То перебор, то не хватает… Стихи

От автора

Для начала (разгона) две цитаты.

1) Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

2)…в книге много прекраснейших мыслей и планов.

Авторы в представлении не нуждаются.

В данном контексте у меня возникает желание в первой цитате заменить «жизнь» «книгой», а во второй – «книгу» «жизнью». Так мне почему-то уютней. Теперь два предупреждения. Первое – в соответствии с законодательством – почти стандартное: обязательно попадутся страницы без матерной брани. Встречающееся на переплетах российских изданий выражение «содержит матерную брань» меня всегда несколько смущало и озадачивало отсутствием позитива. Второе: местами упоминаются кондитерские, табачные, алкогольные и наркотические изделия наряду со случаями их беспринципно-волюнтаристского потребления. ВНИМАНИЕ! Не пытайтесь проделывать то же самое без присмотра опытных профессионалов. Имеются противопоказания. Проконсультируйтесь со специалистом. Берегите себя, возлюбленные мои.

И благодарность.

Лет 10 тому назад я попросил Валентину Александровну Малявину (актрису такую блистательную, если кто не помнит)¹ сказать – писать она уже не могла из-за стопроцентной потери зрения – на камеру мобильного телефона несколько слов по поводу моих сочинений, чтобы предварить ими (словами) какую-то публикацию. Запись сохранилась. Приведу из нее – не сочтите за нескромность – одну, по сей день вдохновляющую меня фразу: «Я удивлена ему была до крайности, потому что воспринимала его как молодого человека довольно фривольной действительности: он позволял себе что хотел; и как в это время написать такое, чтобы душа у меня заговорила?» Впрочем, это уже другая история – хотя «других» историй не бывает. ВашСаша Зайцев

Карандаш

когда безумный персонаж

во всей красе своей исчерпан

непроизвольно карандаш

изобразил лицо как череп

повернутый ко мне анфас

и мысль запутанная рвется

дремотой и не видно глаз

прикрытых веками от солнца

его душа еще полна

(узнать бы чем) и точку рано

здесь ставить нежная струна

запела в воздухе: nirvana

с бумагой дружит карандаш

штрих то длиннее то короче

и на рисунках не мираж

а мой товарищ между прочим

вот он кому-то говорит

что дел иметь со мной не хочет

как с автором его интриг

и неоправданных пророчеств

но вынужден их мне простить

черновики мои помогут

ему с порочного пути

свернуть на верную дорогу

у нас ни цели общей нет

ни идеалов что отрадно

и если истина в вине

помянем веничку в парадном

метафизической слезой

на всё готовой комсомолки

и я возьмусь за образ твой

без предоплаты кривотолки

оставим в прошлом ты в долгу

как персонаж не пред искусством

передо мной я не могу

ловить когда в кармане пусто

зигзаг удачи у меня

при свете дня в глазах двоится

в ушах бубенчики звенят

и веня ерофеев снится

с авоськой в электричке пусть

он будет рыцарем печали

и может быть укажет путь

до берегов иных причалить

в порту неаполя нет средств

но с поцелуем тети клавы

немудрено в своем дворе

как в средиземном море плавать

похмелье это ерунда

и не такие передряги

случались лишь бы карандаш

скользил как прежде по бумаге

Параллели

Это было давно. Мы еще не толпились в ОВИРе.

И на КПСС не надвигался пиздец.

