ОглавлениеНазадВпередНастройки
Шрифт
Source Sans Pro
Helvetica
Arial
Verdana
Times New Roman
Georgia
Courier
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
© Олег Тупицкий, 2017
ISBN 978-5-4485-3973-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Бысть: зачинали и рожали…»
Бысть: зачинали и рожали,над колыбелькою дрожали,поутру в школу провожали…Глядишь, дожил до тридцати.Есть: зачинаю и рожаю,поутру в школу провожаю…Ни у кого не вопрошаю,что ожидает впереди,так как осведомлен в ответе —однажды доживу до смерти,над гробом подведут итог.Потом в угодный Богу сроксгниет в могиле плоть моя.Что дальше будет? Ни ***.
Четыре неклассических сонета
«Однако ж, осень, пёс её дери…»
Однако ж, осень, пёс её дери,берёт за горло тощего бродягу,меня, да так, что ощущаю тягуглотнуть вина. Такие сентябрипоследние лет пять не наблюдалии старожилы. Что ни говори,неделю солнца, остальные тридождей и грязи вынесешь едва либез ропота. Я вас прошу, не стоит,оставьте ваши мудрые советыносить ботинки, шляпу и пальто.Весьма растроган, но, как истый стоик,тем согреваюсь, что пишу сонеты.Продать бы, да не зарится никто.
«А не пойти ли нам с тобой в театр?..»
А не пойти ли нам с тобой в театр?Он тем хорош, что он провинциальный,не модный, не опальный, не скандальный.И разве в этом кто-то виноват?Неважно, что дают. Пусть детективА. Кристи или драму Реттигана.– О, леди Гамильтон *** путана, —сказал бы современный нам кретин.Замечу здесь для полноты картины,что этих развелось – хоть гать гати.Досадно, что Господние путипересекают наши палестинылишь изредка. Но каждому по вере.Обнимемся в полупустом партере.
«Я, помнится, вчера наговорил…»
Я, помнится, вчера наговорилвоз гадостей по случаю скандала.Ты отвечала, что меня видалав гробу и тапках. Я же матом крыли всех и вся. Дошло до мордобоя.Пером не описать, что вытворялв запале, разве только не стрелял —ружья не оказалось под рукою.Прости. Не плачь. Я вёл себя, как скот.Но глаз тому, кто старое помянетдолой. Фонарь до свадьбы заживет.Свинья не съест, Всевышний не обманет.А рот на посторонний каравайни в коем разе впредь не разевай.
«Ну, что нам может предложить эфир?..»
Ну, что нам может предложить эфир?Диктаторы, министры, президенты —могущие, но тоже претендентыв для каждого доступный лучший мир.А посему давай устроим пири загудим, как пьяные студенты,поскольку, так сказать, ингредиенты —сиречь бутылка водки и зефир,с водой водопровод и пачка чаю —в наличии имеются. Я чаю,мы поздно засидимся за столом.Потом поставим с Нопфлером кассету,возьмём недельной давности газетус кроссвордом, погадаем перед сном.
«Небесные цветы дворов и пустырей…»
Небесные цветы дворов и пустырейвлекут меня к себе невнятно и тревожно.Я сделал первый шаг. Я вышел из дверей.Я не могу сказать, вернусь ли. Невозможнопредвидеть результат внезапных перемен,стремительный итог уходов без прощаний.Искусство быть вдвоём не знает ни времён,ни комнат, где скелет напрасных обещаний,скрываемый в углу от посторонних глаз,не хочет присмиреть и цокает костями.Его немой укор, его истошный гласне значат ничего для движимых страстямипо вечному пути. Незваными гостямиим так легко идти с худыми новостями.
«То ли прихоть, то ли глупость…»
То ли прихоть, то ли глупость,то ли детская мечта —я хочу красивый глобус.Не пускает нищета.
Ни круиза, ни исхода.Где Синай и Арарат?Невесёлые итоги.Видно, правду говорят:
бедолагам, у которыхкурам нечего клевать,испокон даётся выбор —грызть в тоске сухарь обидыили радоваться жизнии о глобусе мечтать.
