Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ – НЕТ!
ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ
МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ – ДА!
ДЕМОГРАФИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ КАРТИНА. РОССИИ: ИТОГИ ДЕСЯТИЛЕТИЯ
При общем неблагоприятном демографическом наследии и позитивном экономическом развитии в России первого десятилетия XXI в. сложилась своеобразная и во многом уникальная социальная ситуация. Хотя велики трудовые ресурсы и их наполняемость, но уже в некоторых сферах общественного производства ощущаются признак демографического старения и нехватка рабочих рук. В то же время, компенсируя возникшую проблему, современные технологии и рыночные механизмы дополнили производительные усилия прошлых десятилетий (включая и советские) и привели страну к общему экономическому подъему. Одновременно усилились экономические и социальные диспропорции между регионами, между группами населения, что добавляет известное напряжение. Особая роль при этом принадлежит мифам – о демографической и миграционной «опасности», о глубокой бедности и др. Сложившаяся ситуация, вне всякого сомнения, оказывает непосредственное влияние на общественно-политические процессы, включая электоральные, и тем сыграет заметную роль в истории страны. Каковы же итоги демографического и социального положения России за десятилетний период?
Уже давно в России говорят о проблеме сокращения населения, при этом прогнозы выдвигаются худшие, нежели положение, которое затем выявляет статистика. Однако следует учитывать, что более значимые экономические и социальные последствия вызывает не снижение численности населения, а структурные демографические изменения, прежде всего изменения возрастных показателей жителей страны.
Для России в целом и для всех ее федеральных округов характерно демографическое старение. Это выражается в высокой доле (более 16–17 %) пожилого населения и низкой доле (до 20 %) детей и подростков. На общем фоне относительно благополучным возрастным составом населения выделяется Северо-Кавказский федеральный округ.
Наибольший уровень демографического старения характерен для самых многонаселенных федеральных округов – Центрального, Северо-Западного и Приволжского. В этих регионах складываются условия для возрастания социального напряжения, ведь при большой и все увеличивающейся плотности населения, особенно что касается городских агломераций, продолжает нарастать дефицит детских и молодежных возрастов, а значит, впоследствии – дефицит экономически активного населения. Поэтому и в дальнейшем туда будут направляться многочисленные мигранты – внутрироссийские и международные.
Вместе с тем умение распознавать опасность социальных последствий демографического старения не должно порождать панические настроения. Само по себе демографическое старение не означает, что обязательно снижается экономическая и социальная активность населения. Темпы такого снижения различаются по регионам в зависимости от качества жизненных условий. В регионах с более высокими жизненными стандартами население обладает более продолжительной способностью к экономической активности, невзирая на возраст.
Расчет индекса реального долгожительства показывает, что, по состоянию на 2010 г., лучшие показатели характерны для Северо-Кавказского федерального округа, где более 17 % лиц в своем долголетнем возрасте доживают до 90 лет и более. Вопреки бытующим представлениям, повышенные показатели долгожительства характерны для Центрального и Северо-Западного федеральных округов (13 %). А наименьший уровень доживаемости до долгожительского возраста характерен для населения Дальневосточного федерального округа (9,6 %).
Официальные данные о расчетах продолжительности жизни при рождении в интервале 2001–2009 гг. в целом соответствуют приведенной по состоянию на 2010 г. картине индексов долгожительства. Это свидетельствует о стабильности демографических процессов на длительную перспективу. Основываясь на существующих тенденциях, следует предусмотреть, что численность пожилого населения будет сокращаться в северных и восточных регионах страны и возрастать в центральных и южных регионах. При этом пресловутая нагрузка экономически активного населения иждивенцами будет, по сути, увеличиваться с меньшими темпами, нежели о том можно судить по формальным показателям пенсионного возраста.
В первое десятилетие XXI в. численность населения России продолжала снижаться. В 2010 г. в сравнении с 2001 г. сокращение составило порядка 3 %. Всероссийская перепись населения в октябре 2010 г. учла на территории страны 142 млн. 905,2 тыс. человек. Это несколько больше, чем предполагалось.
Если сопоставлять современные цифры с численностью населения, которое было в России 20 лет назад, то окажется, что сокращение численности россиян за весь послесоветский период составило 3,5–4 %, т.е. 4,8–5,8 млн. Эти цифры совершенно не подтверждают рассуждения в СМИ о том, что «россияне сокращаются по миллиону в год». Максимальная убыль населения в последнем десятилетии наблюдалась только в 2004 г., когда сокращение составило 795,5 тыс. человек, затем убыль снижалась. При этом следует также учитывать, что механизм регистрации действительного населения все еще не совершенен и существуют многочисленные примеры недоучета определенных категорий жителей.
