Жадный мужик

X

В городе сделалась большая тревога. Призвали Ермила, стали его тягать.

Только видят – помер купец ударом, денег с ним оказалось много – сколько-то тысяч. Начали было смекать: нет ли недостачи какой; бились, бились, записи настоящей у купца нет, колесо большое, и вышло так, что еще лишки оказались в деньгах. С тем и бросили.

И отпустили Ермила.

По весне купчиха собрала долги, продала хлеб, молодцов распустила. Порешила торговлю. Пришел Ермил за расчетом.

– Ты бы в кучерах у меня оставался, – говорит купчиха, – лошадей-то я других заведу, хороших. В пролетке будешь меня возить.

– Никак невозможно. Брат серчает, велит сходить. У нас пахота, сев.

– Да ты ее брось, пахоту-то. Я тобой довольна. Ты малый тямкой. И с покойником ты езжал. Оставайся.

Отказался Ермил.

– Нам, – говорит, – по крестьянству никак невозможно. У нас земля.

– Ну, как знаешь.

Вынула рублевку, дала.

– Поминай, – говорит, – покойника.

А сама думает: «У другого бы, глядишь, згинули денежки, а он малый с совестью, все в целости доставил». Потом подочла, что ему следовало из жалованья, отдала и отпустила.

Дождался Ермил ночи, слазил на сеновал, вынул из потайного места пачку с деньгами, засунул за голенище, закинул мешок за спину и пошел в село.

И повел он дело свое очень тонко. Деньги схоронил. Работал по-прежнему, от брата не отставал в работе. И все думал, как бы ему извернуться, темные деньги оказать, в оборот их пустить, в торговлю. И видит – растет у кабатчика дочь; девка дурная из себя, неаккуратная, злая, сидит день-деньской на крыльце, орехи щелкает, а войдет в избу – работнице проходу не дает, все лается.

У Ермила свои мысли. Ему до этого дела нет, что плохая девка. Повадился он ходить мимо кабака. Ноне пройдет словечко обронит, завтра – обронит. Девка и не смотрит на него. Знает, что малый из крестьянской семьи, радости мало с ним связываться. У ней в голове женихи полированные: поповичи, писаря.

Видит Ермил – не берут его подходы, улучил время, пришел в кабак. Кабатчик был вострый мужик, сметливый, наметался на своем деле. Увидел Ермила, удивился: никогда Ермил в кабак не захаживал. Однако вида не показал.

– Чего тебе? – говорит.

Огляделся малый, видит – людей в кабаке нет.

– Я к тебе, – говорит, – Петрович, за большим делом!

– За каким таким?

– Отдай за меня Анфису.

Выпучил глаза кабатчик и говорит:

– Ты, малый, в уме? Поди проспись.

Ермил не сробел.

– Ты, – говорит, – поезжай в город, собери обо мне слухи. Я всякое дело могу по торговой части. Хлеб ли ссыпать, аль опять купить, али другое что. Я грамотный. Что записать, что сложить на счетах – я все могу.

Сидит кабатчик, перебирает по столу пальцами, глядит на Ермила, усмехается во весь рот.

– Толкуй, толкуй, – говорит, – мне такой потехи давно не было.

Огляделся Ермил по сторонам, пригнулся к кабатчику и шепчет:

– А коли у меня деньги. Коли я тебя со всем потрохом куплю, если на то пошло.

Кабатчик так и вскинулся.

– Как так! Откуда?

Да как вспомнил, что помер Ермилов хозяин в чистом поле, как вспомнил, что большие с ним деньги были, сразу смекнул, какие деньги у Ермила. Развел в мыслях, видит – дело подходящее. Поглядел на малого, и малый ему показался.

Подумал, подумал.

– Много, – говорит, – денег?

– Шестнадцать сотенных.

– А не врешь?

– Покажу, коли не веришь!

– Волоки.

– Ну, нет, это оставь. Я шутки-то эти знаю. Коли хочешь – приходи на заре, в огороды, – покажу.

«Тямкой малый, в рот пальца не клади, далеко пойдет», – подумал кабатчик, и еще больше показался Ермил.