«Я говорю а кто такие мы…»
Я говорю а кто такие мылелеющие мелкие обидыимеющие призрачные видыв полушаге от сумы или тюрьмыпаломники бредущие из тьмыво тьму и не хулящие планидыискатели Эдема Атлантидыи золота в бассейне Колымывысокие и подлые умыпрекрасные творенья инвалидыбыки и матадоры без корридыв болоте ежедневной кутерьмына фоне лета осени зимывесны до жизни после панихиды
«Возьму да сочиню сонет…»
Возьму да сочиню сонет,ущербный без высокой темы,как Пифагор без теоремыили корнет без эполет.Пардон, а почему бы нет?Какие могут быть проблемыв координатной сетке, где мымой наблюдаем силуэт?И пусть я вовсе не поэт,коль не способен для поэмыдостойный подыскать предметизображения. Привет!Я выпадаю из системы —пойду, приму парад планет.
«Когда настигнет немота…»
Когда настигнет немота,тогда узнаешь цену словабезмерную и станешь сновапытаться разомкнуть уста.
Начать бы с чистого листаи жить до одури толково.Пустое. Не дано иного.Расклад – и в бубнах без виста.
Такая слабая звездамерцает. А теперь о главном:игра словами непроста,хотя и кажется забавным,что речь течёт потоком плавным,как листья падают с куста.
«Я рано встал и посмотрел в окно…»
Я рано встал и посмотрел в окнона небо, где последний месяц летаза несколько мгновений до рассветанеосторожно расплескал вино.
И я спросил тогда: – За что мне этопрекрасное мучение дано,и эта радость уронить зерно?Но мой вопрос остался без ответа.
В конце концов, не всё ли мне равно —взбираться в гору, уходить на дно,выслушивать советы и наветы,когда всё решено и сочтено,и каждому до смерти сужденоразыгрывать библейские сюжеты.
Псалом 136
В те дни, когда сидели мыпри мутных реках Вавилонаи плакали, ко мне из тьмызвучала музыка Сиона.
Мой притеснитель каждый деньвелел мне петь и веселиться —я вешал арфу на плетень,не соглашаясь покориться.
Как можно петь земле чужойничуть не покривив душой?
Да пусть отсохнет мой языки будет плоть моя казнима,когда превыше всех музыкя не поставлю Иерусалима.
«И слов не счесть, а нечего сказать…»
И слов не счесть, а нечего сказать.Какая-то неведомая сила,в зенит подняв, так низко опустила,что мыслей воедино не связать.
Теперь сижу, покойной тёщи зять —Харибда одесную, слева Сцилла(на ошуюю места не хватило).И взятки гладки. Что с больного взять.
Вот так всегда, когда из грязи в князи:явилась муза (месяца…, числа…)и, щедро пожелав поймать мне язя,который между ног у девок лазит,кивнула величаво и ушла.
А говорят, кто любит, тот не сглазит.
«Я посмотрел в окно и удивился…»
Я посмотрел в окно и удивилсяночному отражению в окне.Когда б ни православный крест на мне,пошёл бы в туалет и удавился.
Кто объяснит, зачем же я родилсяи чудом выжил, ежели стране,меня топившей с юности в вине,я, по большому счёту, не сгодился?
Живу ненужный, бесполезный, зряшный,пока здоровый и немного зрячий,не жалости достойный инвалид,совсем неглупый, в меру ироничный,вполне красивый, очень неприличный,пассивный социально индивид.
«Между двумя крутыми берегами…»
Между двумя крутыми берегами,где каждый норовит во всей красепрогарцевать по встречной полосеи уцелеть при этом, где векамииз рода в род твердят за стариками,что помирать собрался – жито сей,где прихоть разговаривать стихамине баловство, но дело жизни всей,где удочками самыми простымиапостолы таскают карасей,и ангелы стреляют холостымизабавы ради спасших Рим гусей —я сам себя вожу, как Моисей,без компаса задворками пустыми.