Официальные статистические данные о численности населения свидетельствуют о том, что за последние три года проявилась позитивная демографическая тенденция. Хотя в целом по России численность населения продолжает сокращаться, темпы этого сокращения в отдельных регионах замедлились, а в ряде случаев даже обнаружился прирост населения. Такая ситуация складывается под воздействием специальных усилий в области демографической политики, хотя борьба с высокой смертностью, особенно смертностью в трудоспособных возрастах и в частности среди трудоспособного мужского населения, все еще недостаточна. Частично улучшение ситуации с рождаемостью связано также с тем, что в активном детородном возрасте находятся многочисленные возрастные группы населения 21–30-летнего возраста, которые родились в 1980-е годы.
Значительную роль в замедлении сокращения численности населения играет миграционный прирост за счет переселенцев из республик бывшего СССР. Однако качество миграционного учета не позволяет иметь точные сведения. Предполагается, что неучтенными остаются порядка 1 млн. человек, прибывших из этих государств. Если это действительно так, то в этом случае позитивные тенденции замедления убыли населения должны проявляться еще более активно, нежели это отражают данные официальной статистики.
В настоящее время, как и на протяжении уже двух десятилетий, территории только двух федеральных округов характеризуются активным ростом населения. Это Северо-Кавказский ФО и Уральский ФО. Кроме того, согласно официальным сведениям, в 2010 г. имел место рост населения в Сибирском ФО, а также с отрицательной на нулевую отметку вышли Центральный и Южный округа.
Но долговременные тенденции иные. Статистика за прошедшее десятилетие показывает, что сокращение населения характерно для всех федеральных округов. Исключение – Северо-Кавказский федеральный округ, в котором численность жителей за десятилетие росла. Но и этот рост, вопреки расхожему мнению, не был большим, составив на конец периода +6,4 %.
Три федеральных округа – Уральский, Южный и Центральный – также находятся в относительно благоприятном положении, так как потери населения, произошедшие в них за последнее десятилетие, оказались, несмотря на прогнозы, сравнительно небольшими, в пределах 3 %. Колебание численности населения в этих округах можно оценить как состояние неустойчивого равновесия с тенденцией к убыли. В этих округах по отдельным субъектам Федерации картина существенно различается. Различается она и по тенденциям изменения численности городского и сельского населения: в городской среде стабильность населения выше в Центральном ФО. Для остальных федеральных округов характерна устойчивая убыль населения. Критически быстрая убыль произошла за десятилетие в Дальневосточном и Северо-Западном федеральных округах.
Негативное соотношение показателей рождаемости и смертности населения большинства регионов России является долговременной тенденцией, которая в последние два года несколько изменилась в сторону улучшения. Но за десятилетний период 2001–2010 гг. только в трех федеральных округах естественный прирост был положительным – в Северо-Кавказском, Дальне-восточном, Уральском. Причем только в первом из названных округов показатели прироста были существенно выше нулевых. В прочих федеральных округах по сочетанию показателей рождаемости и смертности на протяжении десятилетия происходила убыль населения. Наибольший темп убыли (без учета миграционного притока) характерен для самых урбанизированных и демографически старых Центрального, Северо-Западного и Приволжского федеральных округов.
Ситуация с рождаемостью, смертностью и естественным приростом, притом что в последние два-три года имеются позитивные демографические подвижки, остается неизменной и в целом для России негативной. Имеющиеся официальные расчеты по данным на 2009 г. о численности родившихся и умерших на 1000 населения показывают, что по-прежнему смертность опережает рождаемость. При уровне рождаемости в том году 12,4 промилле, смертность составила 14,2 промилле. Соответственно, естественный прирост был отрицательным, на уровне −1,8 промилле. Максимальное в стране значение естественного прироста составляет +23,8 промилле (Чечня), минимальное значение coставляет отрицательную величину −10,5 промилле (Псковская область).
Ситуация с рождаемостью дифференцирована по регионам. По показателям рождаемости безусловным лидером является Северо-Кавказский ФО. Кроме того, значительна величина рождаемости в Южном, Сибирском, Дальневосточном, Уральском федеральных округах. Самые низкие показатели рождаемости за десятилетие характерны для Центрального ФО.
Дифференциация показателей смертности за минувшее десятилетие следующая: наибольшая смертность в Центральном, Приволжском, Сибирском и Северо-Западном федеральных округах. Значительный уровень смертности характерен для Южного ФО. Наименьшие по стране показатели смертности отмечены статистикой в Северо-Кавказском ФО. Следует, однако, сказать, что официальные данные о смертности, основывающиеся на регистрации соответствующих событий, содержат ошибки, связанные с несвоевременным предоставлением отчетности именно в северокавказских республиках, поэтому, возможно, уровень смертности в Северо-Кавказском ФО несколько выше, а вместе с тем и показатели естественного прироста несколько ниже официально публикуемых значений.