Юз Алешковский

народ и партия едины

едины на прилавке вина

архитектура мавзолей

литература бармалей

кащей бессмертные идеи

мороз и солнце не потеют

в тумане моря голубом

уперся энгельс в маркса лбом

и бродит призрак по европе

с серпом и молотом на жопе

когда не в шутку занемог

он лучше выдумать не мог

не приведи господь приснится

опять знакомые все лица

мелькают со страниц газет

и направляясь в туалет

оцените вы пользу прессы

как проявление прогресса

на пользу повседневных нужд

идиотизм увы не чужд

совковой нравственной природе

встречал и я людей навроде

подвижников как муравей

замаскированный злодей

приюта стрекозе не давший

растленный тип морально павший

из-за таких как он и мы

не знаем радостей зимы

скончались лебедь рак и щука

но боже мой какие суки

забастовали и ура

не дали уголь на-гора

восставши против мнений света

карету мне вопит карету

шахтер в горячечном бреду

имея мерседес в виду

спокойно тихо без истерик

в россию можно только верить

покуда дышит имярек

среди лесов полей и рек

другой такой страны не зная

она одна невыездная

стоит народ и день и ночь

не отходя ни шагу прочь

в овир как много в этом звуке

за визой протянули руки

еврей и русский и таджик

и даже друг степей калмык

попав сюда по воле рока

желает вылететь в марокко

друзья прекрасен наш союз

где галич алешковский юз

синявский даниэль блистали

где жили-были ленин сталин

и огнь московских новостей

глаголом жег сердца людей

и вот из искры разгорелась

различная по формам зрелость

не исключая половой

при мне красавица не пой

ты песен спички не игрушка

0,7 в портфеле где же кружка

и дай вам бог другими быть

как мной любимой если бы

они смогли хотя б отчасти

вписать о свойствах бурной страсти

в альбом ваш белый восемь строк

когда нет денег на метро

рай в шалаше лишь трюк из басен

а мир прозрачен и прекрасен

летят за днями в бездну дни

история скучна взгляни

кто терем занял я краснею

и ель сквозь иней зеленеет

и речка подо льдом вода

в крещенской проруби видна

кому дано предугадать

как слово наше отзовется

нисходит с неба благодать

а нам сочувствие дается

Когда не пишется

наполняю шнапсом покус

и гуляя по тверской

есть такой хороший фокус

расставания с тоской

пью из чистого истока

удаляясь от границ

неизбывного потока

непридуманных страниц

Порядок

В хронологическом порядке

не размещал бы я стишки, —

вчерась, мол-де, пошел на блядки,

сегодня выпустил кишки

партнеру из-за разногласий

финансовых, а завтра мне

в эфире «Эха» кризис власти

еще ругать: бардак в стране

моей родной… Но если время

и место творчества важны,

мы их под опусами всеми

проставить все-таки должны.

Да ради Бога – что сегодня? —

Четверг, девятое, ноябрь

двух тыщ семнадцатого года

от Рождества – вот так хотя б.

Написано собственноручно

в Басманном ОВД Москвы,

где, может быть, томились вы…

Или служили, мой читатель?

10.10.2017 от Р. Х. Москва

«Что же, в детстве так всегда…»

Что же, в детстве так всегда —

ничего не слишком? —

вижу: падает звезда

с неба мне на книжку.

Тут из книжки выпал текст,

из меня – сознание,

я упал. И это есть

недопонимание.

А когда я все пойму

и закрою книжку,

станет стыдно самому

за того мальчишку.

Повеса

В предчувствии дурного знака,

как суеверный жалкий трус,

не вняв совету Пастернака,

завел архив я и трясусь

над рукописью. Знаменитым

быть некрасиво – ну и что? —

зато все двери мне открыты,

швейцар всегда подаст пальто, —

так думал в небесах повеса,

летя из Лондона в Мадрид

через Париж из интереса

к корриде. Что и говорить,

бессмысленно, как шарик ртути,

катаешься туда-сюда,

но можно ли до самой сути

дойти во всем? – да никогда,

хотя… припомнив письма другу

из Марциала, соглашусь:

в них суть так явственно мерцала,

как солнца луч и моря шум.

«Ну не скачут облака…»

облака белогривые лошадки

ну не скачут облака

белыми лошадками

глюки у меня пока

хмурые и шаткие

вспрыгнул черт на антресоль

лужицы кровавые

да на раны сыпят соль

в камере легавые

очерчу я мелом круг

крестным их знамением

отгоню очнусь и вдруг

новое видение

насадил рыбак червя

на крючок и в озеро

а червем был этим я

лучше бы бульдозером

придавило сразу в морг

чтобы так не мучиться

глюки ж не вступают в торг

с ними не получится

полюбовно разойтись

вплоть до воскресения

а лошадки это из

армии спасения

Инсталляция

помолчите заратустра

что еще из давних лет

суки эти из минюста

шестьдесят шестой сонет

охи вздохи на скамейке

разговоры при луне

грош алтын и три копейки

гордо человек на дне

не звучит а на заметке

у хозяйки крем-брюле

ворошиловский и меткий

портупея на столе

птица в клетке – небо в клетку

нитки белые и клей

шейте клейте воздух падлы

у искусства два пути

то взлетать то низко падать

свят свят свят ну отпусти

Живая вода

В постели трупом я лежу:

осенний грипп, температура,

и ни одна меня микстура

поднять не может. Cкучно – жуть.

