Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Голова, прижатая к окну
Я находился в спальне родителей. Один. Андреа на тот момент была внизу, как мне кажется. В любом случае ее не было рядом. Я стоял напротив окна, прислонив голову к стеклу. В этот раз тревожность избавила меня от своего присутствия. Был октябрь. Самый грустный месяц. Улица, на которой стоял дом моих родителей, вела к центру города, поэтому по ней прогуливались несколько человек. Некоторых из этих людей я знал еще с детства, которое официально закончилось всего шесть лет назад. Хотя, возможно, оно до сих пор продолжалось.
Когда вам плохо, вы ошибочно полагаете, что никому никогда еще не было так же тяжело, как вам. Я мечтал быть одним из тех гуляющих людей. Любым. Стариком, ребенком, женщиной, мужчиной и даже собакой. Мне безумно хотелось существовать в их разуме. Я не мог больше терпеть бесконечное самоистязание, это все равно что долго держать руку на раскаленной печи, видя вокруг себя ведра со льдом. Изможденный тем, что никак не мог найти душевный покой, а любая позитивная мысль с самого начала заходила в тупик, я заплакал.
Я никогда не был одним из тех мужчин, которые боятся слез. В конце концов, я был фанатом The Cure и стал эмо еще до того, как они вошли в моду.
Однако странно, что, находясь в депрессии, я плакал нечасто, несмотря на то что депрессия была очень сильной.
Думаю, во всем виновата сюрреалистичная природа того, что я чувствовал. Слезы были словно средствами языка, слишком тогда от меня далекого, как будто он находился где-то далеко за слезами. Слезы проливаются в страданиях, но когда ты уже в аду, плакать поздно. Там слезы испаряются еще до того, как успевают возникнуть.
Странно, что, находясь в депрессии, я плакал нечасто, несмотря на то что депрессия была очень сильной.
Но сейчас я плакал, однако это были не нормальные слезы, которые образуются за глазными яблоками. Эти слезы выходили словно из моего желудка, который дрожал настолько сильно, словно дамбу прорвало. Я не мог перестать плакать, даже когда отец вошел в комнату. Он взглянул на меня, но не понял, что происходит, несмотря на то что вид рыдающего человека был ему знаком, – моя мать страдала послеродовой депрессией. Отец подошел ко мне, посмотрел на мое лицо и заразился моими слезами: его глаза стали красными и влажными. Не помню, когда я последний раз видел его плачущим. Отец молча обнял меня, и я почувствовал его любовь. В тот момент я пытался впитать столько любви, сколько возможно, ибо мне это было необходимо.
– Прости меня, – сказал я.
– Перестань, – мягко ответил отец. – Ты справишься. Перестань. Ты сможешь взять себя в руки, Мэтти. Тебе придется это сделать.
Мой отец никогда не был строгим. Будучи мягким, заботливым и умным, даже он не обладал волшебной способностью видеть, что происходит в моей голове.
Отец, конечно, был прав, и я бы не хотел, чтобы он сказал что-то другое, однако он понятия не имел, насколько жестокими показались мне тогда его слова.
Взять себя в руки.
Ни у кого это не получается сделать. Снаружи посторонние видят вашу физическую форму, единую массу атомов и клеток. При этом они не понимают, что внутри вас произошел ядерный взрыв. Вы чувствуете себя потерянными и словно рассеянными по бесконечной тьме Вселенной.
– Я попытаюсь, пап. Я попытаюсь.
Он хотел услышать именно эти слова, поэтому я произнес их. Затем я снова продолжил смотреть на призраков из детства.