Для регионов России характерны различные темпы и объемы смертности населения допенсионного возраста. По показателям смертности среди населения трудоспособного возраста выделяется не Центральный ФО (хотя, напомним, общие показатели смертности там наибольшие в стране), а Сибирский и Дальневосточный федеральные округа, тогда как в европейской части страны смертность трудоспособного населения особенно высока в Северо-Западном ФО. Уровень смертности населения в трудоспособном возрасте не имеет четкой статистической зависимости от объема медицинских услуг (или такая зависимость проявляется слабо). Вместе с тем наблюдается устойчивая зависимость данного вида ранней смертности от уровня заболеваемости, прежде всего от распространенности болезней органов дыхания (последствия курения), травм и отравлений, в частности алкогольных отравлений. Примечательно, что не подтверждается расхожее мнение о зависимости показателей смертности трудоспособного населения от частоты болезней системы кровообращения, которые более характерны для пожилой части населения. Кроме того, смертность трудоспособного населения в значительной мере зависит от уровня преступности, прежде всего от частоты преступлений, совершаемых в алкогольном или наркотическом опьянении.
Таким образом, ранняя смертность среди населения российских регионов является, прежде всего, производной неестественных причин, вызванных распространением пагубных привычек (курение, употребление алкоголя, наркотиков) и преступлений, совершаемых под воздействием этих пристрастий. Соответственно, улучшение уровня медицинского обслуживания, действительно крайне необходимое, само по себе не может радикально сократить статистические показатели смертности в трудоспособных возрастах.
Характерна прямая взаимосвязь распространения смертности населения в результате самоубийств и смертности в результате алкогольных отравлений. И те, и другие ярко выраженные многолетние показатели присутствуют в одних и тех же регионах. На уровне федеральных округов высокие показатели суицидальной и алкогольной смертности за последние десять лет (а также за более ранние сроки) характерны для всех северных и восточных федеральных округов. Наименьшие показатели подобных смертей характерны только для Северо-Кавказского ФО.
За последнее десятилетие в России наблюдается меньший миграционный прирост, чем в первое десятилетие после распада СССР. Современный объем механического прироста сложился в конце 1990-х годов: в среднем за год на постоянное жительство приезжает на 250–300 тыс. человек больше, нежели уезжает. Особенно устойчиво этот баланс повторяется с 2007 г.
По регионам распределение миграционного прироста происходит крайне неравномерно. Превышение численности приезжих над уехавшими в Центральном ФО – наибольшее по стране; ежегодно это превышение составляет порядка 120 тыс. человек. На втором месте по объему миграционного прироста – Северо-Западный ФО, однако он в 4 с лишним раза меньше прироста в ЦФО. Третье место – Уральский ФО. Практически нулевой миграционный прирост – в Южном и Северо-Кавказском федеральных округах. А в Дальневосточном и Сибирском федеральных округах – миграционный прирост отрицательный.
Часть прироста, формируемого международной миграцией, также распределяется весьма неравномерно. Основной объем баланса международной миграции приходится опять же на Центральный федеральный округ, составляя в течение последнего десятилетия превышение количества прибывших из-за рубежа над убывшими примерно по 50 тыс. человек за каждый год. Приволжский ФО – на втором месте по объему международного миграционного баланса, в этом округе новых жителей, прибывших из зарубежья, становится больше на 20–30 тыс. ежегодно. Вместе с тем прочие федеральные округа характеризуются низким балансом международной миграции, причем баланс международной миграции в Северо-Кавказском ФО наиболее близок к нулевым значениям.
Как известно, под влиянием СМИ и некоторых лидеров общественного мнения, в России широко распространены стереотипы о «миграционном давлении», о «замене на новое население», причем якобы именно за счет приезжих из-за рубежа. В действительности весь поток приезжих, включая внутрироссийскую и международную миграцию, составляет всего лишь 1,5 % от общей численности населения (соответственно, миграционное сальдо – это еще меньшие значения). Данный показатель закономерно несколько выше в малонаселенных восточных и северных регионах, но и там доля мигрантов среди населения не превышает 1,7–1,9 % жителей соответствующих федеральных округов.
В целом по России за последнее десятилетие доля приезжих из других государств среди всех мигрантов составила только 15,5 % (без учета временной миграции). В течение 2001–2010 гг. эта доля даже снижалась в первой половине десятилетия, затем росла, достигнув наибольших значений в 2009 и 2010 гг. При этом в Центральном ФО удельный вес мигрантов из других государств вырос к концу десятилетия до 18 %. В других федеральных округах увеличение доли было незначительным, а в Дальневосточном ФО эта доля даже сокращалась.
В целом за десятилетие доля приезжих из-за рубежа в общем миграционном потоке оказалась наибольшей в двух федеральных округах – Южном (18 %) и Центральном (15 %). Среди прочих округов относительно заметной долей выходцев из других государств среди мигрантов отличается Уральский ФО (только 13 %). В остальных округах эта доля еще ниже (10–12 %). В Дальневосточном ФО доля выходцев из других государств среди мигрантов была наименьшей по стране (7 %).
