ДЫР

Часть первая

Пролог. Савушка

Душа у Савушки горела. Если бы кто его спросил, что это значит: «душа горит», объяснить он бы не смог, но точно знал только одно: клин клином вышибают, и погасить огонь, выжигающий нутро, могло только одно: пятьдесят грамм водки, а лучше сто. На худой конец, сошло бы и пиво, но в кармане у Савушки было так давно и окончательно пусто, что случайно затесавшаяся монетка предпочла бы раствориться, только бы не нарушать эту прочно воцарившуюся пустоту.

Савушка брел по грязной рыжей тропинке, огибая кучи строительного мусора, и жадно осматривал округу. Какой-то черт занес в его район новостройки, где еще и не живет толком никто – ни сердобольных старушек, ни мамочек с колясками, которые готовы сунуть в руку бумажку лишь бы не видеть его, савушкину, испитую рожу на детской площадке. Если кого и можно здесь встретить, так это строителей – а те ни за что на опохмел не подадут. Эгоисты кругом и сволочи! Сами пьют, жрут, а чтобы душу спасти человеку – об этом никто даже и не помыслит. «Господи!» – взмолился Савушка. – «Пошли мне доброго человека!»

И словно в ответ на его молитвы дверь подъезда новенького, сверкающего свежей краской дома, распахнулась, и оттуда вышел парень лет тридцати с небольшим в джинсовой куртке. Савушка оценил его мгновенно – крепкий, подтянутый, походка уверенная, упругая, выходит со стройки, а одет чисто и аккуратно, будто только что из примерочной в магазине, – такие никогда не подают. Но душа Савушки с невозможным никогда не смирялась, поэтому, когда парень поравнялся с ним, Савушка тоном как можно более небрежным, будто бы от нечего делать, произнес: «Слышь, браток, у тебя не найдется…» Не успел Савушка договорить, как в руке у него оказался стольник. Не веря своему счастью, Савушка отчего-то затараторил то, что говорил обычно прихожанам возле церкви, а не крепким молодым парням на стройке: «Благодарствую! Боженька тебя вознаградит, вот увидишь». Парень кивнул и сел в машину, оставляя Савушку наедине с внезапно привалившим счастьем.

Глава первая. Семья

Слава привык слышать в свой адрес: «Спасибо тебе, добрый человек!» С самых первых шабашек, еще когда учился в институте и подрабатывал на стройке, он следовал правилу: с каждой получки откладывал малую толику на «добрые дела». Потом жизнь сложилась так, что строительная специальность стала его основной профессией, но свое «правило доброты» Слава неизменно и неукоснительно соблюдал.

Вот и сейчас он возвращался домой с работы, а в бумажнике, в специальном отделении прятались несколько полтинников. На лестничной клетке он заметил пустой флакон из-под одеколона, вздохнул, подобрал бутылочку и скормил прожорливому мусоропроводу. Подходя к обшарпанной соседской двери, он уже настроился принять еженедельную дозу желанного и ожидаемого облегчения – услышать привычное «Добрый ты мужик, Славка, уважаю!» Он ждал этой фразы с практической уверенностью и крохотной долей беспокойства, как положительного заключения врача после рядового медосмотра.

Но дверь оказалась распахнутой настежь. В прихожей маячили два темных силуэта в форме. А он еще удивился, подходя к дому, почему возле подъезда стоит полицейская машина. Значит, к Петровичу. Натворил, что ли, чего? Слава осторожно заглянул в квартиру, и его пробрал озноб. Сквозь треснувшее стекло кухонной двери виднелись распростертые на полу волосатые ноги в рваных черных носках и пивная бутылка, из которой разлилась бурая лужица. Голая лампочка, свисавшая с потолка на шнуре, качалась, как маятник, взад-вперед, кусками выхватывая из сизого тумана убогое пространство кухни.

– Судмедэксперта и труповозку, – услышал Слава хриплый голос и отшатнулся.

Перед глазами на мгновение почернело, словно он смотрел в темный колодец, слух прорезал низкий звон и тут же оборвался. Привычное, обыденное рассыпалось, и Слава понял, что соседа ему будет не хватать, как любимого инструмента в руке. «Ну что ты все время поишь этого алкаша! Тебе что, деньги некуда девать? Запашище от него по всей площадке, и дружки какие-то подозрительные ходят», – ругалась жена. «Жалко его», – вздыхал Слава.

Он вытащил из кармана ключ, перекинул сумку в левую руку и поморщился – внезапно заныло, потяжелело правое плечо. Продуло, что ли? Слава уже поворачивал ключ в замке, когда его окликнул один из полицейских:

– Вы сосед? У него родственники есть, не знаете?

