ОглавлениеНазадВпередНастройки
Шрифт
Source Sans Pro
Helvetica
Arial
Verdana
Times New Roman
Georgia
Courier
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
© Андрей Драгунов, 2018
ISBN 978-5-4490-2830-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Где-то здесь
«Пока ещё чернеет словом лист…»
Пока ещё чернеет словом листи лампочка горит, пыльцой наморщась —от мотылька – наивный оптимист,желающий согреться… Где-то площадьещё шумит и музыка без нотиз репродуктора моё терзает ухо —пока ещё… фонтан смывает потс брусчатки площади. Какая-то старухабутылки собирает из бачков,остатки пирожков себе на ужин —начало века… видимо таковудел того, кто никому не нужен,по крайней мере в данный день и час.Синоптик обещает потепленье —ещё… и мотылёк согреется как раз —последний раз, под утро в понедельник.
«Когда и листья закончились – голый лес…»
Когда и листья закончились – голый лесстал почти забором. «Ау» пропадает в ветках,не найдя адресата… кого-нибудь вообще,кто ещё различаем в древесных сухих отметках,как какой-нибудь, скомканный ветром, сушёный лист —разотрёшь в ладони – останется только мусор —ничего из того, что было – так пианистразбирает ноты в клавишах. Савик Шустерразбирает буквы, вдавленные в эфир,но слова стекают, как мальчик по белой простыне…не помогает, даже, тёплый в углу сортир —важная вещь, особенно, поздней осенью,а зимой – тем более. На сколько хватает рук —потянуть за ветку, чтоб, как пером, по лужерасписаться, комкая дрожащий, неровный звук,будто бы лужа, точно, как я – простужена…и не спешит согреться под коркой льда,чтобы дожить до первого потепления…Деревья, совсем пустые, сквозь облакапропускают небо в лужу – без сожаления.
«Как листва стекается с мусором в водосток …»
Как листва стекается с мусором в водосток —утекает прошлое, выжатое из камня —до последней капли – Создатель не слишком строгв выборе методов – всё убежит до каплииз последней струйки, что, как по щеке слеза —на рукава рубашки в большую клетку,смяв за собой ресницы, вообще глаза,как уже ненужную в пейзаже – вообще – отметку.И мокрые пальцы, сжимая в кулак листву,как холодные ветки, надеются не замёрзнутьс наступлением холода, что ближе всегда к концу,по крайней мере – года… тем паче к звёздам.Но терзает память, оставшаяся не у дел,потому что бумага терпит, но не погода —осень кончается, снег у подъезда сел,как с пирожками школьники – не удобнодля проживающих, как на траве дрова,смяв под собой оставшуюся природу,т.е. тычинки, пестики, чьи праваи без того нарушены огородом,что как последняя радость для этих мест,тем более осенью, когда урожай в подвалах…если останется что-то, что мышь не съест,то до весны сохранится под одеялом.
Вещь
Вот и ты состарилась рядом со мной,пепельница, купленная на распродаже,из какого-то старого дерева, с чешуёй,как у ящерицы, или у рыбы, даже.Но поскольку и ты состарилась, как и я —не имеет значения – что видишь перед собою —долгие годы ты выручаешь меня…Не представляю – как жил бы с такой другою.
«Выходя из дома, теряешь опору. Стенку…»
Выходя из дома, теряешь опору. Стенку,так как не знаешь когда случится обратно…Термометр бьётся в минусовую отметку,отмеряя уже не градусы – срок, вероятно.И слова замерзают на выдохе, как при испуге,точно зная количество смёрзшихся капель —до последней, поскольку никто в округене способен вычислить… да и зачем им, кстати,все эти вычислы, теряя в чернилах время —вспомнишь однажды – считай выходной потерян…глянешь в окно, где листья в следах старенья —это единственное, в чём можешь быть точно уверен —и прошло пол жизни, как будто бы время года,смяв за собой пейзаж, как ночные простыни —от греха подальше, чтобы в момент уходаничего не портило картину цветастой осени,или зимы, тем паче, с её безличием,что, как пустое зеркало – выцветаетс наступлением сумерек… и мается безразличиемк происходящему, к тому, что вот-вот растаети сольётся с облаком, что, как и ты – из дома,в птичье пространство, что, как всегда – на убыль —за горизонт, где в звучных раскатах громапроисходит всё то, что позже пойдёт на уголь.
Памятка
У комнаты есть граница, за которой ничто. Пустырь,то есть почти что облако, трущееся о небо,как о штанину боком, вытертым, поводырь,переходя дорогу туда, где ни разу не был.Но покидая комнату, без веских на то причин,переходя предел, к которому был приколот —находишь, увы, не облако, а несколько крепких мужчин,что объяснят доходчиво, как был этот мир расколот —с помощью крепких рук, с уликами и примером…и никого вокруг – ты оказался первым.И, оставляя комнату, не оставляй следов,чтобы никто из нынешних не перешёл границу,надеясь в чужом пространстве на выгоду и улов —а это всего лишь только – исписанные страницы.
Из записок путешественника
…и лодка ткнулась в камень мостовой,поскольку та переходила в водуот дома у воды. Я сам не свойступил на берег и обрёл свободу,по крайней мере – землю под ногой.
Погода, как всегда в морских краях —не лучше и не хуже – ровно сыро,но лучше, чем в исхоженных морях,когда за бортом скомкано полмира —в остатках рыбы или в якорях.
Число строений здесь, на берегу —не спорящих с величием канала —пять или шесть, включая ту трубу,что подаёт тепло под одеяло…и прочую земную ерунду.