Таким образом, значительного обновления населения за счет миграции в России не происходит, а среди всех мигрантов те, кто прибыл из других государств, составляют небольшую долю. Распространено также мнение о том, что дети мигрантов составят через определенный срок основную массу молодежи детородного возраста. Тенденции, однако, иные. Не углубляясь в подробные доказательства, следует указать на долю детей и подростков среди прибывающих мигрантов. Эта доля за последние десятилетия не превышает 6 % как среди прибывших в целом по России, так и в структуре миграционного баланса (прибывшие минус выбывшие). То есть это очень малая величина. По отдельным федеральным округам наибольшие показатели доли детей и подростков среди прибывших на постоянное место жительства составляют всего лишь около 9 % – Центральный, Уральский, Сибирский, Приволжский, Дальневосточный федеральные округа. Соответственно, в ближайшие десятилетия при существующей миграционной картине дети мигрантов из-за рубежа по-прежнему не будут составлять заметную часть населения России.
Уровень этнического разнообразия населения отдельных местностей не изучен. Исследователи ограничиваются шаблонными рассуждениями, повторяемыми с советских времен, о «100 нациях и народностях». После Всероссийской переписи 2002 г. распространен штамп о «более чем 160 народах». Списки национальностей, публикуемые в официальных источниках применительно к разным регионам, как правило, содержат сходное количество единиц (при разнообразии этнических наименований). Применительно к большим регионам, таким как субъект Федерации, и тем более к федеральным округам, количество национальностей повторяет их количество по стране в целом.
Для понимания меры разнообразия этнического состава населения крупных регионов данные переписей нами пересчитаны по показателю полиэтничности. По этому показателю этническое разнообразие населения федеральных округов в России не имеет больших различий, за исключением Северо-Кавказского ФО. С одной стороны, это развенчивает миф об «этнической однородности» центральных российских регионов, с другой стороны, отражает не такое уж большое, по сравнению с другими российскими регионами, этническое разнообразие населения Юга России.
В целом по России уровень полиэтничности составляет довольно значительную величину – индекс 7,4. Однако по федеральным округам, в каждом из которых этнический состав обладает своеобразием, данный показатель повсеместно ниже, исключая упомянутый СКФО с уровнем полиэтничности 10,5. Среди прочих федеральных округов наиболее заметный уровень полиэтничности характерен для Южного и Дальневосточного ФО, в каждом из которых показатель немного ниже 5. Значения уровня полиэтничности в остальных округах находятся в узком диапазоне 3–4. Устойчивая пространственная закономерность в России следующая: этническое разнообразие населения выше в южных регионах России, где достигает максимума на Кавказе, а также при движении к востоку. Некоторое увеличение этнического разнообразия характерно также для севера страны.
Что касается роста или снижения этнического разнообразия населения, то, учитывая данные переписей 1989 и 2002 гг. (необходимые сведения по переписи 2010 г. пока отсутствуют), показатели полиэтничности менее всего меняются в Северо-Кавказском ФО. Однако на прилежащих территориях – в Южном ФО – этническое разнообразие населения возрастает наиболее быстрыми темпами по стране. На втором месте по увеличению разнообразия этнического состава – Центральный ФО. В прочих округах увеличение этнического разнообразия является незначительным, а на Дальнем Востоке разнообразие даже сократилось.
Распространенный миф об особой роли иностранных мигрантов в изменениях этнического состава населения российских регионов не подтверждается. Подсчет корреляционных зависимостей обнаруживает, что прирост полиэтничности более связан со средними многолетними показателями внутрироссийской миграции и в малой степени зависит от показателей международной миграции.
Сведения об уровне образования населения в России не являются статистически регулярными и сопоставимыми. Наиболее полная картина может быть составлена только по данным переписей. Однако пока Росстат не подсчитал региональные данные об уровне образования населения по регионам на основе данных Всероссийской переписи населения 2010 г., мы используем данные 2002 г. Дополнительно для усиления эффекта осовременивания этих данных для анализа взяты официальные сведения о численности студентов всех вузов – государственных и негосударственных – на возможно более поздний срок; в данном случае доступны статистические сведения за 2009 г. Мы рассчитывали численность студентов вузов на 1000 жителей. Выяснилось, что и показатели переписи 2002 г., и упомянутые расчетные данные о численности студентов отражают примерно одну и ту же картину по всем федеральным округам.
Наибольший удельный вес лиц с высшим образованием характерен для Центрального и Северо-Западного федеральных округов. Там же наиболее велик удельный вес студентов вузов. Относительно меньший – немного ниже среднего по стране – удельный вес студентов вузов в Южном и Северо-Кавказском федеральных округах компенсируется показателями выше среднего по стране уровня образованности населения, поскольку определенная часть жителей этих округов получает высшее образование в других российских регионах.
Регионы: экономические лидеры и аутсайдеры. Наблюдается значительная вариация показателя производства валового регионального продукта (ВРП) по регионам на конец десятилетия. При этом существенно отличаются показатели даже по федеральным округам: максимальное значение (Центральный ФО) в 17 раз превышает минимальное значение (Северо-Кавказский ФО). Лидирующие позиции занимает Центральный ФО, на который приходится более трети объема ВНП страны. Далее с существенным отрывом следуют по объему вала Приволжский (16 %), Уральский (14 %), а затем Сибирский и Северо-Западный (по 10 %) федеральные округа. Минимальные объемы ВРП характерны для Северо-Кавказского (только 2 %) и Дальневосточного (4,5 %) ФО.
