Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Переводчик Алла Кочубей
© Бенуа Клеман, 2017
© Алла Кочубей, перевод, 2017
ISBN 978-5-4485-2694-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
БЕНУА КЛЕМАН
…. в первую очередь он – мечтатель, которому посчастливилось открыть для себя музыку в раннем детстве. В свои пять лет он уже терроризирует всю свою семью, проводя многие часы за ударными инструментами, полученными в качестве самого прекрасного подарка в день рождения. Его родители были очень терпеливы и охотно приняли его увлечение. Вскоре они поняли, что мальчик полон энергии, и музыка станет для него языком, с помощью которого он сможет выразить себя в полной мере. Что он и сделал, да еще с таким удовольствием! Лара Фабиан, Франс д’Амур, Рок Вуазин, Шарль Дюбе, Джонас, Гару и «Цирк дю Солей» – это лишь некоторые из известных имен, с которыми он много работал на протяжении своей карьеры, продолжающейся до настоящего времени.
Его отец, который трудился на литературном поприще, и дальнейшая его встреча с женщиной подарили автору новые жизненные горизонты. Бенуа почувствовал силу слова и открыл для себя писательский труд, словно кислород для жизни, и новое поприще для самовыражения.
С этого момента, ноты партитуры и слова в рукописях стали его жизненной необходимостью. Бенуа, человеку, эмоциональному от природы, создание литературных произведений позволило выражать свои чувства в новой форме, которые до этого он мог выразить лишь с помощью музыки. Он находит в ритме литературных фраз силу выражения, равную языку музыки. Этот загадочный симбиоз, который, говорят, существует между музыкантами, он находит и во взаимодействии между писателем и его персонажами.
Несколькими годами позже, после создания 10 романов и двух сборников новелл, он решил выпускать свои собственные издания, чтобы разделить удовольствие, которое он по-прежнему чувствует, находя музыку и созвучия, нередко затаившиеся в тишине фраз за тонкой обложкой книги, вдохновляющей нас.
Другие произведения автора
Пианиссимо
Вальс для исчезнувших
Разрушитель снов
Старый дуб
Исчезновение
Часть теней
Маленький Аллах или безумная невесомость
Сборник новелл
Только смерть бессмертна
Прямо из пустыни
Иллюстрация обложки Френсис Босан
[битая ссылка] www.baucan.ru
Веб-сайт издательств, чтобы сделать заказ или оставить комментарий автору.
[битая ссылка] www.editionscalliope.ca
Все права защищены во всех странах. Любое воспроизведение этой книги полностью или ее части любым возможным способом запрещено без письменного разрешения автора.
Официальный хранитель – библиотека и национальные архивы Квебека. 2012 год
Официальный хранитель – библиотека и архив Канады. 2012 год
Жизнь2. Роман
Все эти слова, которые рождаются и умирают, они исходят от тебя…
Отношения между жизнью и смертью точно такие же, какие существуют между тишиной и музыкой. Тишина предшествует, а музыка следует за ней.
I
Он был там, с печальным лицом, затерянном в дыму, абсолютно один, продолжая свой вечный монолог.
С вами такое случалось, чтобы ваша судьба была предначертана одной особе до такой степени, что ничто другое вокруг вас уже не существует? Чувствовать, что ваша память живо обращается к мельчайшим деталям, связанным с этой особой, и у вас складывается впечатление, будто вы шарик, путешествующий в океане мглы.
Любовь приводит к слепоте, скажете вы, я тому живое доказательство. Но из-за трудностей, сопровождающих меня по жизни, ее лицо возникает в сознании, словно ярко освещенная картина, отражаясь во мраке моего бытия…
Разве темные воды не являются прекрасными зеркалами?
Молодой человек, мывший фужеры за стойкой, слушал это долгое повествование, пока поток холодного воздуха не заставил его содрогнуться.
— Я думаю, что настало время возвращаться, Симф. Ваша сестра пришла, – сказал бармен.
– Моя сестра?
Пожилая дама медленно приближалась к ним. Ее седые переливающиеся волосы отражали завитки дыма, который постоянно парил в воздухе к концу вечера в этой джазовой шкатулке. Тем не менее, несмотря на свои годы, дама сохранила таинственные остатки красоты, которая исходила от неё с естественной элегантностью.
