Непредвиденное путешествие

О Петре Петровиче Стрелкове. (1931–2012)

Не все возможности личности исчерпывают профессиональные занятия. Бывает, что оказываются не удовлетворены иные душевные склонности, способности и умения человека. Так было у Петра Петровича, чьим призванием была зоология. Областью его профессиональных интересов были рукокрылые (Chiroptera, летучие мыши), которыми он занимался в Зоологическом институте Российской академии наук в Санкт-Петербурге всю жизнь, и стал со временем ведущим специалистом по рукокрылым всей советской Палеарктики.

Научные публикации Петра Петровича известны далеко за пределами России, на его работы в рецензируемых изданиях на 9.12.2012 дано более 746 ссылок. Он был редактором научного журнала Plecotus et al. Его именем назван новый вид рода ушанов (Ушан Стрелкова, Plecotus strelkovi Spitzenberger, 2006). Для зоологов – это высший знак признания. Изучая летучих мышей, Петр Петрович исколесил как участник и руководитель зоологических экспедиций всю Европейскую часть России, Казахстан, Узбекистан, Киргизию, Таджикистан, Туркмению, Кавказ и Закавказье. Помимо профессиональных занятий у него в жизни было два увлечения – охота, страстью к которой он заразился в 14 лет, и писательство, которым он начал заниматься позднее. Он не был обделен чувством юмора, и его первый литературный опыт, который я помню, пронизан этим чувством. В пору безденежья, собравшись в дом, куда был зван, и, не желая явиться туда с пустыми руками, он написал веселый “Трактат о хождении в гости”. Хозяева оценили подарок. Шуточная вещь удалась ему. Любопытно, что она попала в самиздат, где стала фольклором, без фамилии автора и без устойчивого текста – передававший ее, добавлял в нее или устранял из нее кто, что хотел. В эру Интернета нашлись и любители приписать ее авторство себе. Недавно авторский оригинал был обнаружен и, на беду самозваным сочинителям, все сомнения, если они у кого были, отпали. О своих охотничьих и экспедиционных приключениях Петр Петрович частично уже рассказал в имевших успех книжках: “В поисках летучих мышей” (Л., 2007) и “Цена трофея” (Л., 2007, http://lit.lib.rU/s/strelkow_p_p/text_0010.shtml). Другие, как смешные, так и поучительные истории, связанные с работой в полевых условиях, были обнаружены в его компьютере после кончины. Они представлены в настоящем сборнике. Круг его тем широк. Кроме экспедиционных происшествий здесь лирические воспоминания о детстве и о близких людях, таких как вырастившая его бабушка (“Добрый гений нашей семьи”, “Печальные вестники”). Лазая по пещерам, он думает не только о летучих мышах, но и о монахах, некогда их населявших. У него был особый подход к изображению людей, да и зверей. Он состоял в стремлении к документализму, отказу от вымысла. Даже если в том, что он писал, просматривается подтекст, например, образы летучих мышей предстают как предвестники смерти, в основе лежит реальное событие.

Когда друзья и родные решили издать сборник его рассказов, все были согласны в том, что «Непредвиденное путешествие» занимает особое место, во-первых, по теме – человек на грани жизни и гибели, во-вторых, потому, что это последнее произведение Петра Петровича как литератора. В сборник вошли некоторые из ранее опубликованных рассказов, тематически перекликающиеся с этой историей, три поздних рассказа Петра Петровича, ранее опубликованные в труднодоступных изданиях, и репортаж журналиста Романа Евгеньевича Грузова о событиях, описанных в истории «Непредвиденное путешествие».

Ю. Л. Кроль

Трактат о хождении в гости

Острые запросы современности за последнее время выдвинули на передний план новую, но чрезвычайно актуальную область знания – изучение ТОСТЕВЕДЕНИЯ”. В настоящем трактате мы попытаемся осветить некоторые основные проблемы и понятия этой, пока еще мало известной советской общественности науки.

Определим сперва предмет наших изысканий:

Тостеведение” – это наука о хождении в гости как явления в общественном его становлении, развитии и распространении, его вредоносности и мерах борьбы с ним.

Гость – лицо, покушающееся на покой, личное имущество и здоровье хозяина.