«Пахнуло холодом. Зима…»
Пахнуло холодом. Зимане за горами. Шатко, валкогуляем по аллеям парка.Как тут не выйти из ума,когда безжалостная паркабез чуждой помощи, самасжигает дни и греет жаркоокоченевшие дома.
Она старается напрасно.Наш быт суров и непригляден —коль не тюрьма, то кутерьма.
Умрём, и сразу станет ясно,что не стереть родимых пятен,со лба не вытравить клейма.
«Все чего-то просят у Бога…»
Все чего-то просят у Бога.Кто спасения, кто винадля спасения. Цель одна —заслониться от быта убогого.
И когда сужу себя строго, японимаю – моя вина,пусть невольная и немногая,в том, что ноосфера больна,что, засвеченная радарамии огнями военных костров,жизнь шатается под ударамиэпидемий и катастроф.
Окончательный счёт недаром ине напрасно будет суров.
«Красноречивый, как сорока…»
Красноречивый, как сорока,лесной костёр мне натрещал:– Не забывай своих начал,чтоб не раскаяться жестоко.
Несвоевременно, до сроказачем оставил свой причал,где ненавязчиво и строгородной прибой тебя качал?По глупости? По воле рока?
Теперь плетёшься одиноков неведомо какую даль.Там нет ни Бога, ни пророка —лишь бесконечная дорогаи беспредельная печаль.
«Всю жизнь твержу заученное впрок…»
Всю жизнь твержу заученное впрок:что свято место не бывает пусто,и в огороде выросла капуста,и в собственном отечестве пророкнелеп и неуместен. Назубокя знаю – в мире чуду места нету,поскольку нашу хрупкую планетуисследовали вдоль и поперёк,и привечают по фасону платья,и Бог не фраер, и все люди братья,и всякий овощ зреет в должный срок.
Шепчу невероятные проклятья,отчаиваюсь, падаю в объятьяспасительных четырнадцати строк.
«Мне хорошо за сорок. Листопад…»
Мне хорошо за сорок. Листопади склона жизни самое начало.Казалось бы, ничто не предвещалодуши моей стремительный разлад.
Она росла, что твой колхозный сад,где яблоки на радость винодела,не ведая закона и предела,и в недород и в урожай висят.
Теперь никак не повернуть назад —идущий по сомнительной дорогедо смерти обречён увечить ноги.Я проиграл в два хода. Шах и мат.
Отцом клянусь, ползучий буду гад:сонет – наркотик и сильнейший яд.
«При входе каждый вытянул свой фант…»
При входе каждый вытянул свой фант.
Друзья мои, я слабый утешитель,и потому – хотите ль, не хотите ль —признайте очевидный этот факти подпишите с вечностью контракт.
А кто же я? Школяр или учитель?Заблудшая овца или спаситель?Мастеровой или негоциант?Созвучных слов ловец и укротитель,я только лишь поэт – на треть мыслитель,на треть любовник, балагур на треть.
В который раз пришёл ноябрь. Слякоть.Когда б ни смех, осталось только плакатьили, что много хуже, умереть.
«Жизнь можно вычерпать до дна…»
Жизнь можно вычерпать до днадобычей хлеба и вина,но лучше просто жить беспечно,при этом понимать, конечно,всегда, в любые времена,что радость не продлится вечно,и что Вселенная однанепостижимо бесконечна.
А смертным дан удел такой:согласно общему законузабросим кеды за иконуи удалимся на покой,чтоб в сентябре по небосклонуплыть облаками над рекой.
«Наверно, я от поезда отстал…»
Наверно, я от поезда отстали навсегда остался на перроне.Сижу пенёк пеньком, как шут на троне.Вокруг шумит большой базар-вокзал.
Ревут фанфары, сломана сурдинка.Мы вольность променяли на устав.Куда ни плюнь – везде законы рынка,и каждый метит влезть на пьедестал.
О, Господи! Насколько я усталсмотреть на мир, где каждая снежинка —воды несостоявшийся кристалл,а не лебяжья лёгкая пушинкаиз ангельских перин и одеял.
Так кем я был и кем в итоге стал?
