Как вам это понравится

Он в зверя превратился, вероятно:Под образом людским нигде нельзяЕго найти.

Он только что отсюдаУшел домой; он песню слушал здесьИ весел был.

Ну, если музыкантомДа станет он – он, диссонансов всехСмешение, – то дисгармонью скороувидим мы во всех небесных сферах.Я вас прошу пойти за ним, сказать,Что мне бы с ним поговорить хотелось.

Он от труда меня избавил тем,Что сам пришел.

Что ж это значит, сударь?Возможно ли такую жизнь вести,Чтоб бедные друзья вас умолялиНе бегать их? Но что я вижу? РадостьУ вас в лице!

Шут, шут! Я встретил здесьВ лесу шута – шута в ливрее пестрой.О, жалкий мир! Да, это верно так,Как то, что я живу посредством пищи,Шут встречен мной. Лежал он на землеИ грел себя на солнышке, и тут жеСударыню Фортуну он честил,Хорошими, разумными словами,А между тем он просто пестрый шут.«Здорово, шут!» – сказал я. «Нет уж, сударь, —Он отвечал, – не называйте выМеня шутом, пока богатства небоМне не пошлет». Затем полез в карманИ, вытащив часы, бесцветным взглядомНа них взглянул и мудро произнес«Десятый час! – И вслед за тем прибавил:– Здесь видим мы, как двигается мир:Всего лишь час назад был час девятый,А час пройдет – одиннадцать пробьет;И так-то вот мы с каждым часом зреем,И так-то вот гнием мы каждый час.И тут конец всей сказочке». Чуть толькоУслышал я, что этот пестрый шутО времени так рассуждает – печеньМоя сейчас запела петухомОт радости, что водятся такиеМыслители среди шутов, и яЧас целый по его часам смеялся.О, славный шут! О, превосходный шут!Нет ничего прекрасней пестрой куртки.

Кто этот шут?

О, превосходный шут!Он при дворе служил и утверждает,Что женщина, коль молода онаИ хороша, имеет дар об этомСейчас узнать. И у него в мозгу, —Который сух, как сухаря остаток,Не съеденный в дороге, – клети естьПрестранные; их множеством заметокОн начинил, и те заметки в ходОтрывками пускает. О, когда быМне стать шутом! Я в куртке пестройСвое все честолюбье заключаю.

И ты ее получишь.

Мне к лицуОна одна – но только с уговором,Чтоб вырвали из здравой головыВы мнение, в ней севшее глубоко,Что я умен. Свободу вы должныМне дать во всем, чтоб я, как вольный ветер,Мог дуть на все, на что я захочу,Как все шуты; и те, кого я будуСильней колоть, должны и хохотатьСильней других. Какая же причина,Мессир, тому? Причина так пряма,Как в сельский храм ведущая дорожка:Тот человек, которого сразитШут остротой, нелепо поступает,Когда удар, как он жесток ни будь,Не с полным равнодушьем переносит;Иначе все, что глупо в мудреце,От шутовских ударов обнажится.Попробуйте напялить на меняКостюм шута, позвольте мне свободноВсе говорить, и я ручаюсь вам,Что вычищу совсем желудок грязныйИспорченного мира, лишь бы онС терпением глотал мое лекарство.

Фи, знаю я, что стал бы делать ты.

Да ничего дурного, без сомненья.

Карая грех, ты этим бы свершалСтрашнейший грех: ведь сам ты был распутным,И чувственность была в тебе сильна,Как похоть зверская; и так все язвы,Недуги все, которые схватилТы, шляяся везде, распространил быТы по свету.

Как, разве человек,Тщеславие бранящий, этим самымИ личности отдельные бранит?Тщеславие обширно ведь, как море,И волны так вздымает высоко,Что наконец не может удержаться —И падает. Когда я говорю,Что многие из наших горожанокНесметные сокровища несутНа недостойном теле – разве этимНа личность я указываю? ГдеТа женщина, которая мне скажет,Что именно о ней я говорил,Когда ее соседка с нею схожа?Скажите ж мне, понять мне дайте,Язык мой мог обидеть человека?Коли я в цель попал, так оскорбилОн сам себя; коли он чист душою,То мой укор по воздуху летит,Как дикий гусь, в котором не имеетНикто нужды. Но кто идет сюда?Входит Орландо с обнаженным мечом.

Остановитесь! Больше есть не смейте!

Да я еще совсем не начинал.

И не начнешь, пока нужда не будетНасыщена.

Что это за петух?

Что придало тебе такую дерзость?Отчаянье? Иль просто оттого,Что вежливость ты грубо презираешь,Являешься ты неучем таким?

Вы с самого начала в цель попали:Колючий шип отчаянной нуждыСорвал с меня приятную личинуПриличия; но уроженец яНе диких стран, и вежливость знакомаМне хорошо. И все-таки теперьЯ говорю: остановитесь! Первый,Кто тронет лишь один из сих плодов,Не давши мне сперва себя насытитьИ тех, о ком забочусь, – будет мертв.

Коли нельзя вас убедить рассудком,Так я умру.