Кантора, что зарплату выдаётза сельдь из банки, пряного посола,стена к стене стоит – за ней завод,где рыбка та, не избежав улова,становится закуской в Новый год.
Хорошая дорога, почта склад,откуда расплываются товары:шелка; посуда; рыба – всё подряд —лишь бы остаться с выгодным навароми, по возможности – был покупатель рад.
За складом, сразу, автомагазин,хотя здесь – ни дорог, ни направлений —кругом вода, а в лампах керосин…Велосипед, от непременной лени —весь транспорт, но не требует бензин
и смены масла… Почта и сбербанкна площади – ещё из прошлой жизни —с колоннами, с гербами разных стран —но вытерлись и собственностью пылис годами стали. И еще фонтан.
Конечно церковь с нищим у дверей —он в прошлом, как сказали, был матросом,но судно сгинуло и он с тех самых дней«стреляет» у прохожих папиросыи сторожит… оставленных детей.
Велосипед скучает у кафе…Сюда не забредают офицерыв просоленных, измятых галифе…У барышень другие кавалерыи помыслы… конечно, под шафэ —
майор ещё не значит – генерал —что толку в переездах и скандалах…Сбежать от сюда – каждый бы желал,чтоб не искать трубу под одеялом —но не на столько, чтоб идти в подвал…
куда-нибудь ешё, где сладок хлеб,но не единым… Без любви – увольте!И здесь найдётся женщине ночлег —без выкрутасов – Можно ли, позвольте…Без шарканья подошвой о паркет.
На почте из приезжих суета —открытка с адресом – вся радость очевидца,что посетил далёкие места —без конвоира и не, как убийца…И совесть тоже, в общем-то, чиста.
Число людей – стремительно – к нулю —убрать приезжих – будет мёртвый город.Из местных – только нищий, что своютвердит молитву, поднимая воротч порывом ветра, резким к ноябрю.
Когда сзывает с пристани гудок,толпа приезжих стайкой до причала…Открытки с видами, утоптанный песокна башмаках… тепло под одеялом —в каюте, где забыться на часок.
Испить баклажку крепкого вина,забыть, что видел и домой вернуться…И только в небе полная луна,к которой никогда не прикоснуться,напоминает – жизнь не так длинна.
«Восточный ветер приглушает звук…»
Восточный ветер приглушает звук,спешащего последнего трамвая,звенящего на стыках – Тук-тук-тук,но нотный стан почти не различаем,засыпанный последнею листвой,как и положено в такое время года —развеется потом, сама собой —на то она, как сказано – природа.Останется немного до весны —на корм цветам газонным вдоль дороги.Ну а пока – размоченные сныпод коркой снега, что терзает ногисвоим присутствием, увы – не среди нот,а лишь под каблуком – и тем довольна —от маленьких, казалось бы щедрот —дожить до потепления достойно —не слиться с мусором в канаву до тепла,до срока, т.е. в тёплый понедельник.Трамвай спешит подальше со двора,от остановки, как простой бездельник,сбивая колесом с «железки» снегещё не прочный, но вполне липучийко всем предметам… Смех летит сквозь снег…На стыках – Тук-тук-тук – на всякий случай.
«…и вся вина твоя, что ты прожил…»
…и вся вина твоя, что ты прожилпол жизни на Чайковского, у «Дружбы» —теперь где ЗАГС. Лишь сквер остался жив,фонтан засох и никому не нужен.Ты слишком много помнишь из того,что помнят лишь деревья с фонарями,которые стоят без ламп давно,без мотыльков, но с белыми следамиот голубей, которым всё равно —вся эта жизнь, Чайковский и другие —вон старый вяз – обычное бревнопосле распила, как чужое имя,услышанное ранее тобой,когда ещё названья вспоминалина раз-два-три, как ноты под рукой…и песенку про дружбу напевали…и память длилась, как в реке вода,неспешная вода – из речки в море —доступная для зрения игра —воды, песка и ветра на просторе…И медленная музыка звучитпочти не слышно, будто ниоткуда…и только голова болит. Болит —что в жизни не случилось даже чуда.
«И вода всё та же, но сколько воды утекло…»
И вода всё та же, но сколько воды утекло,пока лодка стучалась в пристань и скрипело веслов уключине, будто перебивая волнус её тихим шёпотом, вторгшимся в тишину,как вторгается Мавр в спальню, шепча – Люблю,убивая потом в объятьях любовь свою,как ненужную вещь… Шевельнёшь волнупальцами – испугавшись, бежит в глубину,то есть туда, где потом и прячет свои мечты,в которых песок – обязательно, но никак не ты.
Только что… рядом
И Ангел знал всё с самого начала —чем всё кончается, но теребил перо,куда-то подгонял. В глухих подвалаххолодной осенью укутывал крылом,чтоб не замёрз до времени, до срокаи чтоб страница не была пуста,чтобы история не выходила боком —чернилами – не ягодкой с кустана мёрзлый чернозём, червям на радость,снежинкам на прокорм зимой в ночи…Когда и Ангел спит, и сердце сжалось —от холода – перо ещё скрипит.
«Театр многоярусный – есть Рай…»
Театр многоярусный – есть Рай,по крайней мере, точно, для поэтас построчной жизнью, где из края в крайслоняется душа, ища ответа…но находя лишь зыбкие чертыв исписанных листах, воспоминанья…и что-то, что не видно с высоты,а лишь вблизи, но тоже без названья,без имени… и лиц не разобрать,слоняясь за душой в пространстве Рая,среди других, таких же… и узнатького-то – времени – при жизни – не хватает.