В самом ЦФО имеются два лидера – Москва и Московская область. Хотя показатели ВРП Москвы во много крат превышают показатели области, следует учитывать, что значительные производственные мощности и человеческие ресурсы Московской области реализуются (зачастую чисто юридически) в административных пределах Москвы. Для целей данного исследования следует рассматривать уровень производства ВРП для столицы и прилежащей области как единый.
В Приволжском ФО подобного безусловного лидерства по производству ВРП не наблюдается, поскольку в пределах округа имеется несколько экономических локомотивов – Татарстан, Башкортостан, Самарская область. Далее – Пермский край и Нижегородская область. Затем – Оренбургская и Саратовская области. Соответственно, в целом по федеральному округу характерна относительно равномерная социально-экономическая ситуация, без значительных территориальных диспропорций. Такая ситуация делает ПФО одним из самых благополучных и социально однородных федеральных округов в России.
Для душевых показателей ВРП по стране в целом и по федеральным округам в частности также характерна территориальная диспропорция. Лидером по производству ВРП в расчете на душу населения, как уже говорилось, является Уральский ФО. Второе место – Центральный ФО. Далее с заметным отрывом следуют Северо-Западный и Дальневосточный федеральные округа. Следует обратить внимание на то, что все прочие федеральные округа обладают душевыми показателями ВРП ниже среднего по стране. Очевидно, что такая диспропорция в нынешний посткризисный период еще более усилилась. Самый низкий душевой показатель ВРП характерен для Северо-Кавказского ФО.
Вместе с тем в пределах тех же низкоэффективных по производству ВРП Северо-Кавказского и Южного федеральных округов наблюдаются наименьшие внутриокружные различия. Естественно, по душевому производству ВРП в СКФО лидирует Ставропольский край. Тем не менее на вторых ролях, причем со сравнительно небольшим отставанием, находятся Северная Осетия, Дагестан, Карачаево-Черкесия. Самые низкие показатели ВРП на душу населения в этом федеральном округе наблюдаются только в Ингушетии. По Чеченской Республике данные, возможно, не вполне достоверны, но они ближе к низким показателям Ингушетии, нежели к показателям прочих регионов этого округа; общая картина по СКФО в целом та, что обозначена выше. Из сказанного следует, что СКФО является территорией, откуда и впредь будет направлен поток рабочей силы в другие федеральные округа.
О социальных последствиях того или иного уровня занятости и безработицы в России много говорят и пишут. При этом распространено немало домыслов об отрицательной роли миграции. Тем не менее не подтверждаются существующие представления (и мифы) о том, что именно миграция порождает напряженность на рынке труда. Сопоставление показателей дефицита / обеспеченности вакансиями безработных лиц и показателей миграционного прироста по субъектам Российской Федерации отражает четкую зависимость миграционного притока именно от уровня обеспеченности рабочими местами. Если такой обеспеченности нет или она низка, то миграционный баланс стремится к нулю, либо является для региона отрицательным. Проще говоря, мигранты едут туда, где есть работа.
Уровень безработицы, по крайней мере ее регистрируемая часть, на 2009 и 2010 гг. составлял в Российской Федерации соответственно 2,84 и 2,10 %. Из этого следует, что уровень регистрируемой безработицы за последние два года не был высоким, оставаясь в целом неизменным с некоторой тенденцией к снижению.
Региональная картина данного показателя имеет ту же закономерность – за период с 2009 по 2010 г. распределение и величина расчетного уровня безработицы по федеральным округам почти не менялись. Единственное, что обращает на себя внимание, так это некоторая более ускоренная позитивная динамика сокращения безработицы в 2010 г. сравнительно с предыдущим годом в Уральском ФО (что связано с улучшением данного показателя в Тюменской области, прежде всего благодаря улучшению проблемы занятости в отраслях, напрямую или опосредованно связанных с нефтегазовым комплексом).
При общем по стране невысоком уровне регистрируемой безработицы и высоком уровне регистрируемой занятости прослеживается тенденция большей занятости в столичном центре и на Юге России, при некотором ухудшении показателя безработицы в северо-западном направлении. В целом в европейской части страны проблема регистрируемой безработицы выглядит «мягче», нежели в азиатских регионах. При продвижении на восток показатели регистрируемой безработицы нарастают, достигая наибольших (но все же невысоких) значений в Дальневосточном ФО. Радикальным исключением для страны, целиком нарушающим указанную закономерность, является Северо-Кавказский ФО, где даже регистрируемая безработица (не говоря уже о показателях, рассчитываемых по более широким критериям, в частности по методике МОТ) достигает действительно больших величин, сопоставимых с уровнем безработицы в слаборазвитых странах. В СКФО, по состоянию на 2009 г., уровень регистрируемой безработицы составлял 10,7 %, а в 2010 г. – 8,6 %. Даже если коррекция численности экономически активного населения по итогам переписи населения 2010 г. будет выше, а рассчитываемый уровень безработицы для этого федерального округа – несколько ниже, все равно уровень безработицы останется рекордно высоким для России и с точки зрения международных сравнений.
