Кровь и золото

Глава 2

Торн странствовал несколько суток, не останавливаясь ни ночью, ни днем – ведь зимой солнце не показывалось, – и наконец услышал зов своего соплеменника. Один из тех, кто пьет кровь, значительно старше Торна во Крови, ожидал его в знакомом испокон веку городе.

Даже долгое забытье в ледяной тьме не смогло стереть из его памяти это место. Когда-то здесь стоял большой торговый город с красивым собором. Однако много лет назад, направляясь на север, Торн обнаружил, что город охвачен страшной чумой, и решил, что людям не выжить.

Тогда Торн даже подумал, что все народы мира падут жертвой кошмарной болезни – ужасной, не щадившей никого на своем пути.

На него снова нахлынули воспоминания.

Словно воочию предстала перед ним чума, повеяло запахом тех времен, когда по улицам растерянно бродили осиротевшие дети, то тут, то там вырастали горы трупов и повсюду воняло разлагающейся плотью. Торн не знал, как выразить и объяснить другим ту жалость ко всему человечеству, которую он испытывал при виде обрушившегося на людей несчастья.

Он не хотел видеть, как умирают города, пусть даже совсем ему чужие. Даже питаясь зараженной кровью, он не заболевал. Но и исцелить никого не мог. Удаляясь на север, он был почти уверен, что все прекрасные творения человечества вскоре будут преданы забвению и погребены под снегом, сорной травой или мягкой землей.

Но его опасения не оправдались: погибли далеко не все. Многие обитатели этого города выжили, и их потомки до сих пор селились на узеньких средневековых улочках. Ступая по чистым, вымощенным кирпичом тротуарам, Торн неожиданно для себя испытал радостное чувство умиротворения.

Что и говорить, приятно оказаться в городе, где царит порядок и жизнь бьет ключом.

В прочных и основательных старых деревянных домах гудят и пощелкивают современные механизмы. Наконец-то ему представится возможность собственными глазами увидеть и даже потрогать руками чудесные вещи, прежде лишь мелькавшие в неясных картинах, нарисованных Мысленным даром. На экранах телевизоров словно наяву оживали разноцветные сновидения. Люди научились строить невиданные укрытия от снега и льда и чувствовали себя в такой безопасности, о какой в прежние времена приходилось только мечтать.

Как ни удивительно, но Торну захотелось побольше узнать об этих чудесах: о железных дорогах и поездах, о морских судах и самолетах, об автомобилях, компьютерах, радиотелефонах.

Может быть, ему это удастся, ведь спешить некуда. Он вернулся к жизни с другой целью, но стоит ли торопиться? Никто даже не подозревает о его существовании, за исключением того соплеменника, чей голос он слышал, того, кто с готовностью открыл ему свой разум.

Где же он – тот, кто мысленно позвал Торна всего несколько часов назад, не сообщив своего имени и лишь предложив свою дружбу?

Ответ последовал почти мгновенно. Мысленный дар явил Торну незнакомого блондина, сидевшего в задней комнате какого-то бара – в тайном убежище тех, кто пьет кровь.

«Иди ко мне».

Получив столь четкое указание, Торн поспешил на зов. За последние сто лет он много слышал о подобных местах. В своих разговорах те, кто пьет кровь, часто упоминали о вампирских барах и клубах. Они составляли своего рода вампирскую сеть.

Возникшая ассоциация заставила Торна улыбнуться.

Перед его мысленным взором снова появилась волнующая галлюцинация – огромная сеть со множеством крохотных, пульсирующих огоньков. Все пьющие кровь соединены со Священной Сущностью зловещей царицы. И вампирская сеть – бледное подобие той паутины.

Может быть, современные кровопийцы полностью отказались от Мысленного дара и теперь связываются друг с другом с помощью компьютеров? Торн запретил себе чрезмерно удивляться чему бы то ни было.

