Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 9. Энни
В десять часов вечера Энни выходит из такси на пристань сонного городка под названием Сейнт-Игнас. После вчерашней утренней ссоры она ни разу не говорила с мамой. Только отправила эсэмэску из аэропорта. Постаравшись подавить чувство тоски по дому, Энни тащит два своих чемодана к причалу и кладет рюкзак рядом с собой на бетон. Она ожидала, что будет холоднее, но сейчас тепло, почти как весной. Господи! Она совсем забыла, какая тут бывает тишина и как миллиарды маленьких звездочек мигают на небе, словно рождественская гирлянда, которая не гаснет круглый год.
Энни думает о Кристен. О том, что бы та сейчас сказала. В детстве Энни глядела на небо, и оно казалось ей похожим на черное бархатное платье, расшитое бриллиантами. А сестра, укоризненно качая головой, сыпала терминами, такими как «межзвездный газ» или «молекулярное облако». Кристен много прочла о Солнечной системе, и звезды, эти сверкающие алмазы, не имели в ее глазах ничего общего с чудом или романтикой. Энни улыбается. Как два настолько разных человека могли так сильно друг друга любить?
Размотав шарф, Энни смотрит на замерзший пролив Макино. Это ледяное блюдо очень мало напоминает ту голубую ширь, которая приветствовала двух сестер каждый год на протяжении десяти последних лет. После развода двухнедельный отдых на Макино был единственным доступным для мамы вариантом отпуска. Потом она стала зарабатывать гораздо больше, но девочкам все равно нравилось приезжать на остров. «Макино – ваш с Кристен летний лагерь, не буду вам мешать», – говорила мама, но Энни знала, что это только предлог. Дочка никак не могла понять, почему матери не нравится в таком райском уголке и почему она злится, когда кто-нибудь заговаривает с ней о дедушке.
Энни переминается с ноги на ногу, жалея о том, что в аэропорту не сходила в туалет. Вот-вот должен подъехать снегоход, вызванный для нее тетей Кейт. На острове, который гордится тем, что стал местом съемок старого фильма «Где-то во времени», запрещено автомобильное движение, и Энни это нравится. Разрешены только снегоходы, причем с ноября по апрель, когда гостиницы и шикарные виллы пустеют и население сокращается до нескольких сотен.
Зимой Энни была здесь только раз. В первое Рождество после того, как ушел отец. Они с Кристен целыми днями исследовали этот заснеженный рай, а мама все каникулы проболела. Сутками лежала на свободной кровати в тетином доме, задернув шторы на окне. «Ей нужно поспать, – говорила Кейт, закрывая за собой дверь спальни. – Она оправится». Даже удивительно, до чего это не похоже на нынешнюю маму, живущую в постоянной суете.
Шум мотора заставляет Энни встрепенуться. Через минуту к причалу подъезжает снегоход с прицепом.
– Энни Блэр? – спрашивает водитель, перекрикивая двигатель.
Энни кивает. Мужчина глушит мотор. Становится так тихо, что она слышит, как стучит у нее в висках. Он снимает шлем и протягивает ей руку:
– Кертис Пенфилд. Мы с тобой и твоей сестрой встречались прошлым летом, но ты, наверное, не помнишь.
Как не помнить симпатичного мужчину лет сорока: сняв рубашку, он мыл свою парусную лодку, когда Энни и Кристен гуляли вдоль причала. Крисси даже пустила в ход свои чары. «Я бы с ним того…» – сказала она. Энни хлопнула ее по руке. Мол, во-первых, он годится тебе в отцы, а во-вторых, ты уже «того» с Уэсом Девоном.
– Запрыгивай, а я пока пристрою твой багаж, – говорит Кертис, похлопывая холодное кожаное сиденье. Энни садится, он грузит в прицеп первый чемодан. – Мы с твоей мамой давным-давно знаем друг друга. Кстати, как она?
– Хорошо.
Внезапно Энни чувствует себя виноватой. Хорошо ли маме на самом деле? Или ей одиноко, оттого что дочь без нее уехала на остров Макино?
Кертис надевает шлем:
– Ну что? Прокатимся по «ледяному мосту»?