— Кстати, молодой человек, я надеюсь, что мой брат не утомил вас своими беседами и создал проблем этим вечером?
— Не более, чем всегда, – ответил ей бармен, смеясь. Увидимся завтра вечером, Симф, — сказал он старому человеку.
— Ох! Вы знаете меня, вчера или завтра… Но мне приятно с Вами познакомиться, молодой человек…
— Жюльен. Как и прежде, Жульен…
— Пойдем. Приятного окончания вечера и до завтра…
Человек распрямил свою белую палку и направился между столиками заведения, солидно поддерживая под руку старую даму, которая на прощанье подарила бармену свою самую очаровательную улыбку.
На следующий день, вечером, Симфони, как и обычно, должен был выступать в «Голубой стрекозе». Портье позаботился о том, чтобы проводить его до сцены и длинного рояля, который находился сзади, в постоянном ожидании мэтра.
У Симфа уже было все необходимое, чтобы дать волю своему инстинкту и желаемому совершенству звучания. Он не выносил того, чтобы хотя бы одна из нот находилась не там, где она должна быть, когда он озвучивал всю ту музыку, которая в нем жила. Он знал, что эта диссонансная нота могла бы стать подобием груза для пальцев, неосознаваемого им, которого хотелось избежать. Каждый вечер он суетился, настраивая рояль с тщательностью хирурга, заставляя свой инструмент предоставлять ему такую желанную музыкальную свободу.
Музыка была языком Симфони, голосом, который отражал всю его восприимчивость, словно тонкая струйка влаги, которой он заботливо поливал пространство своей долгой жизни.
Еще до того, как появились первые клиенты, чистота нот уже захватила старого пианиста и они очерчивали абстрактные узоры в сумрачном пространстве, постоянно задавая свой такт.
Вероятно, слепой «видит» вещи немного по-другому, чем те, для кого доступны картины жизни.
Со своей стороны, Симфони должен был постоянно проецировать свой взгляд на внутренний мир, обращаться к той неизмеримой памяти о том, что он уже очень давно видел. К несчастью, его память заклинило в тот день, когда даже его глаза и мозг предпочли больше ничего не видеть.
Сегодня, как и обычно, «Голубая стрекоза» была заполнена десятками любопытных и завсегдатаями, пришедшими послушать мэтра за роялем.
Несмотря на годы, прошедшие уже на этой сцене, Симфони ощущал почтительное притяжение к Монреалю. Великолепное выступление этого старого человека обновлялось от вечера к вечеру, никогда не увязая в репетициях.
Если даже фактически Симфони не мог вспомнить, что было несколько минут назад, бессознательный голос, казалось, переносил и сопровождал его в музыкальной вселенной, где вечная искра вдохновения встречала его.
«Вы знаете, что человек это существо достаточно более сложное чем то, каким его себе представляют… Я твердо убежден, что в нас есть силы более значительные и еще более загадочные, чем простое научное объяснение этих миллиардов нейронов, которые взаимодействуют между собой… Вот, я, например, все время играл на рояле для женщины, даже еще ее не зная того, что однажды наши пути пересекутся, и я всего лишь думал о ее глазах, как о неиссякаемом источнике чувств, спонтанно превращающемся в музыку…»
Жюльен вновь вспоминал эти неожиданные для него слова великого пианиста, сказанные во время их первой встречи; слова, которые взволновали его навсегда. Молодой человек не комментировал музыкальные изыскания Симфони, часто пытаясь понять невидимую сторону этого человека. Его внутренние качества обнаруживались как в его музыке, так и в манере говорить о его жизни в музыке, даруя ей место, отличное от ординарного.
Этот магнетизм, который возбуждал толпы слушателей уже около десяти лет, теперь простирался на большее количество октав, чем мог предложить ему инструмент.