Однако смутные воспоминания о недавнем несчастье заставили его содрогнуться, и он почувствовал, как по коже побежали мурашки.

Оставалось только надеяться, что новый друг окажется существом воистину древним, а не юным незрелым неумехой и подтвердит истинность видений, посетивших Торна во сне.

Он молился, чтобы призвавший его соплеменник обладал словесным даром, ибо больше всего на свете жаждал услышать человеческую речь. Самому Торну редко удавалось подобрать нужные слова. А сейчас ему как никогда прежде хотелось стать слушателем.

Падал легкий снег, когда он, добравшись почти до конца круто уходившей вниз улочки, увидел название бара: «Оборотень».

Смешно.

Значит, теперь кровопийцы вот так беспечно, безрассудно развлекаются, подумал он. В его времена все было иначе. Разве нашелся бы среди его народа хоть один человек, кто не поверил бы, что можно превратиться в волка? Люди были готовы на все, лишь бы отвратить от себя такую напасть.

И вот вам пожалуйста: игра, забава, размалеванная вывеска, болтающаяся на холодном ветру, ярко горящие огни в зарешеченных окнах.

Он потянул на себя ручку тяжелой двери и оказался в битком набитом жарком помещении, пропитанном запахами вина, пива и человеческой крови.

Потрясающе! По правде говоря, ему еще никогда не приходилось испытывать подобные ощущения. Жар разливался повсюду – ровный, восхитительный. Торну вдруг пришло в голову, что ни один смертный даже не представляет, как это на самом деле приятно.

Ибо в древние времена люди страдали от холода, а лютые зимы становились всеобщим проклятием.

Но предаваться размышлениям некогда.

«Ты не должен ничему удивляться», – напомнил себе Торн.

Однако не мог сдвинуться с места, парализованный присутствием неустанно болтающих смертных, запахом их крови. На мгновение все, кроме жажды, отошло на второй план. Окруженный шумной толпой равнодушных, ни о чем не подозревающих людей, он боялся, что вот-вот потеряет контроль над собой, схватит одного, потом другого – и тогда посетители бара, обнаружив присутствие монстра, набросятся на него и уничтожат.

Торн нашел свободное место в уголке и, прислонившись к стене, закрыл глаза.

Его вновь охватили воспоминания. На этот раз о том, как члены его клана тщетно носились по горам в поисках рыжеволосой ведьмы. Они не могли ее найти, ибо только он, Торн, знал, как выглядит ведьма. Только он видел, как она, вырвав глаза у мертвого воина, вложила их в собственные глазницы и как потом, едва различимая в неплотной снежной мгле, вернулась в свою пещеру, а там вновь села перед прялкой, взяла в руки веретено и принялась скручивать тонкую золотисто-рыжую нить.

Члены клана твердо решили ее уничтожить, и Торн, взяв топор, последовал за ними.

Теперь-то он понимал, каким оказался дураком. Ведь рыжеволосая красавица показалась ему по собственной воле, ибо специально пришла на север, чтобы найти себе такого могучего воина. Она выбрала Торна, полюбив его за молодость, за силу, за несгибаемое мужество.

Он открыл глаза.

Смертные не обращали на него внимания, не замечали изношенную одежду. Но долго ли будет так продолжаться? Денег у него нет – не на что купить место за столом или стакан вина.

Но тут снова зазвучал голос того, кто пьет кровь, – вкрадчивый, успокаивающий:

«Не обращай внимания на толпу. Они ничего не понимают, не подозревают ни о нашем существовании, ни о причинах нашего присутствия в этом баре. Они лишь пешки. Подойди к задней двери, толкни ее изо всех сил – и она откроется».

Торн не представлял, как пройти мимо смертных так, чтобы они не догадались, кто он такой.

Но он обязан преодолеть страх. Нужно наконец встретиться с таинственным кровопийцей, который пригласил его в этот бар.