Ледяным мостом называют полоску прочного льда, которая тянется через воды пролива, соединяя остров с материком. Вдоль нее расставляют елки, не раскуп-ленные перед Рождеством.
– Это ведь безопасно?
– Надежда выжить есть. Но все, кто пересекает пролив по льду, действуют на свой страх и риск. А ты рисковая, да?
– Рисковей некуда! – усмехается Энни.
И надевает шлем, стараясь, чтобы Кертис не заметил, как у нее дрожат пальцы.
Снегоход несется по проливу, как гоночный автомобиль. Энни изо всех сил вцепилась в водителя и молится, чтобы он сбавил скорость. Кое-где между льдин виднеется вода, и, проезжая эти проталины, Кертис каждый раз прибавляет газу. Энни старается не думать о бабушке Тесс, которая провалилась здесь под лед. Может, из-за нее мама ненавидит Макино? Но Энни это кажется нелогичным: наоборот, если мама так любила бабушку, именно тут она должна чувствовать особую близость к ней.
Наконец мотор стихает. Слава тебе, Господи!
– Дальше на снегоходе нельзя, – говорит Кертис, неся вещи в запряженную лошадью повозку, которая ждет на берегу. – Еще неделька тепла, и пролив будет выглядеть как мартини со льдом.
Через двадцать минут они подъезжают к крошечному каменному домику в центральной части городка.
– Энни-Фэнни! – кричит тетя Кейт, сбегая с крыльца в мохнатых тапочках и обнимая племянницу. – С приездом! – Она берет ее лицо обеими руками и целует в щеки. – Ну пойдем в дом. Спасибо, Кертис, – Кейт передает ему деньги. – В субботу ты нам снова понадобишься.
Перешагнув порог, Энни ощущает смешанный аромат кофе, дерева и ванили. Делает глубокий вдох и улыбается. Она живет в элитной квартире в престижном районе Манхэттена, но ей все-таки кажется, что настоящий уютный дом должен быть именно таким, как этот. Стены сплошь завешаны работами Кейт и всякими занятными вещицами. На широких досках пола внахлест, как кривые зубы, постелены индейские коврики. В углу, в каменной печке, потрескивает огонь.
– Люси! – вскрикивает Энни, беря в охапку пушистую кошку.
С кресла в миссионерском стиле встает Кап Францель, как его зовут здесь, и гостья вздрагивает от неожиданности:
– Дедушка! Ты разве еще не спишь?
– Получил твое письмо по электронной почте. – Он неуклюже подходит и кладет свою большую лапу на голову Энни. – Дай, думаю, дождусь и поздороваюсь. Я ведь в том возрасте, когда завтра может и не настать.
Голос у него хриплый и резкий. Энни хорошо представляет себе, как он командовал грузовым кораблем, пока сам себя не разжаловал в паромщики. Левая сторона лица у него парализована после потасовки в баре (так, по крайней мере, говорили Энни), и поэтому он не может улыбаться. Этот Замороженный, как его называют местные ребятишки, внушал Кристен ужас. Ну а Энни всегда умела видеть в нем не только суровую внешность.
– Дедуля, ты такой милый, – говорит она, целуя колючую щеку. – Я по тебе соскучилась.
Нежность внучки, как всегда, смутила капитана. Он меняет тему:
– Как мать?
Энни вдруг кажется, что у нее на сердце разошелся шов. Дедушка тоскует по дочери. Она, Энни, тоскует по маме, а мама – по Кристен. Получается целая цепочка несчастной любви.
– Нормально. Отчасти из-за нее я сюда и приехала.
Кейт жестом приглашает ее сесть рядом с собой на диван. Она садится, тоже кладет ноги на пуфик и выдает дедушке сокращенную версию того, что тетя уже слышала:
– С тех пор как Крисси исчезла, маму будто подменили. Конечно, я желаю ей победы в конкурсе, но, по-моему, она совсем на нем зациклилась. Поэтому, когда она приняла мой альбом с цитатами за альбом Кристен, я не стала ее разубеждать. Понадеялась, что надписи на полях – они на самом деле мои – помогут ей увидеть, как она изменилась. Я уже почти достучалась до нее – под именем Крисси, но потом взяла и сдуру попросила поехать со мной сюда. Она дико испугалась. Прямо затряслась. И сказала знаешь что? Что, приехав на остров, я не верну сестру. То есть ради Кристен она готова на все, а на меня ей насра… Ой, извини, дедушка! До меня ей дела нет.
