ОглавлениеНазадВпередНастройки
Шрифт
Source Sans Pro
Helvetica
Arial
Verdana
Times New Roman
Georgia
Courier
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
© Лазарь Соколовский, 2016
ISBN 978-5-4483-3376-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Перекличка
Душный июль. Комариные сумерки. Пусто…Словно на суше русалкою бить плавником.Солнце сползло с горизонта. Ломает о брустверШаткий прибой свою волю и сходит тишком.
Что-то пробьется сквозь дней уцелевших соломуили захлопнется шторка, замрет объектив?Стул, как присевший кентавр, погружается в дрему.Темной стеною крадется какой-то мотив.
Кто же, Катулл, подберет его – музыка скисла,не принимает ее новоявленный Рим,даже на Сене, Дунае, на Волге и Вислетолько едят да торгуют, и ямбам твоим
вряд ли пробиться, ранимая лирика сможетздесь задохнуться, впервой попадая впросак.«Брось эту стерву! – подскажут. – Себе же дороже…»Век примитива – пивка бы… Сплошная попса.
Вот и не пишется. Нет озорного запала.Ангелы не прилетают, и в гавани спят корабли,что прорвались из-под Трои. Какие началазадал Гомер!.. и мы, было, за ними пошли.
Мысли крылатой простор расширялся и крепнул,полнилась мудрость трагическим женским пластом,войны теснила любовь, и с космическим ветромплача Франчески и Данте справлялся с трудом,
в обморок падая… Та же ленивица-лиране отсыпалась в чехле, даже не усомнясь,помолодевшая, мчалась за Гете с Шекспиром,с вами, Катулл, обретая забытую связь,
прерванную фанатизмом святош… Но стихиивзвихренного языка не унять даже им:переболев у Бодлера с Рембо маляриейдуха, чтоб в Лорке с Цветаевой ритмом живым
снова взметнуться на почве распаханной, плотскойв нашей пусть разноязыкой – особой стране,чтобы сберечь, уходя, Пастернаком и Бродскимпрелесть и суетность мира слепого…
Но мне…мне что досталось в немытой посуде обменаслужбы на деньги, а деньги на вещи, когданищего нашего действа пустует арена,ярость толпы и тщеславие цезарей – так, ерунда…
Что пересказывать мастеру – знаешь не хуже:время все переиначит, скрещеньям дорогпутать пространства и дальше, пусть Рим занедужил,слово осталось твое – ты-то сделал, что смог.
Я не ропщу, сам же эту неверную выбралсмутную долю, питаясь от ваших корней,так уж сложилось – вдали от тревожного Тибра,тщась не уснуть в обывательских сумерках дней.
Год пролетел… Но терпения хватит едва лидлить на Онтарио не унывающий рай.Город налево, где трубы устали сигналить,прямо и вправо Канады загадочный край.
Что мне до них, когда снова завертит крамоласвой, как у вас, проржавевший пустой детективна языке, где упрямо давиться подзоломв этой игре, где не мертв ты, хотя и не жив.
Но я несу свой огарок, шепча поминутно:не угасай, я умолкнуть еще не готовпусть вдалеке от оставленной родины смутной,где ты любил хоть и стерву – какую зато!