Наклонив голову и подняв воротник, он пробрался сквозь скопище смертных, расталкивая в стороны их мягкие тела и стараясь не встречаться взглядом с теми, кто обращал на него внимание.

В дальнем конце бара он увидел дверь без ручки, толкнул ее, как было велено, и...

И оказался в большом, тускло освещенном помещении с несколькими деревянными столами, на каждом из которых стояли толстые свечи. В этом зале было так же тепло и уютно, как и в первом.

Тот, кто пьет кровь, был один.

Торн увидел высокого стройного мужчину со светлыми, почти белыми, волосами, чуть отливавшими желтизной, – длинными, густыми, тщательно расчесанными. Взгляд голубых глаз казался суровым, а лицо, поражавшее изяществом черт, на первый взгляд мало отличалось от лица смертного, ибо кожу его покрывал тончайший слой смеси из крови и пепла, придававший ей естественный цвет. Капюшон ярко-красного плаща был откинут назад.

Торн отметил про себя, что мужчина благороден, красив и, скорее всего, хорошо образован. Судя по внешности, он был более привычен к книгам, чем к мечу, о чем свидетельствовали и крупные, но узкие ладони с длинными пальцами.

И тут Торна осенило: этот мужчина вместе с другими пьющими кровь сидел за столом во время совета, на котором решалась участь темной царицы.

Да, благодаря Мысленному дару Торн видел, что именно этот древний кровопийца больше всех старался урезонить царицу, хотя время от времени в его глазах сверкали искры ярости и ненависти и было ясно, что он с трудом сдерживается, не позволяя клокотавшим внутри чувствам вырваться наружу.

Да, Торн видел, как во имя спасения остальных он старался тщательно подбирать и обдумывать каждое свое слово.

Тот, кто пьет кровь, указал Торну на место справа, у стены, и тот послушно опустился на длинную кожаную подушку. Прямо перед ним зловеще плясал огонек свечи, и отблески пламени игриво посверкивали в глазах хозяина. Торн ощутил запах чужой крови и догадался, что аромат исходит от собеседника.

«Да, я уже насытился, но составлю компанию и тебе. Ты нуждаешься в пище».

– Да, – согласно кивнул Торн. – Ты даже не представляешь, как давно я не охотился. Там, среди снега и льда, обходиться без крови было легко. Но теперь, когда вокруг, совсем рядом, столько этих слабых, хрупких созданий...

– Ясно, – сказал тот, кто пьет кровь. – Я тебя понимаю. Впервые за долгие годы Торн произнес слова вслух и прикрыл глаза, наслаждаясь моментом. Да, память – это проклятие, думал он, но одновременно и величайший дар. Потеряешь память – считай, потерял все на свете.

Ему вспомнился эпизод из древнего сказания его народа: бог Один пожертвовал глазом за позволение сделать всего один глоток из источника великой мудрости и девять дней провисел на священном дереве, чтобы обрести дар ясновидения. Нет, все было еще сложнее. Один получил не только мудрость и дар ясновидения. Испив священного меда, он обрел магические руны.

Однажды, много лет назад, жрецы священной рощи дали Торну выпить такого меда, и он, встав посреди отцовского дома, исполнил песнь о рыжеволосой ведьме, пьющей кровь, о прекрасной ведьме, которую ему довелось увидеть собственными глазами.

Все, кто слышал эту песнь, хохотали и насмехались над сочинителем. Но когда она принялась убивать членов клана, они перестали смеяться, а увидев бледные тела с вырванными глазами, провозгласили его героем.

Торн вздрогнул и встряхнулся. С плеч и волос посыпались остатки снега. Небрежным жестом он смахнул льдинки с бровей, и они мгновенно растаяли на пальцах.

Он огляделся в поисках камина, но открытого огня нигде не увидел. Тепло будто по волшебству проникало через маленькие оконца. Чудесно! Достаточно согреться – и забываешь обо всем на свете. Внезапно ему захотелось стянуть с себя одежду и всем своим существом погрузиться в благословенный жар.