Хозяин – лицо, являющееся объектом домогательства гостя.

Хождение в гости – явление социальное, уходящее своими корнями в глубокую древность. Ходили ли люди в гости в эпоху раннего первобытнообщинного строя? На это мы можем ответить отрицательно. В те далекие времена, времена юности человечества, существовал наивный и мудрый обычай – съедать своих гостей, если таковые появлялись. Эта милая привычка до последнего времени сохранилась у аборигенов Соломоновых островов.

Хождение в гости, как общественный недуг, появилось вслед за частной собственностью. Первопричиной явления, как и прочих общественных бедствий, как то: воровство, сутенерство, бандитизм и шантаж, явилось имущественное неравенство людей. Однако, хождение в гости не есть привилегия какого-нибудь одного класса, нет. Патриций и плебей, хозяин и раб, буржуа и пролетарий, профессор и студент – все они являются жертвами и агрессорами, т. е. хозяевами и гостями. Гости уже проникли всюду: они ворвались в грязную и прокуренную комнату холостяка и в семейную спальню. Гости кишат на похоронах и крестинах, свадьбах и поминках. Ряды гостей пополняются все новыми и новыми кадрами. Как инфекционная болезнь явление ширится и растет, оплетая щупальцами спрута все стороны общественной жизни. Известно, например, что у ряда народов (так называемых “хлебосолов”) независимо от их общественного строя, географической среды и плотности народонаселения, хождение в гости приняло размеры национального бедствия, так как толпы алчных гостей опустошили тучные ранее нивы, отрясли обильные некогда сады и в корне подорвали животноводство. Именно поэтому мы намерены серьезно обсудить некоторые вопросы систематики, экологии и хозяйственное значение гостей, а также меры борьбы с ними.

Гости многообразны по своим вкусам, психике, конституции и вредоносности. Нам кажется, что естественная систематика гостей должна строиться на выделении двух больших групп: 1) не приносящие подарки и 2) приносящие подарки. Гости, приносящие подарки, эволюционно более молодая, наиболее лицемерная, а потому особо опасная категория. Подарок – это способ мимикрии, камуфляж, мелкая подачка, которая должна усыпить твою бдительность. Так матерый капиталист Уолл-стрита, загребая кровавой лапой миллиардные прибыли, швыряет порой в серую толпу эксплуатируемых горсть медяков.

Вкратце о подарках. Каждый гость норовит добыть подарок подешевле. В этом стремлении он не останавливается ни перед чем. Особенно охотно гость дарит съестное, в надежде поживиться самому. Здесь его не останавливают даже траты. Специально для подарков, не подвергающихся съедению, отечественная промышленность выпускает вазочки, портсигары, записные книжки, одеколон, самопишущие карандаши, чайные чашки и мраморных слонов. Необходимо еще отметить, что гости бывают пьющие и непьющие. Последние разборчивы в пище, норовят схватить лучший кусок и, как правило, моралисты, что усугубляет их вред. Гость пьющий – попроще. Он без разбора ест и пьет все имеющееся на столе, даже предметы мало съедобные. Любимыми напитками являются – водка, вина, спирт, денатурат, а в исключительных случаях, даже отработанный проявитель. Этот гость простодушнее и добрее.

Наиболее безобидная форма гостей – молодожены, не имеющие собственной жилплощади. Эти просто стремятся выжить тебя из комнаты.

Гости наносят человечеству вред много больший, чем аферисты, взломщики, шулера. Несмотря на это, гость, в отличие от них, находится под покровительством закона. Придя к тебе, гость отнимает драгоценное время, которое ты мог бы тратить на сон или иные забавы. Но этого мало. Гость целиком лишает тебя таких радостей одиночества как почесывание спины и др. мест, хождения голышом и т. д. Гость необычайно прожорлив, он стремится съесть не только ваш обед, но и обед вашей жены. Что он не съест, он утащит или испортит. Гости бьют рюмки, тарелки, ломают столы и стулья, люстры и вывинчивают лампочки в уборных. Совать окурки в пепельницу гость органически не способен, предпочитая им тарелки с закусками и чайные чашки. Подвыпивший гость запирается в уборной и засыпает там, причиняя немалый ущерб окружающим. В этих случаях особенно страдают ванны, умывальник и большие цветочные горшки. Еще пьяные гости выкидываются в окна, падают с лестниц и учиняют драки. И хоронит хозяин бездомных за свой счет. Меры борьбы с гостями еще очень несовершенны. Вкратце остановимся на некоторых из них.