В период их первого знакомства Жюльену было 22 года. Он чувствовал себя исключительно уязвимым в результате нескольких безуспешных любовных историй, которые время от времени уносили его в мгновения восторженности и следовавшими затем болезненными разрывами. Тем не менее, он был удивлен, обнаружив в этом старом человеке такие трогательные мысли. Мысли, которые прекрасно объединяли его собственное представление о странных связях, которые порой связывают отдельных людей между собой. Он хотел бы и сам убедиться в том, что это единение может существовать в реальности, но годы шли, и только история Симфони позволяла ему сохранять тонкий лучик надежды, что не все еще потеряно…
Основой их отношений была, вероятно, необъяснимая дружба, которая странным образом существовала между ними, поскольку день за днем все должно было начинаться сначала.
В конце концов, Симфони говорил с Жюльеном только тогда, когда он находился в «Голубой стрекозе». После того, как он играл на рояле в течение многих часов подряд, старый пианист самостоятельно преодолевал путь между столами, потом он скромно садился на скамейку, которая была всегда приготовлена для него возле бара. Трепетным голосом он спрашивал у бармена:
«Вы, случайно, не видели Дафне?»
II
Рафаэль удобно устроился под одеялом в своей кровати с книгой, которую он знал
наизусть. Его богатое воображение рисовало образы, которые трансформировались в неисчислимые истории.
С высоты своих семи лет он любил рассказывать коту об удивительных приключениях, которые он выдумывал по мере того, как переворачивал страницы, быстрее, чем прочитывал текст. Точно так же, как это раньше делал его отец, прежде, чем выключить свет в его комнате. Рафаэль вновь брался за свою книгу в темноте и приглашал кота, который тотчас прыгал под теплое одеяло, накрывавшее ребенка. Свет карманного фонарика нашептывал ему продолжение того, о чем так увлекательно рассказывал отец. Его феноменальная память позволяла сохранять самые яркие моменты всех других историй, которые были рождены теми же самыми картинками, спустя месяцы. Затем он засыпал с твердой убежденностью реально существующей возможности погрузиться в лоно этого приключения, и тогда его голос медленно затихал, чтобы превратиться лишь в простые нежности, обращенные к коту, который мирно мурлыкал сбоку.
Рафаэль просыпался каждое утро под звуки прелюдий Шопена, любимого композитора его матери, которая виртуозно его исполняла. Тогда он оставался в кровати, чтобы послушать игру с закрытыми глазами, растворяясь во вселенной или в звучании музыки, как в историях, которые создавали в нем многочисленные образы.
Это был ритуал его матери, начинать день с рояля, как многие начинают его с кофе. Она играла до тех пор, пока не приходил отец Рафаэля и, невольно нарушая эту магию, изображал оперного певца, чтобы разбудить детей своим сильным утренним тенором. Он всегда начинал с комнаты своего сына и выдумывал слова на иностранном языке под музыку, которые подходили для этого произведения. Затем оба шли, чтобы прыгнуть на кровать Марии, его сестры, которая притворялась спящей и бурчала до тех пор, пока также не была побеждена этим всеобщим хорошим настроением.
Рафаэль обожал эти моменты согласия семейного квартета, несмотря на то, что смех, песня, музыка и крики его сестры создавали настоящую какофонию, но в то же время и великое созвучие человеческой теплоты.
К этому возрасту мальчик открыл для себя ассоциативную мощь этих маленьких пальцев в контакте с клавишами рояля, сделанными из слоновой кости. Уже в течение нескольких лет у него появилась привычка устроиться на скамейке вблизи от матери в то время, как она музицировала. Она исполняла каждый отрывок сначала с нежностью, потом медленно, ее пальцы скользили по клавиатуре, легко предаваясь музыке.
Когда она играла, Рафаэль незаметно наблюдал за руками матери, которые очень элегантно танцевали по клавишам, потом, когда заканчивалась музыка, она складывала пальцы точно так, как она прикасалась к нотам, не осмеливаясь однако надавить на них, чтобы не разрушить очарование мгновения. Она испытывала огромное удовлетворение, словно именно она написала это произведение.
Мать пыталась приучить его к удовольствию игры на рояле, но Рафаэль всегда отказывался от этого. Скорее всего, тот ждал благоприятного момента, позволившего бы ему полностью насладиться счастьем, которое он постиг. Тем не менее, ей удалось обучить его не только сольфеджио, но и базовым ритмам в возрасте четырех лет. Мальчик забавлялся, напевая партитуры, которые его мать специально оставляла на пианино.