«В моем доме есть камин. Я провожу тебя туда».

Словно вдруг очнувшись от транса, Торн виновато взглянул на незнакомца и отругал себя за непростительно долгое молчание. Как это бестактно с его стороны!

Тот, кто пьет кровь, наконец заговорил вслух:

– Не переживай. Это вполне естественно. Ты понимаешь мою речь?

– Да, это язык Мысленного дара. Он известен всему миру. – Торн пристально посмотрел на незнакомца. – Меня зовут Торн. Моим богом был Тор. – Он поспешно сунул руку за пазуху и извлек из-под изношенного меха золотой амулет на цепочке. – Такие вещи не ржавеют от старости, – сказал он. – Молот Тора.

Тот, кто пьет кровь, кивнул.

– А кто твои боги? – спросил Торн. – Кто они? Я не о вере, а о том, что утеряно безвозвратно, о том, что не удалось сохранить ни тебе, ни мне. Ты понимаешь, о чем я?

– Боги Древнего Рима. Такова моя утрата, – сказал незнакомец и добавил: – Меня зовут Мариус.

Торн кивнул. Какое счастье – говорить вслух и слышать в ответ чей-то голос. На мгновение он забыл о жажде крови – ему хотелось только внимать обращенным к нему словам.

– Поговори со мной, Мариус, – попросил он. – Расскажи о чудесах, которым был свидетелем, обо всем, о чем сочтешь нужным...

Он хотел замолчать, но не мог.

– Однажды я разговаривал с ветром и поверил ему свои мысли и все, что накопилось на сердце. Но когда я ушел на север, во льды, слова кончились. – Он умолк, глядя Мариусу прямо в глаза. – Душа слишком болит. У меня и мыслей-то не осталось.

– Понимаю, – ответил Мариус. – Сейчас мы отправимся в мой дом, где тебя ждет ванна, чистая одежда – все, что понадобится. Потом мы поохотимся, ты восстановишь силы, а тогда и поговорим. Мне есть что рассказать, говорить я могу долго и готов поведать тебе о многом.

С губ Торна сорвался долгий вздох. Глаза его увлажнились, руки задрожали. Не в силах сдержать чувства, он благодарно улыбнулся и вновь всмотрелся в лицо собеседника. Ни следа обмана или коварства – только мудрость и искренность.

– Друг мой!

Торн наклонился и поцеловал Мариуса в знак приветствия, а потом прокусил язык, наполнил рот кровью и раскрыл губы навстречу губам Мариуса.

Такой поцелуй не удивил Мариуса. Он и сам следовал старинному обычаю и принял кровь с явным наслаждением.

– Теперь мы не имеем права ссориться по мелочам, – сказал Торн.

Он устроился у стены и вдруг почувствовал, что смущен и растерян. Его одиночеству пришел конец, и эта мысль едва не заставила Торна расплакаться. Ему казалось, что у него не хватит сил выйти на щемящий холод и добраться до дома Мариуса.

– Идем, – сказал Мариус. – Я тебе помогу.

Они вместе поднялись из-за стола.

На сей раз, минуя толпу смертных и чувствуя на себе любопытные взгляды десятков ярких, сияющих глаз, Торн испытывал еще большие мучения.

К счастью, пытка длилась недолго, и вскоре они снова оказались на узкой улочке. В воздухе кружился мягкий снег.

Мариус крепко обнял Торна, а тот судорожно хватал ртом воздух – он задыхался, сердце бешено стучало в груди. Порыв ветра швырнул ему в лицо целую пригоршню снега – и зубы заныли от холода. Пришлось ненадолго остановиться и жестом попросить нового друга подождать.

– Мысленный дар показал мне так много нового, – сказал Торн. – Я ничего не понимаю.

– Думаю, что смогу все объяснить, – отозвался Мариус. – Во всяком случае, то, что знаю, а ты уж сам решай, что тебе делать с моими объяснениями. В последнее время от моих знаний мало проку. Я одинок.