Меры пассивные:

1. Не допускать гостей в дом, а допустив, не кормить их. Но гость жаден, голоден и длительная осада, связанная с длительным постом, может пагубно отразиться на здоровье самого хозяина.

2. “Способ Демьяна” – надо самому зазвать гостя и перекормить его. Но нынешний гость практически ненасытен.

3. В ответ на один визит нанести их два или три, т. е. поставить вашего гостя в незавидное положение хозяина. Подобных способов очень много. Мы не можем рекомендовать такие мало достойные мероприятия как тайные плевки в пожираемую гостем пищу и писание неприличных слов на спинах подвыпивших. Эти способы – пути, заслоняющие основную задачу – полное искоренение гостей. До сих пор мы останавливались только на вредной стороне деятельности гостей. Будет несправедливо, если не будет отмечена и некоторая приносимая ими польза: если у вас имеются залежалые продукты, зовите гостей. “Лучше в вас, чем в таз“, гласит народная мудрость. Прием гостей вырабатывает смекалку и мужество, меткость глаза и силу удара. Если с вами живет противная родственница, чьей комнатой вы хотите завладеть, зовите почаще гостей, и ордер уже лежит у вас в кармане.

Таким образом, существовать вовсе без гостей человечеству трудно, „гость – как воздух”, говорит восточная поговорка. “Вдохнуть его так же необходимо, как и выдохнуть“. В заключение нам хочется отметить, что и в этом случае мы видим проявление великого принципа единства противоположностей в явлениях природы и общества.

В трех соснах над Капланкыром

Даже по туркменским понятиям, солнце в тот майский день палило нещадно. Не только рубашка, но даже мои брюки промокли от пота, пока я лазал по раскаленным чинкам (глинистым обрывам) Капланкыра. К вечеру все мои помыслы сводились к драгоценной канистре с водой, что оставалась в лагере. Когда я, наконец, к ней прильнул, то пил большими глотками прямо из горла, так что струйки воды текли по подбородку, груди, и затекали в штаны. Вода в канистре за день нагрелась и отдавала какой-то химией, но это не портило наслажденья.

Утолив первую жажду, я принялся кипятить чай. Есть не хотелось, только пить. Крепко заваренный чай с сахаром был самым желанным и прекрасным напитком. Тут уж я не торопился, растягивал удовольствие и незаметно выпил два солдатских котелка. К концу чаепития моя утроба так наполнилась водой, что в ней булькало.

Солнце, между тем, быстро опустилось за край обрыва. Бесконечные просторы унылых такыров и солончаков, что раскинулись у подножья Капланкыра, ненадолго озарились феерически красным закатным светом и начали быстро темнеть. Как всегда в Каракумах, дневная жара резко сменилась прохладой, во влажной одежде мне стало зябко. Пора было готовиться к ночлегу.

Я путешествовал один, налегке, палатку с собой не возил и ночевал всегда под открытым небом. Приготовиться ко сну было несложно: разостлать спальный мешок на гладком месте, чтобы неровности глинистой почвы, камни и колючки не мучили ночью тело. Подходящая площадка нашлась только метрах в сорока от лагеря, а точнее – от потухшего кострища и небольшой кучки походного имущества, сброшенного с доставившей меня машины. Перетаскивать все барахло к месту ночевки было лень да и не казалось необходимым. – «Завтра перенесу» – решил я, стянул с себя пропотевшую, местами жесткую от соли одежду, умылся и голышом залез в спальный мешок, еще хранивший дневное тепло.

Во время одиноких ночевок особенно вписываешься в окружающую природу и ощущаешь себя ее частицей. Хорошо думать об этом в уюте спального мешка те короткие минуты, пока не уснул. Приятно сознавать, что на много километров вокруг ты один, других людей нет. Сладко ноют натруженные мышцы и суставы. Тихо до звона в ушах, а над твоим лицом, в быстро темнеющем небе, проступают звезды. На душу снисходит особое умиротворение, с ним ты проваливаешься в сон и хранишь его до утра.