Жизнь деревьев
Жизнь в природе не так уж проста,как покажется с первого взгляда.От росточка, затем от куставстанет дерево, и водопадом
заполощутся листья, ветвейпаутину раскрасивши яркоот гудящей весны и до днейтихой осени… Коли наcмарку
кружевное с дождями тепло,снег на крыши хозяином ляжет,то и здесь естество не ушло —нет, оно не смутилось и даже
не расслабилось, в почках копяподсознание нового роста.Так и нам никуда от себя,хоть порой развернется непросто
жития-бытия полоса,где не двинуться дальше передней…Что же юный мой клен не взялся,потянувшись к березке соседней
по апрелю? Случайно их свел,в прошлом августе рядом сажая,где еще только стволик, не стволи не крона – пугливая стая
хрупких былочек… Что он затих,пятипало сжелтевши по низу?..Так порою сжимается стих,и уже никакому капризу
не пробить отчужденности строк,не раздвинуть сомкнувшихся створокперламутра. Конечность дорогподрывает всесилье простора —
целый лес!.. Но из тысяч, из стаодному оторваться от стада…Жизнь в природе не так уж проста,как покажется с первого взгляда:
ускользает, как ниточка, пульс,что пробился сквозь тьму поначалу…Чей-то новый потянется путь,заполняя пустые причалы —
нет в природе изъяна: другимвстать на месте ушедших недавно,в павших листьях наплачется дым,семя новое ляжет на равных.
Отчего ж неуютно душе —вроде, с этим согласен укладом,но чьего-то не будет ужени касанья, ни слова, ни взгляда…
Июльская гроза
Дождь колотит о стекло,он примчался прямо с ночиозорным чернорабочим —чуть всю зелень не пожгло.Дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло —так уже жара достала,из лилового металлатучи тянут тяжело —дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,наконец чего-то смоетв этом раковом застое,(вот случиться где свезло…) —дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,посвежел, налившись, воздух,государственные звездынасовсем чуть не снесло —дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,будто кто-то льет из лейкина трибуны, на скамейкимавзолеев – ну, пошло!Дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,еле дышат свечи в храме,как ни прячься под зонтами,не спасет ничье крыло —дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,серебра в окне полоски,это молний отголоски,без цитатников светло —дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,позабавимся немножко,нам храбриться из окошка —(волю судорогой свело?) —дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,стать бы всем как сестры-братьяхоть в недолгой благодати(время к краю подошло…) —дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,сыпет громом с небосвода,словно шанс дает природа —налегай! крепи весло!Дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стеклона смоленщине, в Небраске,приобщиться к этой пляскевсем, куда б не занесло!Дождь колотит о стекло!
Дождь колотит о стекло,бьет по стенам, бьет по крышам,спящий мир свободней дышит —и на этот пронесло…Дождь колотит о стекло!
Попытка вести. (Евангелие от Иакова)
Предисловие
Мне голос был, или слукавилподпасок? Берусь за перо.Две версии – Петр и Павел.Не выдержал первый, второй —
и не подступиться… А в сумме —порфир, образа, аналой.Сказал им лишь: талифа, куми!,лишь: встаньте, идите за мной!
Как братья сидели вначалепо вечеру, хлеб и вино…Зачем же в язычество впали,мол, тело и кровь? Не дано
жить тихим добром? Обезумелнарод, что рожден под плетьми?А было лишь: талифа, куми!
да будьте вы просто людьми!
Под куполом ангелов пеньеда трон на седьмом этаже —искусство? тупик? продолженье?ущерб или польза душе?
***
Куда вас несет! На полушкусиленок – туда же, в мечи…Забыли, что Рим не игрушка —таскайте теперь кирпичи!
Все вам не сидится, евреи,на месте: не так, мол, не сяк —в безбожной чужой Ватанеетолпиться, наперекосяк
устои привычные, знаковнасилья, гонений не счесть,и церковь не церковь… Иаковрешался на правую весть,
боясь, как иные пророки,естественно впасть в перебор,споткнувшись на притчах… Но срокидавили и братний укор.
«Все в почву уйдет бестолково… —так загодя сетовал он. —Запомни же: главное – словонадежды, ветшает Закон,
становится утлым корытом,где все упирается в счетпривычек, отмеренных бытом.Хотел бы чего-то еще…
Озвучилась самая малость,да ту переврут по пути.Жаль, мне никогда не писалось,попробуй хоть каплю спасти».
***
Как будто расписаны роли:стол ветхий, продавленный стул…Сил не было, времени что ли —чего-то тянул да тянул.