– Я останусь с тобой, – сказал Торн.

Эта чудесная атмосфера товарищества разрывала ему душу.

Они шли долго, и к Торну постепенно возвращались силы. Теплый бар остался в прошлом и теперь казался не более чем миражом.

Наконец перед глазами Торна возник красивый дом с высокой остроконечной крышей и множеством окон. Мариус вложил ключ в замок, и они вошли в широкий холл.

Ветер и снег продолжали бесноваться за дверью.

Из комнат в холл падал мягкий свет. Стены и потолок, обшитые лакированным деревом, сияли, паркет на полу был уложен красиво и аккуратно.

– Этот дом построил для меня один современный гений, – объяснил Мариус. – Мне довелось жить во многих домах, созданных в различных стилях. Этот – лишь один из многих. Проходи.

В большой комнате Торн увидел прямоугольный каменный камин, встроенный в деревянную стену. На решетке аккуратной кучкой лежали дрова – оставалось лишь поднести спичку. За огромными стеклами сияли огни ночного города. Торн понял, что они находятся на вершине холма, а под ними раскинулась долина.

– Идем, – сказал Мариус. – Я должен представить тебя тому, с кем живу.

Торн встревожился, потому что не уловил признаков присутствия чужака, но все же проследовал за Мариусом налево, в другую комнату, где его глазам открылось странное, интригующее зрелище.

Комната была заставлена множеством столов – или то был один огромный широкий стол? Так или иначе, всю поверхность покрывал удивительный миниатюрный ландшафт: горы и равнины, города и деревни. Повсюду росли деревья, кое-где даже виднелись крохотные кустики, а местами лежал снег, как будто в один уголок пришла зима, а в другом стояла весна или осень.

В бесчисленных домах мерцали огоньки; озера, сделанные из какого-то твердого вещества, блестели, как будто наполненные настоящей водой. Горы были прорезаны туннелями, а по изогнутым стальным рельсам, в разных направлениях пересекавшим пустоши, бежали крохотные поезда, на вид металлические, как две капли воды похожие на настоящие, мчащиеся по огромному современному миру.

Над миниатюрной страной восседал один из тех, кто пьет кровь, – он и не подумал оторваться от своего занятия, чтобы взглянуть на вошедшего Торна. В момент перерождения он был молодым мужчиной – высоким, худощавым, с длинными изящными пальцами и блекло-светлыми волосами – такой оттенок характерен скорее для англичан, чем для скандинавов.

На небольшом расчищенном пространстве стола прямо перед ним лежали кисти и стояли несколько бутылочек с краской. Мужчина разрисовывал ствол деревца и, видимо, намеревался поместить его в один из уголков раскинувшегося на всю комнату мира, частью которого словно был и он сам.

При виде великолепного ландшафта, окружившего и практически поглотившего своего создателя, Торна охватило радостное чувство. Он подумал, что готов часами рассматривать крошечные здания. Этот мирок в корне отличался от грубой реальности за окном – его любили, защищали и было в нем нечто загадочное и пленительное.

Несколько поездов, бежавших по извилистым рельсам, негромко гудели, как пчелы в улье. Маленькие окошечки вагонов светились.

Все бесчисленные мелочи в стране чудес были тщательно продуманы.

– Я чувствую себя снежным гигантом, – прошептал Торн, желая тем самым выразить дружеские чувства молодому соплеменнику.

Но тот никак не отреагировал и молча продолжал наносить коричневую краску на ствол деревца, аккуратно удерживая его пальцами левой руки.

– Города и села просто очаровательны, – уже менее уверенно произнес Торн.

Однако мужчина будто не слышал. Быть может, у него нет ушей?

– Дэниел, – негромко обратился к нему Мариус, – ты не хочешь поздороваться с Торном? Сегодня он наш гость.