Так было и на этот раз, но, против обыкновения, ночью я проснулся. Остро хотелось избавиться от лишней жидкости. Я обругал себя за то, что перепил чая, но медлить с исполнением желания было невозможно. Спросонья я вскочил, бурно справил малую нужду и юркнул обратно в спальный мешок.

Сон не возвращался. Теперь меня томило противоположное желание – опять хотелось пить. Такое случается, когда теряешь на жаре очень много влаги. Канистра с водой оставалась в лагере. Вставать и идти туда смертельно не хотелось, но жажда не унималась. Воображение назойливо рисовало, как с бульканьем льется вода из канистры и я приникаю губами к полной кружке.

Желание пить пересилило лень, я опять вылез из спальника. Неожиданно сильный ветер обдал холодом разнежившееся тело. Стояла кромешная тьма, необычная при ясном небе. Была та редкая ночь, когда молодая луна еще не народилась и свет ее вовсе не достигал земли. Под ногами и над головой было почти одинаково темно, только мерцали и будто качались на ветру в небе звезды. Я жмурился, а потом широко открывал глаза, стараясь приучить зрение к темноте, но ничего не получалось. Не видно было собственной руки. Я сунулся под изголовье спального мешка, но ни фонарика, ни спичек на обычном месте не оказалось. Они были забыты мною в кармане рюкзака.

Как слепой, ощупывая босыми ногами землю, я осторожно двинулся в сторону моего лагеря. Идти на ощупь было крайне неудобно, приходилось вилять между куртинками колючих кустарничков и выбоинами, то и дело возникавшими на пути. Таким способом я прошел достаточное расстояние и уже должен был выйти к нужному месту, но его все не было. Я не сомневался, что мои вещи рядом, в нескольких шагах от меня, и стал делать небольшие круги и восьмерки. С помощью этих маневров я рассчитывал задеть ногой канистру или рюкзак. Увы, мои ноги встречали лишь пустоту и колючки.

Покрутившись так некоторое время, я стал думать, что еще не достиг нужного места. Шагов через десять-пятнадцать в первоначальном направлении я опять стал шарить вокруг, но мои вещи исчезли, будто заколдованные. Я начал сердиться, потерял осторожность, и больно занозил ногу. Пришлось сесть и на ощупь вытаскивать из пальца колючки. Пить к тому времени мне почти расхотелось. Было холодно и неуютно в кромешной черноте ветреной ночи, я решил не искать дальше канистру, а возвращаться к спальному мешку.

Не тут-то было! Сколько я ни крутился в том месте, где рассчитывал найти спальный мешок, он тоже исчез. Несколько раз я менял направление поисков, закружился и почувствовал, что потерял ориентировку и уже не представляю себе, где и что вокруг меня находится.

Пропавшее имущество и постель без сомнения находились неподалеку, но оставались недосягаемыми. Более глупого происшествия со мной еще не случалось. Меня переполняли обида и чувство злобного бессилия. Я громко ругался, поминая ночь, темноту, Капланкыр и родителей начальника, который меня сюда направил.

Преимущества одиночества уже не казались столь очевидными, да и частицей окружающей природы, как давеча, я себя больше не ощущал. Что может быть чужероднее для ночной пустыни, чем голый, беспомощный и злобно матерящийся человек? Зрителей вокруг быть не могло, но отсутствие одежды почему-то особенно меня угнетало, рождало чувство крайней униженности и незащищенности.

Конечно, можно было провести остаток ночи в ямке под кустиком. Май – не зима, не пропаду. Но радости перспектива такой ночевки не доставляла. Неожиданно холодный ветер прохватывал до костей, зубы давно уже выбивали чечетку. Главное же, не хотелось смиряться с обидной потерей своей постели.

Браться за поиски надо было спокойно, хорошо подумав и призвав на помощь весь свой опыт. Единственным ориентиром для меня мог служить обрыв, близ края которого был расстелен мой спальный мешок. Мысленно я представил себе карту северных Каракумов: плато Капланкыр тянется примерно с севера на юг и обрывается чинком в сторону запада. Но чинк может делать местные изгибы, не показанные на мелкомасштабной карте, и вовсе не обязательно находится от меня в строго западном направлении. Судя по холоду, который нес ветер, он скорее всего дул с севера. Я нашел на небе полярную звезду и по ней определил стороны света. Ветер был северо-восточный, из Сибири. Когда я вылез из спального мешка и отправился искать канистру, ветер дул на меня справа-спереди, а обрыв находился сзади и слева. Значит, искать его нужно на юго-западе, примерно по ветру.

