, подтянутая женщина, с известной строгостью во взгляде. Никакой радости при встрече она не проявила.

– Вы – Агата Маркевич? – спросил конвоир.

– Да, да, – отвечала Агата чуть раздраженно. – Где мне расписаться?

Конвоир подал ей свою планшетку, и Агата коснулась экрана пальцем.

– Вы ознакомлены с правилами содержания освобожденных?

– А там есть какие-то особые правила?

– Разумеется! Эти люди совершили преступление, и в обязанности граждан входит необходимость контроля их поведения.

Агата смотрела на него исподлобья.

– Спасибо, – сказала она. – Я это учту.

– Тогда я вас оставлю, – кивнул конвоир. – Если что, вы обязаны связаться с вашим участковым.

Она не ответила. Конвоир ушел, и Агата наконец повернулась к нему.

– Здравствуй, Стас, – сказала она. – Проходи.

Стас прошел за ней, волоча за собой свою сумку, и дверь автоматически закрылась за ними. Агата прошла в гостиную, и села на диван.

– У тебя, наверное, есть вопросы? – спросила она, наливая себе сок.

– Полагаю, у тебя тоже, – чуть усмехнулся Стас. – Я могу понять все сложности моего пребывания, и обещаю тебе покинуть твой дом, как только я найду работу.

– Ты считаешь, я не слишком гостеприимна?

Стас сдержано вздохнул.

– Весь этот мир к нам не слишком гостеприимен, – сказал он. – И это можно понять.

Агата чуть усмехнулась.

– Да, это другой мир, – кивнула она. – Не взыщи, но он стал таким в результате вашей войны.

– Нашей войны? – переспросил Стас.

– Ты хочешь об этом поговорить?

– Нет, – поспешил уверить ее Стас. – Знаешь, я ведь тебя очень плохо помню. Когда началась заваруха, тебе было лет десять?

– Двенадцать, – сказала Агата. – Отец погиб на втором году войны, а мать изнасиловали и убили мародеры уже после его гибели.

– Прости, что я заставил тебя вспомнить об этом, – произнес Стас.

– Я никогда не гордилась подвигами отца, – сказала Агата. – Война представлялась мне страшной глупостью, нелепой игрой амбиций.

Стас не стал это комментировать. Чего ему совсем не хотелось теперь, так это рассуждать о сути той войны. Там не о чем было рассуждать.

– Однако ты неплохо устроилась, – заметил Стас. – Как это получилось?

– Меня взяли на курсы языка, – сказала Агата. – Сначала я была переводчицей, а потом стала обучать рептилидов нашим языкам.

– Так ты общаешься с… рептилидами?

– Тебя это шокирует? – она посмотрела на него с вызовом.

Стас пожал плечами.

– Я не думал, что в вашем Верейске проживают рептилиды.

– Но больших городов почти не осталось, – напомнила Агата. – Здесь одно из их представительств, за городом, в лесу.

– Надеюсь, связь со мной не явится ля тебя компроматом?

– Нет, – сказала Агата. – Они совсем не такие, как ты про них думаешь. Те, что проживают здесь, во всяком случае. Они изучают нашу культуру.

Стас кивнул.

– Давай договоримся сразу, – сказал он. – Я уже пятнадцать лет являюсь штатским, и настроения войны меня давно оставили. Теперь мне надо как-то устроиться и жить дальше.

– Ты ведь священник? – вспомнила Агата.

– С меня сняли сан, – сказал Стас. – Конечно, мне бы хотелось устроиться при церкви, но я еще не очень понимаю, что такое наша церковь теперь?

Агата продала плечами.

– Все как-то приспособились… Я бываю в храме иногда, там все по-прежнему.

– Не думаю, что все по-прежнему, – вздохнул Стас. – Во всяком случае, попытаться можно.

Агата вдруг чуть усмехнулась.

– Ты все еще веришь в Бога?

Стас качнул головой.

– По-моему, нам были предоставлены самые веские доказательства…

– Но в Библии нигде не говорится о рептилидах.

– Почему? – он попытался улыбнуться. – Господь создал их на пятый день Творения.

Агата тряхнула головой.

– Ты же понимаешь, что это о другом.

– О чем другом?

– Я не хочу спорить, – сказала Агата. – Помнится, мои родители были шокированы, когда ты оказался священником. Они всегда были атеистами.

Стас чуть сощурился.

– Ты думаешь?

– А что тут думать! Это было очевидно.

– Дядя Валера нашел меня во время битвы за Крым, – вспомнил Стас. – Он хотел принять крещение…

Агата нахмурилась.

– Если ты это придумываешь, то это жестоко, Стас.

– Я не придумываю. Мы уже договорились о проведении чина, но крокодилы шарахнули огненной бурей. Тысячи людей сгорели в одно мгновение.

У Агаты задрожали губы.

– Огненная буря?

– Энергетическая вспышка высокой мощности.

– А ты как выжил?

Стас вздохнул.

– Отсиделся в катакомбах. Я там нашел древний подземный храм, и все случилось, пока я был под землей. Меня засыпало, но я выбрался.

Агата покачала головой.

– Какой кошмар… Но вы ведь первые использовали атомную бомбу.

– Мы? – переспросил Стас. – Так ты не считаешь, что мы воевали за всех нас?

Агата скрестила руки на груди.

– Нет, не считаю, – заявила она. – И я надеюсь, ты не будешь агитировать меня за продолжение сопротивления.

Стас развел руками.

– Извини.

Агата поднялась.

– Ты, наверное, голоден. Пойдем, я накормлю тебя. А то скоро Ванда придет…

Стас вскинул голову.

– Ванда?

– Моя дочь, – сказала Агата.

– У тебя есть дочь?

– Тебе не сказали? Да, у меня есть дочь. Ей пятнадцать лет.

Стас нахмурился.

– Как же так… Мне сказали, что все дети находятся под опекой государства…

– Ванда родилась раньше, чем этот закон вступил в силу. Большинство родителей сдали своих детей в приемники, потому что выжить было трудно. Но я оставила Ванду.

Стас кивнул.

– Ты молодец.

– Но я не хочу, чтобы ты забивал ей голову рассказами о войне. Это прошло, и вспоминать об этом не надо.

– Конечно, – согласился Стас. – Я и не собирался. Поверь мне, я не хочу ни для кого создавать проблемы.

– Это прекрасно, – чуть надменно улыбнулась Агата. – Пошли в нашу столовую.