– Добро пожаловать, Торн, – сказал Дэниел, не поднимая глаз.

И, как будто в комнате не было ни Торна, ни Мариуса, он, закончив раскрашивать ствол, отложил в сторону кисть, взял другую, окунул ее в одну из бутылочек и коснулся кончиком кисти предназначенного для дерева места в своей стране. Затем он плотно прижал дерево к поверхности в намеченной точке, и оно осталось стоять, словно пустило корни.

– В доме много подобных комнат, – ровным голосом объяснил Мариус, спокойно взглянув на Торна. – Посмотри сюда. – Он указал на груды коробок, валяющихся под столом. – Такие деревья и дома можно покупать тысячами. Дэниел конструирует великолепные здания – видишь, какие они замысловатые? С некоторых пор он только этим и занимается.

Торн почувствовал в словах Мариуса легкий упрек, но молодой мужчина не обратил на это никакого внимания. Он уже взял в руки новое дерево, тщательно осмотрел плотную зеленую массу, изображавшую ветвистую крону, и снова взялся за кисть.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-то из нас увлекался чем-либо с такой страстью? – спросил Мариус.

Торн покачал головой. Нет, он не видел. Но понимал, как такое случается.

– Иногда бывает, что кто-либо из пьющих кровь находит себе занятие и сам не замечает, как погружается в него с головой, забывая обо всем остальном, – снова заговорил Мариус. – Помню, много веков тому назад мне рассказали об одной нашей соплеменнице, жившей где-то на юге. Ее единственной страстью были красивые морские раковины, и она искала их на берегу ночи напролет, иногда до самого рассвета. Она охотилась, пила кровь, но всегда спешила вернуться к своему занятию. Причем, едва взглянув на очередную найденную раковину, она тут же отбрасывала ее в сторону и принималась искать новую. Больше ее ничто не интересовало. Так и Дэниел: он тоже в плену – у своих городов. И не желает заниматься чем-то другим. Я, можно сказать, за ним присматриваю.

Торн пришел в замешательство, но из уважения к хозяину дома промолчал. Он не понял, произвели ли слова Мариуса хоть какое-то впечатление на его друга, упорно продолжавшего свой кропотливый труд.

И вдруг Дэниел рассмеялся – негромко и добродушно.

– Пройдет еще какое-то время – и к нему вернутся прежние способности, – сказал Мариус.

– Ну, это ты так думаешь, – хмыкнул Дэниел.

Он произнес эти слова очень тихо, скорее пробормотал. А потом снова окунул кисть в бутылочку с пастой, заставлявшей деревья неподвижно стоять на зеленой траве, плотно прижал основание ствола к поверхности стола и вытащил из коробки следующий саженец.

Тем временем маленькие поезда с шумом мчались по равнине, мимо гор, мимо церкви с заснеженной крышей, мимо домов. Надо же, там были и люди – совсем маленькие, но выглядевшие вполне правдоподобно.

– Можно, я встану на колени и рассмотрю все как следует? – почтительно спросил Торн.

– Конечно, – разрешил Мариус. – Ему будет приятно.

Торн опустился на колени и приблизил лицо к деревеньке, состоявшей из сбившихся в кучку маленьких зданий. Он разглядел хрупкие вывески, но не сумел их прочитать.

Подумать только! Пробудившись от сна, чтобы вернуться в огромный мир, он попал сюда и увидел миниатюрную вселенную.

Мимо него с грохотом и ревом промчался поезд. Торну показалось, что он заметил в крошечных вагонах маленькие фигурки.

На секунду вообразив, будто этот рукотворный мир и есть реальность, он позабыл обо всем остальном и понял, в чем заключается его очарование. Это его испугало.

– Красота какая! – с благодарностью произнес он, вставая.

Молодой мужчина ни жестом, ни словом не отреагировал на слова Торна.

– Ты охотился, Дэниел? – спросил Мариус.

– Сегодня нет, Мариус.