Безработица на Северном Кавказе является не столько результатом каких-либо международных кризисов, сколько банальным неумением еще с советских времен «разгрузить» социальную ситуацию. Постоянные ссылки на «трудоизбыточность» северокавказских республик на самом деле лишь прикрывают слабость управления и долгосрочного планирования применительно к данному региону. Тем более что фактически речь идет о по-настоящему проблемных с точки зрения недостаточной занятости только двух (а в советском прошлом одного) регионах – Чечне и Ингушетии. По состоянию на 2010 г. уровень регистрируемой безработицы в этих республиках составлял поразительно высокие цифры: в Чечне – 42,3 %, в Ингушетии – 21,4 %. Годом ранее ситуация была еще более суровой: в Чечне регистрируемая безработица – 54,1 %, в Ингушетии – 22,3 %. Напомним, что в более ранние годы данные о занятости населения по этим республикам вообще не публиковались под предлогом того, что соответствующий учет занятости не был в достаточной мере налажен.
Вместе с тем, учитывая столь высокие цифры регистрируемой безработицы в названных регионах, следует высказать некоторое сомнение в правдивости показателей. Дело в том, что и Чечня, и Ингушетия с 2002–2003 гг. по настоящее время являются объектами целевых федеральных программ экономического и социального развития. Это помимо того, что экономика обоих регионов почти целиком дотируется из федерального бюджета. Соответственно, любые показатели, свидетельствующие о потребности дополнительных бюджетных вливаний, скажем мягко, востребованы самыми разными участниками процесса восстановления и развития экономики обоих регионов.
Апелляция в данном случае к тому, что в Чечне и Ингушетии высока рождаемость, а потому якобы неизбежна высокая безработица, не может рассматриваться как исчерпывающая объяснительная схема. Следует напомнить, что в Туве, где уровень рождаемости также высок, тем не менее показатели регистрируемой безработицы составляли в 2009 г. 6,2 % и в 2010 г. 5,5 %. Этот уровень, конечно, превосходит среднероссийский, но такое превышение является двукратным, а не 20-кратным, как в случае с Чечней, и не десятикратным, как в случае с Ингушетией. В Дагестане, где также высока рождаемость, регистрируемый уровень безработицы (3,2 %) близок к уровню Тувы, но никак не к соседним Чечне и Ингушетии. В Республике Алтай также высоки показатели рождаемости, имеется единственный на всю республику город, где отсутствуют многие, в том числе энергетические, элементы социальной и производственной инфраструктуры; тем не менее уровень регистрируемой безработицы в республике составлял в 2010 г. 3 %, т.е. только в полтора раза превысил среднероссийский показатель.
Из многочисленных публикаций в СМИ и заявлений представителей государственных силовых ведомств следует, что усугубление проблем занятости непосредственно сказывается на масштабах преступности. Однако, как выяснилось, повышение уровня безработицы, происходившее в кризисные 2008–2010 гг., не привело в целом по стране к росту преступности. По регионам также не наблюдалось устойчивой зависимости показателей преступности от изменений уровней занятости или безработицы.
Вместе с тем проблемы занятости, если они не решаются годами, формируют долговременный неблагоприятный социальный фон, который действительно способствует распространению девиантных и асоциальных форм поведения, и, как показывают статистические сопоставления, в значительной мере влияют на уровень преступности. Если, например, с уровнем преступности сопоставить по регионам такой социально значимый показатель, как доля убыточных предприятий, то очевидна взаимосвязь: при высоких показателях доли убыточных предприятий высока и преступность. Вместе с тем такая взаимосвязь не вполне или совершенно не характерна для некоторых территорий, в частности для Северо-Кавказского и Уральского федеральных округов.
Тот же показатель убыточных предприятий вновь обнаруживает устойчивую взаимосвязь, если его сопоставлять с уровнем подростковой преступности. Лишь Северо-Кавказский ФО – практически единственная территория в стране, где сфера занятости не усиливает детскую преступность. Применительно к этой территории, видимо, следует говорить об особенностях региональной культуры и наличии эффективных общественных механизмов контроля в отношении подростков. Однако на том же Северном Кавказе традиции «сдерживания» не срабатывают в отношении взрослой преступности. Если сопоставить показатели доли убыточных предприятий с показателями о доле тяжких преступлений среди всей массы преступлений, тогда взаимосвязь двух явлений будет очевидна и на Северном Кавказе, и во всех других федеральных округах России.
В 2010 г. статистика показала, что уровень преступности, несмотря на кризисные явления в экономике, в целом по стране снизился. Если годом ранее количество зарегистрированных преступлений на каждую тысячу жителей составляло 21,1 промилле, то теперь этот показатель сократился до 18,4 промилле.