Врачи, склонившись надо мной,

галдят и спорят, что-то пишут —

я их консилиум не слышу —

они как будто за стеной.

Во сне явился мне Кащей,

принес бутыль живой водицы,

сказал, что если ей напиться,

воскреснет мертвый: «И вообще,

поверь, уж я ли не лечил

на белом свете всяку нечисть!

Приподнимись, пошире плечи

и пей – к чему тебе врачи?

Вот так. Вставай, иди к столу,

еще глоток – и будешь прыгать,

руками и ногами дрыгать

как Кюхельбекер на балу.

А для забавы в мавзолей

проникнем под покровом ночи,

и сам увидишь: лысый вскочит,

ты только, Сань, ему налей.

Чего качаешь головой?

Эксперимент тебе не в жилу?» —

Я отвечаю: «В жилу, в жилу,

но… он и так всегда живой.

Чтоб драгоценный эликсир

не изводить по-идиотски,

летим в Венецию, где Бродский

прилег – его и воскресим».

Кащей обрадовался как

сверхлучшему из наваждений,

кричал: «Сашок, ты, сука, гений!

Летим, сворачивай бардак.

В аэропорт! Нет визы, брат? —

Херня, отправимся на ступе, —

Яга нам на денек уступит

свой допотопный аппарат».

Я ощутил, что все могу,

и вдруг нас словно подкосило —

вода второй владела силой —

мы были пьяными в дугу.

«Природа делает ошибки…»

природа делает ошибки

на солнце тает грязный снег

весна капель ручьи улыбки

идет беспечный человек

идет он луж не замечая

от света щурится слегка

и оступается случайно

под колесо грузовика

Невыдуманная история, записанная со слов моего доброго знакомого Андрея Дмитриева для газеты «Пушкинский вестник» о том как я, оказывается, спас человека (женщину, между прочим – тетю Андрея) от тяжелой посталкогольной депрессии; и отвергнутая главным редактором М. Ф. Зубковым из-за содержащихся в тексте матерной брани, саморекламы и отсутствия актуальности

Я спас незнакомку, а мне невдомек,

что кто-то уже мне обязан

покоем и волей, и как огонек

в душе этой женщины фразы

моих сочинений невольно зажгли:

услышало музыку ухо,

в осмысленном взгляде кураж: «Отвали,

тоска!» – И запела старуха,

умылась, накрасилась и по делам

стремглав понеслась… Получилось, —

неделю лежала, почти не пила,

не ела и вдруг – божья милость?

Не божья… Со школы любила читать.

Была равнодушна к спиртному.

Пьянили её Алешковского мат,

Толстой, Ерофеев, Платонов,

Довлатов, Тургенев, Оэ, Томас Манн…

И лично раскланялся Бахус

Порфирий Петрович, эстет и гурман,

в Измайловском парке с ней. На хуй

впервые так внятно послала судьба,

когда перебравший Порфирий

твердил как молитву: «Не дура губа,» —

и спал в её тесной квартире.

Она говорила: «Пирог испеку,

с тобой я готова, Петрович,

в горящую избу… коня на скаку…

«Медвежьей» бы выпила «крови»²

и водки вдогонку. Открыл? Наливай!

Коньяк не хочу – он с клопами.

Сейчас разлетится моя голова,

возьми часть осколков на память.

И так не забудешь? Ну ладно, смотри,

я верю тебе почему-то.

Ты где… Бахус, где ты?.. Проклятый старик,

Покинул в такую минуту…»

Заехал племянник её навестить.

Она дверь открыла и – в койку:

«Не встану, Андрюха, дай таз, ты прости,

нет сил абсолютно… Постой-ка…

Ты Бахуса видел?..» – Скупая слеза.

Андрей ей стихи сунул в руку.

И тетка очнулась, протерла глаза,

надела бюстгальтер и брюки.

Postskriptum: ту книжицу я написал,

продлив жизнь Андрюшиной тете,

однако не мне аплодирует зал,

сегодня духовность в почете.

Зато появился любимый поэт

помимо классической прозы

у тети Андрея на старости лет,

а Бахус с посыльным шлет розы.