Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
«По крайней мере, она была с самураем, а не с бандитом».
Триммер – аппарат для удаления ненужных волосков.
Филировка – прореживание волос.
Триммер 1. Не ревнуй
Яша не ревновала мужчин к их женам. Она была в свои двадцать четыре достаточно мудра, чтобы понимать: любое «доверяй» обязательно влечет за собой «доверяйся». Любая ревность может вызвать отдачу, многократно превышающую по силе изначальный порыв.
Не то, чтобы Яша не умела или не хотела доверить себя в чьи-либо уверенные мужские руки, но сам факт такого доверия… Требовалась готовность стать одним целым с предметом отношений, с избранным. Другими словами, выбор избранника был процессом крайне неоднозначным и весьма запутанным. Яша не желала выбирать. Выбирали ее. Она лишь подтверждала или (что происходило намного чаще) не подтверждала выбор.
И потому Яша не ревновала мужчин к их женам.
Да и само наличие жены воспринималось Яшей исключительно как данное, непременное обстоятельство, как утренняя свежесть, как розовый цвет лепестков у цветка, как шум реки, бегущей по камням рядом с берегом. Яша была одним из берегов, жена – другим. Нет тут никаких сложностей, требующих психоанализа. В свое время – Яша знала об этом и не переживала из-за этого – она окажется на правом берегу, а кто-либо создаст для реки левый берег. Очень просто.
Поэтому Яша оставляла все эти мысли ни о чем для женщин глупых, любящих заморачиваться. Сама Яша заморачиваться не любила. Во всяком случае, не на такие темы. Внутренний покой дороже. Когда в очередной раз речи сии начинали литься в ее, Яшины, изящные ушки, она просто мысленно повторяла про себя «Ко-ко-ко» и начинала видеть напомаженный клюв очередной курицы, но переставала смотреть в ее очи, подернутые поволокой куриной слепоты.
Собственно, о себе Яша говорила тоже «Ко-ко-ко», только в другой, сакральной, трактовке, в иной транскрипции, составленной ею лично (так ей казалось). Писать полагалось латиницей, а читать так, будто бы выражение записано кириллицей. Выходило «Со-со-со», что, с одной стороны, вызывало неприкрытые эротические аллюзии, а с другой, – являлось слоговой аббревиатурой трех иноземных слов: «Codex Combat Companion». Яша переводила эти слова как «Кодекс Боевой Подруги». А сама «иноземность» выражения наделяла Яшу чувством собственной важности.
Именно боевой подругой считала себя Яша в отношениях с «допущенными» к таким отношениям мужчинами, имела свой, продуманный за полдесятилетия кодекс и старалась по-своему этот кодекс чтить. Но на сей раз не получилось.
В какой момент ее угораздило «сломаться», Яша и сама толком объяснить не могла. Ни цветы, ни суммы, ни слова, ни поднесенные подарки, ни проявляемое внимание такой эффект произвести уж точно не могли. Даже этот мужской полумиф – «я отличный любовник» – будь он не только полумифом, не смог бы сломать девушку.
Нет, нельзя сказать, что Яша привыкла ко всему этому мужскому арсеналу, имеющему цели завоевать и заполучить (а главное доказать самому мужчине и окружающим, что он-таки может заиметь и заполучить). Нельзя сказать, что была абсолютно равнодушна к словам и действиям своих «боевых друзей», но, как стало очевидным лишь в свете последних перемен, все эти радости могли подарить счастье исключительно в некой нужной пропорции. Счастье оказалось совокупностью радостей, подобранных по индивидуальному рецепту. Даже самые сложные вещи сотканы из самых простых вещей.
И ему удалось этот рецепт подобрать, причем не преднамеренно. Скорее всего – интуитивно-случайно. Яша просто не могла представить человека с нехитрым и чистым именем Степан в таком антураже: вот он стоит над зловещим колдовским керидвеном и бросает в котел все новые и новые ингредиенты, дабы изварить приворотное зелье для нее – для Яши.
Собственно, Яшей девушка стала лет пять назад.
После очередного выброса молодого задора на каком-то шумном, но невеселом танцхолле, они стояли (вернее, он – стоял, она – присела по понятным причинам) в кустах парковой аллеи. Можно было, конечно, произвести ритуал облегчения и в уборной клуба, но в женский, как всегда, была очередь, а в мужской Яша не пошла бы из соображений морали да этики. Теперь, когда у нее собственный кодекс, – легко, тогда – нет. Да и пора было исчезать – становилось скучно.