Вооруженный навигационными расчетами, я почувствовал себя уверенней. Довольно долго я брел в выбранном направлении и вдруг ощутил, что впереди что-то переменилось. До боли всматриваясь в темноту и осторожно ощупывая впереди землю, я понял, что стою на краю обрыва. Еще шаг, и я покатился бы вниз.

Я отпрянул назад, но обрадовался. Обрыв был найден, а мой спальный мешок лежал не далее, чем в десяти метрах от его края. Но в какую сторону от той точки обрыва, к которой я вышел? Это можно было решить только опытным путем.

Строго контролируя свой путь по звездам и ветру, я стал двигаться вдоль обрыва галсами: отходил от него под прямым углом шагов на двадцать и вновь возвращался обратно. Чтобы не пропустить цель, промежутки между параллельными ходками я старался делать не больше двух-трех шагов. Понятно, что такой способ поисков был не быстрым.

Сперва я двигался вдоль чинка в северном направлении. Прошло порядочно времени, но ни на спальный мешок, ни на рюкзак с канистрой я не наткнулся. Пришлось повернуть на юг и двигаться галсами в обратном направлении. Скрючившись от холода, я упорно продолжал «вытаптывать» потерянное имущество. Оно как сквозь землю провалилось.

Я начал бояться, что во время первоначальных беспорядочных поисков отошел слишком далеко от нужного места и теперь обнаружить его будет очень трудно. Мною двигала уже не надежда на успех, а упрямство и уязвленное самолюбие. На холодном ветру злость скоро выдохлась и сменилась горькой жалостью к себе. Мне вспомнились трагические истории о полярниках, что погибали в пургу чуть не на пороге своего жилища, и я находил много общего в нашей скорбной участи.

Наконец, моя настойчивость была вознаграждена. Сделав очередной шаг, я ощутил под ногой влагу. В недоумении я ощупывал неуместное в пустыне мокрое пятно, и тут меня обожгла радостная догадка: «Да это же мое, это я сделал!» И действительно, потоптавшись вокруг, я наткнулся на мягкий бок моего спальника. Не просто постели, а вожделенного дома среди ночной пустыни, так легкомысленно мною оставленного.

Я забрался в мешок с головой, затянул молнию и сжался в комок, чтобы быстрее согреться. По-прежнему снаружи гудел ветер и шуршали по оболочке спального мешка поднятые ветром песчинки. Эти звуки уже не казались враждебными и только подчеркивали уют обретенного убежища.

Пережитое приключение теперь представлялось мне с комической стороны. «Молодец чай, это он меня спас!» Я тихонько хихикал, вспоминая свои недавние страдания. Нет, лавры заплутавших полярников были явно не по мне, весенние Каракумы не Арктика, а исчезнувший спальник – не чум или снежная иглу. Куда ближе казалось приключение инженера Щукина из «Двенадцати стульев» – он должен был испытывать сходные с моими переживания, когда метался голым у захлопнувшейся двери собственной квартиры. Расскажешь кому, что искал постель по звездам – поднимут на смех. Это же надо суметь заблудиться в трех соснах!

Подумав, я решил, что к моему случаю эта пословица не применима. Как не хватало мне этих пресловутых сосен, хотя бы даже одного дерева или телеграфного столба. На фоне звездного неба они были бы заметным ориентиром, и обидного происшествия не могло бы случиться. Хорошо еще, что у края чинка устроился, иначе прогулял бы всю ночь, а то и шею сломал, шагнув в темноте с обрыва.

Впрочем, рассуждения о соснах на лишенном древесной растительности Капланкыре были лишь фиговым листом для прикрытия собственного разгильдяйства. Когда ночуешь в поле один, да еще в дикой местности, все имущество следует держать в одном месте, а фонарь и спички всегда должны быть под рукой. Тогда и сосны не понадобятся.