Такое сокращение произошло примерно в равной пропорции во всех федеральных округах, что наводит на мысль о некоторой искусственности производимых подсчетов. Правда, некоторые аналитики поспешили заявить, что такое снижение является прямым следствием сокращения количества трудовых мигрантов. В данном исследовании не будем втягиваться в спор по этому поводу, однако заметим, что если бы уровень преступности действительно напрямую «регулировался» миграционными потоками, то в этом случае картина сокращения уровня преступности была бы в разных федеральных округах и тем более регионах различной, поскольку объемы притока–оттока мигрантов географически различаются.
Криминогенная ситуация в России за последнее десятилетие выглядит по федеральным округам следующим образом. Наибольшее количество преступлений в расчете на душу населения совершается в восточных регионах страны, а наименьшее – в Южном и Северо-Кавказском федеральных округах. Вместе с тем среди преступлений, совершаемых в Северо-Кавказском ФО, самый высокий в стране удельный вес тяжких и особо тяжких преступлений.
Для оценки предпосылок социальной тревожности населения следует уделить внимание преступлениям, совершаемым как асоциальные или аффективные действия, в частности преступлениям, совершаемым в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Если преступления в аффективных состояниях многочисленны и достигают крайних форм (убийства, причинение тяжкого вреда здоровью), то это свидетельствует о тяжелой общественной ситуации.
В целом по России особо не наблюдается значительной взаимосвязи между частотой тяжких преступлений и преступлений, совершаемых в состоянии опьянения. Однако такая связь со всей очевидностью просматривается, если вывести за скобки статистику преступлений по Южному и Северо-Кавказскому федеральным округам. По крайней мере, в Приволжском и всех восточных федеральных округах картина «пьяной» преступности в значительной мере сходна с распространенностью таких преступлений, как убийство и покушение на убийство.
Социальная тревожность также высока при часто совершаемых противоправных действиях в общественных местах. Подобную картину отражает статистика хулиганств. Расчет коэффициентов корреляции показывает, что не имеется значимой взаимосвязи между преступлениями, квалифицируемыми как хулиганство, и подростковой преступностью. Это свидетельствует о том, что в среднем по России хулиганство и уличное насилие «является уделом», прежде всего, взрослого контингента преступников. Максимальные за последнее десятилетие показатели статистики хулиганств характерны для Уральского ФО – этот регион является лидером по количеству и удельному весу таких преступлений. Второе место по распространению хулиганств делят Центральный и Северо-Западный федеральные округа, а на третьем месте – Северо-Кавказский и Приволжский ФО.
В свою очередь, подростковая преступность при ее значительных масштабах также является сильным общественным раздражителем. Тем более что в России подростковая преступность в значительной мере связана с преступлениями, совершаемыми в состоянии алкогольного опьянения (при этом следует отметить, что не наблюдается статистической взаимосвязи подростковой преступности с преступлениями в состоянии наркотического опьянения). Подростковая преступность особенно высока в Сибирском и Дальневосточном федеральных округах.
То, что на Северном Кавказе регистрируемая преступность – одна из самых низких в стране – явление не новое, хорошо известное в статистике. Реальная ситуация в этом федеральном округе, видимо, хуже, чем это представлено в отчетности. На вывод о мифичности низких показателей преступности в отдельных кавказских регионах наталкивают совершенно обычные показатели преступности в соседних регионах. Так, судя по отчетности правоохранительных органов, в Чечне уровень преступности в 2010 г. составил 3,6 случаев на тысячу жителей. Почти такой же низкий показатель в Дагестане – 3,9 промилле. В Ингушетии – 4,7 промилле. В то же время в Карачаево-Черкесии – 9,1 промилле, в Кабардино-Балкарии – 10,8, в Ставропольском крае – 13 промилле. Наблюдения показывают, что территории с многотысячным населением всегда имеют уровень преступности выше 5 промилле.
К аналогичным выводам о недостаточно точной фиксации преступлений подводят данные о тяжких преступлениях. Факт тяжкого преступления труднее скрыть от статистики, тем более если речь идет об убийстве. По показателю количества убийств в составе совершаемых преступлений на первом месте в России числится именно Северо-Кавказский федеральный округ, причем наибольший удельный вес убийств фиксируется именно в вышеназванных, «наименее криминогенных» Чечне, Ингушетии, Дагестане. Более того, показатели по этим республикам – это абсолютный «рекорд» в стране, оставляющий далеко позади самые «криминальные» регионы. Примечательно, что если в целом по стране и по каждому федеральному округу в 2010 г. произошло некоторое снижение количества убийств в составе зарегистрированных преступлений, то в Южном ФО эта доля даже несколько возросла, а в Северо-Кавказском ФО доля убийств возросла значительно. Все эти статистические парадоксы возникают в результате регулярного сокрытия от статистики мелких правонарушений и иных, менее тяжких, преступлений.