И потому находчивый и предприимчивый (за эти качества она его тогда и ценила) Ильдар воззвал: «Айда в парк!». А потом, выказывая недюжинную эрудицию, даже продекламировал: «Там под каждым ей кустом был готов и стол, и дом».
– Нам, – поправила она за две минуты до обретения нового имени.
– Прости? – уточнил Ильдар.
– Нам был накрыт… – пояснила девушка, а подом добавила, чуть подумав:
– Да и не дом мы там ищем. И уж точно – не стол.
Ильдар рассмеялся, и они рванули.
Он стоял, она присела. В таком занятном ракурсе Ильдар, что был всего на пару лет старше спутницы и всего на несколько сантиметров выше, казался почти великим. Ну, пусть не великим, но уж точно – значительным. Он лил струю так долго, что как бы свидетельствовал тем самым не только о плебейском переборе пива, но и об аристократическом здоровье.
– Понимаешь, Яшка, – и это было в первый раз, когда это имя увидело свет, – понимаешь, так много песен, так много стихов, так много анекдотов сложено о браке, что вывод один: мужики женятся лишь для того, чтобы потом до конца дней ненавидеть своих жен. Оно те надо?
Так, с последней каплей Ильдаровой мочи, излитой в корни парковых кустов, Ясмин стала Яшей, а мечтающая о свадьбе простушка превратилась в боевую подругу. Начинающую, но уже боевую. Ко-Ко-Ко превратилась в Со-Со-Со. И стала составлять собственный кодекс. Поняла, что не стоит лезть на чужой трон, а потому стала рисовать собственное королевство. И у Яши выходило весьма неплохо, весьма основательно. Пока не появился Степан.
Яша иногда называла Степана Стефаном – одна буква, один измененный звук в имени, и рубаха-парень Степа превращался в венценосного Стефаноса. Тот же, например, Ильдар, «предводитель», всегда был для Ясмин «обладателем престола», но легко и быстро спрыгнул с трона, как только Ясмин стала Яшей. Превращение осуществилось единожды и имело регрессивный характер.
Степан же превращался в Стефана при всякой встрече, после чего вновь становился Степаном: такая игра сначала забавляла Яшу, а потом стала для нее незаменимой. Яша наслаждалась этой игрой, как, наверное, Йоко Оно, присылавшая Леннону записки с посланиями «Дыши и помни», «Я – облако», «Смотри на огни до рассвета».
После Ильдара были другие – много, разные, те, что радовали, и те, что огорчали, но беда была в том, что вот это самое «после» сам Ильдар прочувствовать не мог. Он все еще мыслил категорией «во время» – в его, Ильдарово, время. И это самое нечувствование стало для Яши – тогда уже Яши – настоящей бедой. Она увидела ревность во всей неприглядной агрессивной отвратительной красе.
Он приходил – приходил ежедневно и выдергивал Яшу из ее жизни в свою, Ильдарову, жизнь. Выдергивал жестко, безапелляционно, даже не подразумевая, не задумывая, в мыслях не имея взаимного желания. И жизнь Яши стала существованием.
Она тогда жила уже сама. Ей было девятнадцать. Высшее образование прошло стороной, но не потому, что так захотело само высшее образование, а потому, что так решила сама несостоявшаяся абитуриентка. Ясмин всегда желала стать стилистом-парикмахером и пронесла свое желание сквозь слезы матери и угрюмое сопротивление далекого отца.
Отец – видимо, от удивления – даже обнаружился однажды на пороге женской обители, ворвался в квартиру с бесцеремонностью потомственного силовика, презрительно обозвал Ясминовы мечтания «куаферством». Потом покричал часа полтора на кухне с бывшей женой, Яшиной мамой, громко накидал в лицо Ясмин десяток специальностей с названиями институтов и университетов и даже с ориентировочными экзаменами, необходимыми для поступления, – в общем, подготовился к встрече. Впрочем, на этом воспитательные функции он посчитал выполненными в полном объеме и вновь скрылся в своем неизведанном, тогда еще таинственном для Яши мужском мире, не забыв бросить через плечо: «Моя дочь – волосяная чесала! Позор».
И дочь стала «волосяной чесалой». Ей не понадобились для этого соответствующие факультеты институтов, техникумов, училищ. Ей понадобилось желание, живая фантазия, ловкие руки (ох, как эти ловкие руки пригодятся ей в дальнейшем!) и несколько месяцев интенсивного тренинга у достаточно известной в городе мастерицы, «укротительницы волос», как та сама себя называла.