– Раненые собаки частенько кусаются, – говорит капитан.
– Не слабо она меня укусила! Клянусь, она едва помнит о моем существовании.
– Неправда, – улыбается Кейт. – Наверняка она до сих пор пользуется тобой для минимизации налогов.
– Может быть, – усмехается Энни. – Сейчас она продает свои квартиры и радуется, что я умотала. В последнее время мы почти не разговаривали.
Кейт качает головой:
– Смерть Кристен ее подкосила.
Энни прикусывает губу. Дело не только в смерти Крисси. Вернее, в исчезновении (она предпочитает думать так). Пару лет назад они втроем ходили в кино и на долгие прогулки, а по субботам катались на велосипедах. Потом все стало по-другому.
– Она начала меняться, когда мы с Кристен уехали в колледж.
– Это от одиночества, – отвечает Кейт. – Как-то раз она сама мне призналась, что боится впасть в депрессию. Чтобы удержаться, окунулась с головой в работу.
– Она всегда убегала от проблем, вместо того чтобы их решать, – говорит дедушка. – Сделает вид, будто все тип-топ, и переключается на что-нибудь другое. Когда была девчонкой, переключалась на рисование.
– Если серьезно анализировать происходящее с ней, – продолжает тетя, – она, мне кажется, переменилась еще восемь лет назад, когда ушел Брайан. Эрика лишилась того, о чем всегда мечтала, – семьи. Тогда у нее и возникло стремление разбогатеть.
В памяти Энни всплывает забытая картина: через месяц или два после развода они с Кристен по настоянию отца поступили в престижную школу на Манхэттене. Вскоре всех родителей пригласили на музыкальный праздник, в котором обе девочки участвовали. После концерта в помпезном фойе подали угощение. Энни стояла с Кристен и ее новыми подружками, слушала, как они, хихикая, сплетничают о каких-то незнакомых ей людях, и все высматривала маму. Вокруг фланировали мужчины в костюмах, женщины в платьях и на высоких каблуках. Энни было всего одинна-дцать лет, но она уже чувствовала себя не в своей тарелке. Боялась, что, хотя на ней школьная форма и учится она хорошо, ей никогда не стать такой, как все эти люди.
Наконец в толпе мелькнуло мамино лицо, и Энни облегченно вздохнула. Пускай мама задержалась в своей клинике и пропустила весь концерт – не беда. Главное, она здесь и пробирается к своим дочкам, окликая их по именам. Дождь испортил ее прическу, но она все равно прекрасно выглядит в своем новом зеленом блейзере и брюках из каталога «Джей-си Пенни».
– Кто это? – спросила одна из девочек, насторожившись.
Энни обернулась, почувствовав необходимость защищаться. Она увидела, что ее маму разглядывают, оценивают.
– Только посмотрите! – сказала Хайди Патрик. – У нее сумочка из кожзаменителя!
– Это твоя мама? – спросил кто-то под общий смех.
Энни раскрыла рот, чтобы ответить «да», но Кристен, опередив ее, каким-то странным чужим голосом пропела:
– Нет. Это наша няня.
Мама попятилась, как будто ее оттолкнули. Потом снова подошла, но уже с почтительным выражением лица наемной работницы. Через двадцать минут они отправились домой: Энни с мамой впереди, а Кристен сзади. Больше об этом случае никто не заговаривал.
Содрогнувшись от неприятных воспоминаний, Энни поднимает глаза на тетю:
– Мне кажется, мама хотела, чтобы мы ею гордились. Она думала, мы ее стесняемся. А еще она бы хотела, чтобы в том поезде вместо Кристен оказалась я.
Вот и сорвалось с губ то, что так долго мучило Энни. Кейт хватает ее за руку:
– Дорогая! Не говори глупостей! Мама так тебя любит!
Дедушка подливает масла в огонь:
– Ты чувствуешь себя на втором месте. Понятное дело.
Сердце Энни словно обжигает каленое железо, и она с трудом находит в себе силы, чтобы кивнуть.