Чего хотите вы?Склонить могли б вы нас к гостеприимствуНе силою, а кротостью.

СовсемЯ изнемог от голода; скорееМне дайте есть.

Садитесь подле нас,И кушайте, и будьте нашим гостем.

Как ваш язык приветлив! О, прошуПростить меня; я думал, в этом местеВсе дикое, и только потомуЯ резкий тон приказа взял. Но кто быВы ни были, вы, в глубине лесов,Под сению дерев меланхоличных,Живущие беспечно, – если выКогда-нибудь дни лучшие знавали,И жили там, где колокольный звонСзывает в храм, и за столом сиделиЧестных людей, и плакали порой,И ведали, что значит милосердьеОказывать и получать самим, —Любезностью сердечной накажитеМеня теперь. Надежды этой полный,Краснею я, меч отправляя в ножны.

Да, правда, мы дни лучшие знавали,И жили там, где колокольный звонСзывает в храм, и за столом сиделиЧестных людей, и слезы лили мы,Рожденные священным состраданьем, —И потому гостеприимно васЗдесь просим сесть и всем распоряжаться,Чем можем мы в нужде вам пособить.

Помедлите трапезою немного:Как лань, пойду я за птенцом своим,Чтоб накормить его. То бедный старец,Усталые шаги свои за мнойНаправивший из преданности чистой.Пока он сил не подкрепит своих,Ослабленных влияньем двух недугов:И старости и голода – кускаМалейшего не трону я.

ИдитеСейчас за ним; мы кушать не начнем,Пока не возвратитесь вы обратно.

Благодарю, и да спасет вас БогЗа ваш прием вполне великодушный!Уходит.

Вот видишь: несчастные не мы одни.На мировой, необозримой сценеЯвляются картины во сто разУжаснее, чем на подмостках этих,Где мы с тобой играем.

Весь мир – театр;В нем женщины, мужчины, все – актеры;У каждого есть вход и выход свой.И человек один и тот же ролиРазличные играет в пьесе, гдеСемь действий есть12. Сначала он ребенок,Пищащий и ревущий на рукахУ нянюшки; затем – плаксивый школьник,С блистающим, как утро дня, лицомИ с сумочкой ползущий неохотно,улиткой, в школу; потомЛюбовник он, вздыхающий, как печка,Балладой жалостною в честь бровейВозлюбленной своей; затем он воин,Обросший бородой, как леопард,Наполненный ругательствами, честьюРевниво дорожащий и задорный,За мыльным славы пузырем готовыйВлезть в самое орудия жерло.Затем уже он судия, с почтеннымЖивотиком, в котором каплунаОтличного запрятал, с строгим взором,С остриженной красиво бородой,Исполненный мудрейших изреченийИ аксиом новейших – роль своюИграет он. В шестом из этих действийЯвляется он высохшим паяцем,С очками на носу и с сумкой сбоку;Штаны его, что юношей ещеСебе он сшил, отлично сохранились,Но широки безмерно для егоИссохших ног; а мужественный голос,Сменившийся ребяческим дискантом,Свист издает пронзительно-фальшивый.Последний акт, венчающий собойСтоль полную и сложную историю,Есть новое младенчество – пораБеззубая, безглазая, без вкуса,Без памяти малейшей, без всего.Входит Орландо, несущий Адама.

Привет мой вам. Кладите ж вашу ношуПочтенную и дайте ей поесть.

Благодарю вас за него душевно.

И хорошо вы делаете. ЯБлагодарить сам за себя не в силах.

Привет мой вам! За стол же поскорей!Не стану я мешать трапезе вашейРасспросами о ваших приключеньях.Пусть музыка сыграет что-нибудь,А вы, кузен мой добрый, спойте песню.

Разносись, зимний ветер, и вой!Ты безвреднее злобы людской,И еще никого и ни разуНе поранил так сильно твой зуб,Потому что хоть дик ты и груб,Но невидим телесному глазу.Гей, го-го! Станем петь под зеленой листвой!Дружба часто фальшива, любовь – сон пустой!Гей, го-го! Под зеленой листвой —Наша жизнь краше всякой другой!Ледените нас, зимние дни!Не так сильно кусают они,Как забытое доброе дело;И хоть страшны они для морей,Но терзает гораздо больнейДруг забывчивый душу и тело.Гей, го-го! Станем петь под зеленой листвой!Дружба часто фальшива, любовь – сон пустой!Гей, го-го! Под зеленой листвой —Наша жизнь краше всякой другой!

Да, если вы на самом деле сынПочтенного Роланда, как шепнулиВы мне теперь и как удостоверилМеня мой глаз, который на лицеУ вас нашел живой и очень верныйЕго портрет, – приветствую вас здесьОт всей души! Я герцог, друг Роланда,Теперь пойдем ко мне в пещеру: тамВы дальше мне о ваших приключеньяхРасскажете.

Старик почтенный, тыПриятен мне как господин твой. Люди,Сведите под руки его.

А выПодайте руку мне, и дома обо всем,Что вы перенесли, расскажете. Идем.