– Никого нет.

Он ответил на несколько вопросов, переминаясь с ноги на ногу, и, наконец, открыл дверь. Не успел надеть стоптанные тапки, как в желудок пробрались аппетитные запахи, а Гуля с кухни крикнула:

– Переодевайся скорее, ужин стынет!

– Папа пришел! – из детской выскочила младшая, Дина, размахивая листком бумаги. – Пап, смотри, какого я козлика нарисовала!

– Молодец! А почему он в сапогах?

– Чтобы не простудился и не заболел! Мама говорит, уже пора сапоги надевать.

Славе сразу стало легче. Он чувствовал свою квартиру, как улитка – раковину. Кажется, еще немного, – и понесет ее на своих широких плечах. Двухкомнатная хрущевка, она и была почти как раковина для семьи из четырех человек. Ходики в большой комнате – сердце обиталища – задавали привычный ритм домашнего вечера: «Тик-так, тик-так, все как обычно, тик-так». Сейчас он поужинает, проверит домашнее задание у старшей дочки, почитает сказку младшей, и ляжет спать, совсем как вчера.

Пар и жар кипучей деятельности заполняли крохотную кухню до самого потолка. Пельмени, сами прыгающие из кастрюли в тарелку, показались бы здесь в порядке вещей. Армия трехлитровых банок брала в осаду плиту – Гуля закатывала на зиму помидоры по особому рецепту: с травами, чесноком и страстным желанием сохранить витамины. Своей дачи у них не было, но сестра каждый год исправно делилась с Гулей парой ящиков полузеленых помидор. Плоды терпеливо ждали своего дня в темной коробке под кроватью, а потом, когда дозревали, наступали дни больших осенних заготовок – такие, как сегодня.

– Девчонок зову? – спросил Слава.

– Они уже давно наелись – пирожки прямо со сковородки таскали, – рассмеялась Гуля.

Он уселся за стол. Положил себе на тарелку один пирожок из общего блюда, но есть не стал, а уставился в угол. Там стояла скалка – престарелая кухонная работница, покрытая шрамами – трещинами и выжженными пятнами. Слава однажды хотел подарить ей новую, но жена не дала: «Ты что! Эта скалка – моя единственная память о дедушке». «Почему о дедушке, а не о бабушке?» – удивился тогда Слава. «Потому что от бабушки мне еще достались сервиз и швейная машинка. Бабушка была женщиной практичной, поэтому от сервиза и машинки дедушке уворачиваться не приходилось, даже если он приходил очень сильно выпимши».

Гуля никогда не использовала скалку иначе, как по прямому назначению, но семейная история над Славой все же довлела каждый раз, когда ему хотелось выпить. Но он все-таки встал и достал из холодильника бутылку водки. Гуля оторвалась от закаточной машинки и нахмурилась:

– С чего бы вдруг?

– Петрович-то помер. Помянуть бы надо.

– Допился, значит, – покачала она головой. – Ярар, по такому случаю можно. Сейчас огурцов достану.

Слава смотрел, как она наклоняется и открывает дверцу под окном. В пухлых ягодицах жены прятались тонны запасов семейного счастья. Он часто приходил домой поздно вечером, после десяти, а то и двенадцати часов тяжелой работы, но стоило ему только прикоснуться к этому хранилищу неукротимой энергии, как усталость бесследно растворялась. На время ужина Гуля превращалась в теплые шанежки, золотистые треугольники эчпочмаков, стопки тончайших блинов, круглые беляши с аккуратной дырочкой посередине, татарский куриный суп – тукмас и еще тысячу и одно блюдо. Ночь приносила долгожданное – мягкое, податливое, влажное. Он погружался в нее, как солнечные лучи – в морскую воду, проникал до самого дна и наполнялся ее частым дыханием так, что сам мог бы не дышать еще три дня.

Когда у него были срочные заказы в пригороде, приходилось ночевать прямо на объектах, чтобы не терять время на дорогу. Весь день он укладывал плитку, а поздно ночью устраивался в спальном мешке посреди пустой комнаты, не обращая внимания на запах раствора и густую влажность. Перед глазами вставала сетка ровных прямоугольников, а руки, уставшие от гладких холодных поверхностей, пытались нащупать мягкие полушария. Не находя их, он спал беспокойно, ворочался, ему казалось, что гулкое пространство необжитого помещения поглощает его, как трава – заброшенную тропинку.