– Папа! – негодует Кейт. – Она никогда не была на втором месте!
Дедушка известен своей прямолинейностью. Тетя Энни называет это «не признавать цензуры», а мама вообще говорит, что он «черствый ублюдок». Ну а по мнению Энни, он просто не пытается подслащивать горькие пилюли правды. И ей это нравится. Ну или нравилось.
– Твоя мама оплачивала для Кристен частную школу и уроки музыки, путевки в спортивные лагеря, авиабилеты сюда, к тетке, причем каждый год. Покупала ей красивые наряды, отправила ее в колледж…
Энни неподвижно смотрит, как желтые языки пламени лижут березовые бревна. Разумеется, она получала от мамы все то же самое, что и сестра. Дедушка ошибается. Хотя нет. Он проницателен.
– Я понимаю, о чем ты. В материальном плане мама не делала различий между мной и Крисси. Но у них была особая связь, а я оставалась в стороне. Она просто больше любила Кристен. Вот и все.
– Так скажи мне, – говорит капитан, – на каких условиях ты готова заключить с ней перемирие?
– То есть?
– Что твоя мама должна сделать, чтобы вернуть твое расположение? Отказаться от участия в конкурсе, к которому так долго готовилась? Думаешь, это справедливо?
Энни не нравится дедушкина формулировка. Выходит, будто она испытывает свою мать, манипулирует ею.
– Нет. Я только хочу, чтобы она меня выслушала и правильно расставила приоритеты. Хочу, чтобы она сбавила обороты, снова начала ходить на прогулки, смотреть кино, смеяться, как раньше… Хочу, чтобы она опять стала… – голос Энни дрожит, она отворачивается, – моей мамой.
– Когда умерла Кристен, ты потеряла лучшую подругу, – говорит тетя Кейт. – А теперь тебе кажется, будто ты и матери тоже лишилась.
– Точно, – соглашается Энни и, прикусив губу, соображает, можно ли ей поделиться с дедом и теткой тем, во что она верит. – Только… Крисси жива.
Дедушка хмурится:
– Сейчас ты несешь какую-то ерунду.
– Энни, – мягко говорит Кейт, – ну ты же не можешь всерьез так думать?
– Могу, – отвечает Энни, глядя тетке прямо в глаза, и быстро перечисляет аргументы, которые приводила маме: ненакрашенные ногти на руках, странное поведение с утра, фальшивое удостоверение. – Вот поэтому я здесь. Она прячется в доме Уэса Девона.
Кейт нервно ерзает:
– Послушай. Я рада, что ты приехала. Вредно слишком долго сидеть в своих четырех стенах. И мне кажется, тебе нужно сменить обстановку по-настоящему. – Тетя грустно улыбается и берет Энни за руки. – Помнишь Солен? Женщину, которая каждый год, в июле, снимает виллу на скале? У нее агентство по иностранному обмену. Отправляет девушек в Европу помогать семьям по хозяйству и заодно учить язык. Ей почти всегда нужны кандидатуры на замену: то по дому кто-нибудь соскучился, то с хозяевами характерами не сошелся. Да ты же вроде бы сама обращалась к ней осенью. Ну и как?
Энни пожимает плечами, торопясь закончить этот разговор. Неужели она правда самостоятельно поедет в Европу? Конечно нет.
– Я передумала. Буду искать Крисси. К тому же я нужна дома маме.
Одна половина дедушкиного лица улыбается, другая смотрит сердито.
– Ты же только что двадцать минут ныла, какая твоя мать плохая, – ревет он. – Давай! Подыщи себе работенку. Глядишь, это вам обеим на пользу пойдет.
Энни поднимает голову:
– Я приехала всего на несколько дней и даже не собираюсь разговаривать с мамой. Надеюсь, что к моему возвращению она изменится.
– То есть надеешься на чудо, – отвечает дед. – Твоя мамаша не превратится в девочку-припевочку только из-за того, что дочурка пару дней поиграет с ней в прятки. Для серьезных перемен и причина должна быть серьезная.
Энни вздыхает, уже не чувствуя прежней решимости. Может, дедушка с тетей правы: и сестру, и мать она потеряла. Причем, скорее всего, ни ту ни другую ей не вернуть.