Применительно к современным российским условиям, в частности при отсутствии широкой прослойки так называемого среднего класса, общим показателем материальной обеспеченности населения, учитывающим региональные особенности, является доля малоимущего населения. Прежде всего, к категории малоимущего населения относится население, денежные доходы которого устойчиво (в течение нескольких лет) находятся на уровне ниже прожиточного минимума. По данному показателю в России за последние десять лет малоимущими являются 22,3 % населения, причем дифференциация по федеральным округам не имеет в большинстве случаев существенных отклонений. Как правило, доля малоимущих составляет 15–25 % жителей. Максимальные и более высокие значения этой доли характерны для Сибирского и еще более – для Дальневосточного федерального округа. На общем фоне самыми неблагоприятными показателями отличается Северо-Кавказский ФО, в котором, согласно статистике, более трети населения имеет доходы ниже прожиточного минимума. По некоторым регионам этого округа ситуация еще более напряженная (в Ингушетии 63 % населения – неимущие, в Чечне, по неполным данным, – столько же или более).
Для оценки дифференциации доходов принято сопоставлять массу денежных доходов 20 % наименее обеспеченного и 20 % наиболее обеспеченного населения. Такое сопоставление показывает, что за последнее десятилетие наименьшие различия в доходах, по крайне мере, по официально регистрируемым данным, характерны для жителей Северо-Кавказского ФО – денежные доходы «богатых» в 6,5 раза превышают денежные доходы «бедных». А наибольшая дифференциация доходов свойственна жителям Центрального и Уральского федеральных округов – доходы одних в 9 раз превышают доходы других.
Указанная картина имущественного расслоения, впрочем, не показывает, насколько острым является существующее положение вещей, ведь если какая-то часть населения является очень богатой, то это не означает, что менее обеспеченные должны непременно быть бедняками. Для общей оценки социальной напряженности в сфере материального обеспечения следует использовать показатель отклонения доли наименее обеспеченной части населения от доли ее доходов. В частности, если предположить, что вся денежная масса индивидуальных доходов в государстве в расчете на душу населения соответствует приемлемому уровню материального обеспечения, то, следовательно, отклонение от этого уровня какой-либо категории населения в сторону меньших доходов свидетельствует о недостаточном обеспечении. Исходя из этого, в данном исследовании подсчитано отклонение многолетних денежных доходов 20 % наименее обеспеченного населения от уровня 20 % «богатых». Подсчет показывает, что наиболее низким от теоретически равного уровня доходов, а следовательно, не только социально несправедливым, но и наиболее критическим с точки зрения материальных основ жизни является доход наименее обеспеченной части населения Центрального ФО – доходы ниже на 14,5 %. Также низкими доходами отличается аналогичная категория населения в Сибирском ФО – дефицит доходов составляет 14 %. В остальных федеральных округах дефицит доходов наименее обеспеченной части населения несколько ниже, но не менее 13 %, причем наименьший дефицит доходов – в Северо-Кавказском ФО. Последнее свидетельствует о том, что общественно-политическая риторика по поводу Северного Кавказа как самой бедной части России не вполне соответствует действительности.
В подтверждение следует также привести данные о десятилетней тенденции роста реальных денежных доходов. Такие доходы в 2001–2009 гг. росли опережающими темпами именно в Северо-Кавказском ФО, где в среднем за год реальные денежные доходы населения увеличивались на 15 %, в то время как в остальных федеральных округах, включая и Южный ФО, прирост доходов составлял 9–10 %.
О различиях в уровне социального комфорта можно судить по многим параметрам, хотя общепринятой методики не существует. Как правило, в аналитических целях используют данные об обеспеченности населения определенным набором жилищно-бытовых удобств. Представляется, что такие индикаторы «объективного» свойства следует дополнять параметрами, которые можно интерпретировать с точки зрения общественного восприятия. К таковым параметрам относятся данные о росте потребительских цен в сопоставлении с доходами потребителей. Если, к примеру, в одном из регионов доходы населения высокие, но они растут медленнее по отношению к росту цен, а в другом регионе рост доходов опережает рост цен, хотя изначально доходы населения не являются высокими, то в первом случае социальная напряженность может быть выше, чем во втором. За последние годы рост цен на продукты питания (минимальный набор) существенно опережал рост денежных доходов населения в большинстве федеральных округов России. Наибольший разрыв наблюдался в Дальневосточном ФО. Значительное опережение потребительских цен сравнительно с доходами населения происходило в Уральском, Северо-Западном и Центральном федеральных округах. Естественно, для населения названных территорий ситуация с ценами и зарплатой не выглядела привлекательной, и в данном случае социальный дискомфорт очевиден. В других федеральных округах ситуация несколько лучше, однако лишь в Приволжском ФО опережение потребительских цен на основные продукты питания было незначительным. Единственный федеральный округ, где реальные денежные доходы населения не отставали, а наоборот, росли опережающими темпами по отношению к указанным потребительским ценам, – Северо-Кавказский. Это свидетельствует о значительном потенциале общественного развития и перспективах улучшения социального климата на Северном Кавказе.