Гуля порезала соленые огурцы, поставила на стол две рюмки и села рядом. Длинная прядь черных волос выбилась из растрепанного хвоста, в ней запуталась сухая травинка.

– Славка, налей мне тоже.

Он налил молча, только удивился про себя – жена выпивала редко, исключительно по праздникам. От запотевшей бутылки по руке побежал приятный холодок, и боль в плече сразу угомонилась, затихла.

– Душа не на месте, – Гуля отвечала на вопросы, даже если они не были заданы вслух.

– Из-за Петровича?

– Дался мне твой алкаш! – она вспыхнула, стащила резинку и распустила волосы по плечам. – Давно ясно было, что этим кончится. Из-за кредита.

– Не бери в голову. Банков много, в этом откажут, попробуем в другом.

– Не в этом дело. Славка, может быть, не стоит, а? Мы и так неплохо живем. Сколько лет потом кредит отдавать?

Он вздохнул.

– Мы ведь уже все решили.

Они уже все решили. У них будет мальчик, так решил Слава. С тремя детьми нельзя жить в двухкомнатной квартире – это было решение Гули. У них будет дом за городом. Там для детей свежий воздух и деревенское молоко, а для Славы – полно работы в строящихся коттеджных поселках. У Гули будут просторная кухня, кладовка и большая морозилка. Ее многочисленные татарские родственники смогут приезжать в гости, а она будет доставать из морозилки клюкву и смородину, печь пироги, усаживать всех за большим столом и затягивать пронзительные песни, из которых ни слова не понятно, только слышится тоска по утерянным просторам и вольным ветрам. Слава будет вставать с утра пораньше, пока родичи еще не проснулись, и вместе с сыном ходить на рыбалку, кататься на велосипедах летом или на лыжах зимой, просто гулять.

Поначалу они мечтали, потом строили семейный бюджет: выписывали цифры на клетчатом листочке, вырванном из школьной тетрадки, складывали их на калькуляторе, и каждый раз сумма выходила неутешительной. Слава мог бы сам сделать всю отделку и даже кое-какие капитальные работы, но участок в удобном районе, подвод коммуникаций и стройматериалы все равно стоили слишком дорого, гораздо дороже их двушки в спальном районе, не говоря уже о готовом доме. Да и где жить, пока идет стройка, если продать квартиру? Он не мог вспомнить, кто и когда первый раз заговорил об ипотеке. Решение пришло как-то само и незаметно, то ли от улыбчивой девушки из телевизора, которая предлагала счастливое будущее под умеренный процент, то ли от шустрого Тяпкина – начальника строительной бригады и владельца собственного «ООО». «Ты, Славка, мужик хороший, работаешь как надо, а заказами я тебя обеспечу. Оглянуться не успеешь, как рассчитаешься. Сам бы тебе одолжил, да не располагаю средствами – все в дело идет. Но справку тебе о зарплате хорошую сделаю, они там все равно проверять не будут». Тяпкин не подвел и справку выдал внушительную, сумму указал намного больше той, что Слава получал на руки.

Они выпили с Гулей по две рюмки. Сначала не чокаясь – помянули Петровича, а потом за то, чтобы завтра банк дал положительный ответ.

– За домом у нас будет вишня расти, а еще малина и смородина. А с другой стороны сделаем теплицу. В теплице урожай в три раза больше, чем в грунте, – рассуждала Гуля.

– Место надо оставить для качелей и детской площадки. И елка, я обязательно посажу елку, – вставил Слава.

– Только чтобы площадка была под кухонным окном. Эх, Славка! Будем с тобой жить, как в кино. Газонокосилку заведем. Будешь по воскресеньям надевать белую кепку и траву подстригать на детской площадке. Уф алла, у меня же банки! – Гуля соскочила и метнулась к плите.

– Придумаешь, тоже, – усмехнулся Слава. – Белую кепку…

Гуля любила смотреть американские фильмы, комедии и мелодрамы, где в роли главных героев выступала многодетная семья, живущая в каком-нибудь уютном пригороде. В таких фильмах отец семейства по выходным непременно подстригал газон, а потом они устраивали барбекю и звали в гости друзей.

Слава хотел налить себе еще, по привычке оценивающе смотрел на бутылку. Он никогда не позволял себе выпить больше половины бутылки, не хотел портить следующее утро. А в будние дни разрешал себе не больше четверти.

– Папочка, почитай мне! – на кухне появилась Дина в пижаме. – Я тебя жду-жду…

– Пойдем, пуговка.

Девочка просияла, схватила отца за руку и повела за собой.