Жизнь сходит. Пора за уборку.Нехитрый он скарб оглядел.Уж август катился под горку —что может важнее из дел,
чем отзвук оставить хотя бытой правды, как утро, простой…Начетчики воют, что бабы,тревожа великий покой
блажною своей благодатью,где всякий скорее артист.Иаков молился о брате,что был так пронзительно чист,
наивен, а вызвал стихии,хотя возвратить лишь хотелзаветы Исайи, Илии…Что ж… выпал обычный удел
быть понятым тоже превратно,как те, бился о стену лбом,где мне не по склонности братнейуныло озвучить пером.
Ну, с богом! арбу на подъемеосаживать тем же плечом.Мне как-то сказал он: «При домемы сами, Господь не при чем».
I
Как странно… не помню началатой вехи – малец как малец,мать гукала с ним, пеленала,всегда был в сторонке отец.
Куда ему: старый, понурый,все что-то шептал вестаку.И позже лицом ли, натуройбрат не был в него. Не могу
и слышать о чуде зачатья —мать только смеялась в ответ.Не кровные, кровные братья —да ей что, ей разницы нет.
Конечно, к нему, как меньшому,на капельку больше склонна.Родильница бога… по домутопталась, жена как жена.
Семью не укормишь полушкойотцовой – работу брала,да все за плитой, постирушкой —какие у бабы дела:
уложены дети, у мужарубаха к субботе чиста.Семья как семья, и не хужедругих. Ну, а сказочка та,
что выдал Матфей для приваркак похлебке дежурных чудес…На это указывал Марку,чтоб в детство хотя бы не лез.
Он нет – да, ученая гнида,Лука разыгрался настоль:«Мессия! Из рода Давида!»Еще бы – такая же голь.
***
Что было тогда в Назаретесвятого? Взгляните окрест —скучища… Обычные дети,как в тысяче маленьких мест.
И рос он, как все, разве слушатьлюбил побродяжек из странсоседних. Имеющий ушида слышит: пацан как пацан
во всем остальном, и едва лиуймешь его – слишком горяч!За шкоду когда и дирали,то гордый, не выдавит плач,
читал же не как мы – вприглядку:отец чуть задремлет, и пусть!Да книг-то не больше десятка,он их затвердил наизусть
и спорил от юности с раббио сути. Тот, что бы ни нес,все только по букве, на грабитьграбителя: «Что за вопрос!
Не кради! – почти до икоты.В народе так шло искони,особенно, чтоб не в субботуи в праздники бог сохрани!» —
«Учитель, задачка не в этом —что если злодея злодей?» —«Молчи, несмышленыш, есть сети,в которые лазить не смей!» —
«Но должен же кто-нибудь». – «Кто-то,кто следом придет, чтоб открытьв иные просторы ворота.Куда ты?» – «Учить так учить…»
II
И начал… Сказать: Иоаннего этой вервью попутал —скорее набросить туман.Уж слишком был дик, ни минуты
не мог усидеть, теребяочески на шерсти верблюжьей.Так ангелы вряд ли трубят,хотя их не слышно снаружи.
Пророки, едрит! Этот выл,тот трясся, а кто и чечеткой…Креститель, конечно, учил,да брал-то скорее на глотку,
плюс это купанье… Водадуши не очистит, лишь телона малое время. Нуждав ином – чтоб взлететь захотела.
«Нет, я отпечатаюсь безспектакля с таким вот подвохом…» —дней на сорок вовсе исчез,в ответ лишь, что это эпоха
была для него. «С кем хоть? Где?»Молчал, надевая обноскиотцовы. «Не лезь, не в воде…» —упрямо остругивал доски,
и только лишь «марана фа!»