Эта самая «укротительница волос» заметила талантливую курсантку, предоставила ей работу, а уже через пару месяцев открыла и отдала в умелые руки Ясмин отдельный салон, входящий в брендовую сеть. Так что Ясмин оставила Яше в наследство интересную творческую работу, хороший достаток, отдельную квартиру и относительную свободу. И Яша пользовалась этой свободой в полной мере. Пока на свободу не наложил свою бесчувственную руку Ильдар.
Ильдар вел разъяснительные беседы со всеми парнями, осмелившимися приблизиться к «его» Яше. Ильдар установил круглосуточную слежку. Ильдар проводил мониторинг всех Яшиных страниц в социальных сетях. Ильдар звонил и устраивал Яше телефонные разносы до тех пор, пока Яша имела неосторожность принимать телефонные вызовы. Потом установил дежурство у парадной дома, где Яша жила, и у дверей салона, где Яша работала. Ильдар вырывал из рук телефон и листал меню сообщений и контактов. Ильдар кричал, Ильдар плакал, Ильдар умолял, Ильдар угрожал. Он врывался в трудовые будни, он упразднил Яшин досуг. Яша перестала принадлежать себе и возопила.
Уверенная в себе, самостоятельная, она вдруг ощутила ярую необходимость выплакаться. И впервые за последние два года обратилась к матери.
За два часа Яша, которая вновь стала Ясмин на время пребывания в маминой кухне, обрыдала во всех подробностях последние две недели своей изменившейся жизни. Мать слушала, подливала недорогой бренди в обычный двухсотграммовый гладкостенный стакан, почти молчала или едва говорила, – была матерью. А потом, когда Ясминовы глубокие глаза обмельчали от усталости; когда дочь упала изящной, но тяжелой от бренди головой на ловкие свои тонкие руки, ставшие сонно-неуклюжими, сложенными на бежевом пластике стола; когда волны темных длиннейших Ясминовых волос залили добрую половину этой самой столешницы; когда дочь забылась сном, на стуле, расслабив хрупкие плечи, мать встала из-за стола, нашла телефон и позвонила своему бывшему мужу.
Пробудившись, не выспавшись, обнаружив себя на стуле в маминой кухне, в отсутствии памяти, но в присутствии похмелья, Ясмин вновь стала Яшей. Приняв из заботливых маминых рук хмельной бокал («Здоровья ради, не во зло»), Яша довольно холодно попрощалась и вновь отправилась во враждебный мир: сражаться с Ильдаром.
Но Ильдар пропал. Вернее, он был где-то там, в иной жизни, – проходил иногда мимо по другой стороне улицы, хмуро глядя исподлобья куда-то под ноги, но не звонил, не наседал и более не старался оторвать «свой» кусок Яши. Ильдар пропал из Яшиной судьбы. Но повлиял на нее. Он дал Ясмин новое имя. И первую заповедь в «Кодекс Боевой Подруги»: «Не ревнуй!».
В дальнейшем Яша научилась распознавать «ревнующих» в течение первого же разговора. Научилась – не то слово. Как-то неожиданно, водночасье выработалось в ней это тонкое умение, возникло на уровне рефлекса, как умение кошки приземляться не на спину, а на мягкие лапы. Именно так – мягко – отстранялась от таких мужчин.
Не задумываясь о природе ревности, Яша постигла ее интуитивно. И незамедлительно ощутила плоды этого нового знания. Не стало обид, а, следовательно, не стало обиженных. Избегая тех, кто мог обидеться на нее, Яша обнаружила, что жить стало… вольготнее, что ли.
Сверстники сжигали себя в конкурентной борьбе за самок, а конкуренция порождает внутренние сомнения, которые порождают ревность. И как-то так само собой вышло, что сверстники исчезли из Яшиного окружения. А появились мужчины иного рода: обстоятельные, состоявшиеся; такие не обижались, если соблюдать некоторые правила, хотя, безусловно, могли обидеть сами.
Яша поняла, что на пути дальнейшего самосовершенствования, без которого невозможна никакая свобода, лежат новые пункты «Кодекса Боевой Подруги», новые заповеди успешного общения с мужчинами. Их нужно было искать и найти, а для этого нужно было постоянно упражняться. И Яша стала на путь тренировок – иногда изматывающих, иногда приносящих разочарования, иногда выбивающих из колеи. Но Яша была девушкой целеустремленной: решив раз, она с пути не сворачивала, как это было, например, при выборе профессии.
Итак, первым пунктом «Кодекса» она определила «Не ревнуй!» и занялась закреплением этого правила на практике.
Вначале было безумно сложно: Яша была женщиной, а значит, была обуреваема страстями и эмоциями. Кроме того, чувство собственничества ей никогда не было чуждо. Поэтому Яша решила начать с самого сложного, чтобы потом уже ничего не было страшно.
Из всех более-менее доступных звезд сцены она выбрала того, о котором можно было с достаточной уверенностью сказать, что он не гей. Взяла билет на концерт, пробилась за кулисы, выразила восхищение, взяла автограф и вошла в его, Звезды, жизнь, да и сама сделала его, Звезду, частью своей жизни.
Звезда оказался весьма издержанным, но также весьма бойким на сцене и в постели. В прошлом он был поэтом, но потом начал петь, а, как известно, поэты перестают быть таковыми, как только начинают петь. Они обретают некое иное качество, переходят в некую иную ипостась, едва лишь выходят на сцену со своими стихотворениями, которые тоже перестают быть стихотворениями, становясь песнями.
Все это было слишком сложно для Яши, да она и не стремилась все это постичь. Она запомнила лишь, что от поэта в Звезде остались какие-то характерные мелочи, вроде того, что свои гитарные медиаторы он называл плектрами, что, собственно, то же самое, но только для кифары. Яша искала в этом общении нечто иное. И нашла.
Яша звеном вошла в ту цепочку, о которой поет один из известных исполнителей:
И она стала привычным декором всех его гостиниц, подательницей всех его вин (и не только), решательницей всех его бытовых проблем, гостеприимной хозяйкой и «своей в доску» для всех его друзей, будь они барабанщики, гитаристы или кларнетисты. Она стала его тенью. И, в конце концов, сумела добиться того, что при мыслях о минете у него не возникало никаких сомнений в том, кто именно будет этой самой «кто-нибудь». И, конечно же, она стала его стилистом-парикмахером. При этом Яша вовсе не стремилась стать для Звезды единственной. Яша просто старалась быть боевой подругой.
Яша отучалась ревновать. Он ей врал, она делала вид что верила, но через некоторое время поставила вопрос ребром (она тогда еще не закончила свой «Кодекс», а потому допускала довольно серьезные промахи). Итак, вопрос ребром прозвучал следующим образом: «Если секс, то я всегда должна быть рядом».
И он согласился, с такой легкостью, как будто сам хотел ей давно предложить именно такую схему отношений. Начались оргии: какие-то мужики, какие-то герлы разного качества, в разных количествах и комбинациях, в разных состояниях и с разными, порой достаточно экзотическими, желаниями более не покидали их, Яши и Звезды, постели (или где могли происходить данные ритуальные действа).
Яша обрела колоссальный эмоциональный и сексуальный опыт, открыла в себе множество неожиданных (даже для себя самой) талантов, поняла, что умелым рукам (и не только рукам) существует множество способов применения, кроме парикмахерского мастерства. Но главное – сделала много важных выводов, из которых наиболее ценным был следующий: мужчинам претит ложь. В том смысле, что любой мужчина с огромным удовольствием выложит своей женщине адскую правду собственного мира, если женщина будет готова эту правду принять. Но таких нет. Ни одна женщина не готова спуститься в мужской ад, стать своеобразными Орфеем для Эвридики или Идзанаги для Идзанами, только наоборот. Лишь Боевая Подруга.
И Яша укрепилась в желании пройти этот путь до того конца, на который вообще способна женщина. И в некий момент, убедившись, что Звезда находится в надежных руках, тень ушла от хозяина. Она ушла тихо и незаметно, как и положено тени. Ее ждали новые подвиги, новые вехи на пути становления. Яша не читала Аристотеля и не знала, что любое становление – лишь шаги от возникновения идеи до ее уничтожения.
Яша научилась не ревновать. Но главное: перестала искать в мужчинах будущего мужа. Она не только решила, но и стала видеть в мужчинах тех, кем они, по сути, и являются: мужчин.
И еще Яша вывела вторую заповедь «Кодекса». Вернее, начала выводить, оказалась на пока еще далеких, но все же – подступах к ней.