призывно слетало от двери…А, может быть, это листваберезы считала потери —
сентябрь уж резвился слегкавеселеньким крапом на кронах.Привычно держала рукарубанок. Тогда еще дома…
***
Чем дальше, теснее ему —сам вырос ли, притолка ниже?Однажды спроcил: «Почемуздесь время теряю?“ – „Но мы же, —
отчаянно всхлипнула мать, —так любим тебя!“ – „И любите,но то что я должен отдать…»Так в нем проявился учитель,
и, значит, пора подошла,как птиц выпускают на волюк апрелю… Такие дела…И вот уже вьются над полем,
над лесом… Сложил в узелоккниг пару, сандальи, рубаху.Мать плакала: «Как же, сынок…куда ты… натерпимся страху,
ведь люди жестоки и злы». —«Вот это поправить и надо!»На память ощупал углыпрощальным как будто бы взглядом
и вышел. Слегка моросилосенний проснувшийся дождик.Мне б следом… да не было силтогда, обозначится позже
не братняя – высшая связь,роднит что не кровью, а духом.Мать хоть и с трудом унялась,шепча лишь: «Вот ты и старуха…»
Так наша распалась семья,святейшей считаясь некстати:Иуда-брат, сестры да яи (как там ее?) богоматерь
остались. Отец – не отецпокинул нас с этой загадкой…
***
Он вольно вздохнул наконец.Кому-то покажется кратким
отмеренный путь, но вместитьтьму света, что нам как сквозь щелку!Мне долго назначено жить —не зря говорится, что толку!
Бывало, берешь на распилбревно, весь в поту, на поверку —лишь сучья. Когда б его пылулегся в какую-то мерку…
Причины не ведомы мне:пал взгляд на Петра и Андрея,что сети чинили, вполнедовольные жизнью евреи.
Рыбачили, чтили Закон;что бог посылал, то на рыноксвозили. Какой им резонтаскаться босым по чужбине?
Что он им сказал, что ониработу забросили, близких?Петр стал ему больше роднитогда уже. Чтобы записки
какие-то… – тупо бубнилпо памяти братние речи,перо не далось, но любилдо жути, до боли сердечной.
Никто так его не берег,пылинки сдувая с одежи,шептал ему на ночь: «Ты Бог,но только добрей и моложе
того, что зовется Отцом».Тот лишь улыбался неловко:«Любовь поверяют концом,а прочее все – подготовка». —
«Где будням скупым вопрекизовешь нас прощать?» – «Не иначе».И Петр сжимал кулаки:«Где ж око за око?» – «Задача —
себя переделать, дай срок…» —«Господь позабавился что ли?» —«Ты думаешь, этот божокеврейский – вся высшая воля?
Подвинься поближе к костру,смотри, как играют стихииогня…» Это только Петру,не слышали чтоб остальные.
Тот мне, расставаясь, шептал:«В бумагу впиши хоть полслова». —«А сам?» – «Знать, каких-то началмне не дал суровый Иегова.» —
«Но брат с тобой столько…» – «Рассуд-ком вряд ли…» – «Хотя бы основы». —«Я свет его глаз понесудо муки последней – крестовой».
***
Что скажешь… и вправду понес,в жестоком конце не слукавил,хотя и не смог перекосунять – обозначился Павел
потом уж… Гонитель – и вдруг!Савл шел от железной программы —Христа вбить в параграфы, кругзамкнется: иконы да храмы…
А мы-то?. Тропинкой такойУчитель вел… Быть бы крылатым!Тогда еще жидкой толпой,как овцы, шли следом куда-то,
считая украдкой грошина ужин. Округа темнела.Он тихо сказал: «От душине вера останется – дело
простое, казалось бы: скиньоружье, не трогай чужого,храни свою женщину, синьнебесную суетным словом
не пачкай, на то эта высь,возможно, и Бог… без испугаработой живи, не ленись.» —«Всего-то?» – «Любите друг друга,
прощайте друг другу, едвавзыграет лишь искорка злости». —«А знаменье?» – «Вам волшебства…Мы все здесь случайные гости,
я скоро уйду насовсем,когда не словами, то кровьючтоб сдвинулось что-то, и с темостаться… Живите любовью!»