Молодой человек неожиданно поднял взгляд на Торна, поразив того необычным фиолетовым оттенком глаз.

– Скандинав? – удивился Дэниел. – Рыжий, как близнецы. – Он негромко рассмеялся, но это был смех безумца. – Создание Маарет. Сильный!

Слова Дэниела застали Торна врасплох. Голова так закружилась, что он чуть не потерял равновесие и лишь усилием воли сумел удержаться на ногах.

Первым его желанием было ударить легкомысленного юнца, и он уже занес было кулак... Но Мариус твердо схватил его за руку.

Перед глазами Торна поплыли недавние видения. Он вновь явственно увидел близнецов – свою возлюбленную создательницу и ее пропавшую сестру. Царица Проклятых... Перед его мысленным взором возник беспомощный, плененный Лестат. Из чего же рыжеволосая создательница сделала столь прочные оковы? Ясно одно: металлические цепи не смогли бы удержать столь могущественного кровопийцу.

Торн поспешил прогнать тревожащие душу мысли и вернуться к реальности, уцепиться за происходящее в настоящий момент.

Мариус, крепко удерживая руку Торна, вновь обратился к Дэниелу:

– Если хочешь поохотиться, позволь мне пойти с тобой.

– Нет, не стоит, – отказался Дэниел.

Он вернулся к своему занятию. Вытащив из-под стола большой сверток, он поднял его повыше и показал Мариусу. На коробке был не то нарисован, не то напечатан – Торн не разобрал – трехэтажный дом с окнами.

– Хочу собрать такой дом, – сказал Дэниел. – Он очень сложный, такие мне еще не попадались, но благодаря своей вампирской крови я справлюсь с задачей – вот увидишь. Такому, как я, это не составит труда.

– Тогда мы оставим тебя на время, – сказал Мариус. – Только, пожалуйста, никуда не выходи без меня.

– Ни за что на свете, – ответил Дэниел, торопливо срывая крышку с коробки, внутри которой были аккуратно уложены деревянные детали различной формы. – Сходим на охоту завтра вечером. И ты сможешь вновь опекать меня, как малого ребенка, раз уж тебе так нравится.

Продолжая дружески, но по-прежнему крепко сжимать руку Торна, Мариус вывел его из комнаты и закрыл дверь.

– Когда Дэниел идет на охоту один, – объяснил он, – то обязательно попадает в какую-нибудь неприятную историю. Иногда он голодает слишком долго и доводит себя до такого состояния, что не в силах охотиться самостоятельно. А бывает, он не может найти дорогу домой, и тогда приходится его искать. Дэниел и смертным был таким же. Кровь почти не изменила его характер. А теперь вот он стал рабом своих маленьких миров. Ему нужно только свободное место и коробки с домами и деревьями – он их заказывает по компьютеру.

– Значит, у тебя есть эти странные мыслящие моторы? – заинтересовался Торн.

– Да, причем очень хорошие. В моем доме найдется все, что нужно, – сказал Мариус. – Но ты устал. Да и одежда износилась. Тебе пора освежиться. Поговорим позже.

По короткой деревянной лестнице он провел Торна наверх, в просторную спальню. Деревянные стены и двери были расписаны в желто-зеленой гамме, пол сверкал полировкой, а кровать стояла в огромной резной нише. Изысканно отделанная спальня – казалось, в ней не осталось ни одного уголка, которого бы не коснулась рука человека, – вызывала ощущение уюта и безопасности.

Широкая дверь вела в необъятных размеров ванную, где стены были обиты шершавыми деревянными панелями, пол выложен камнем и повсюду стояли зажженные свечи, в неярком сиянии которых дерево выглядело особенно красивым.

Торн почувствовал, что у него начинает кружиться голова.

Самое сильное впечатление производила огромная деревянная ванна в форме гигантской бочки, наполненная горячей водой. Она с легкостью могла бы вместить несколько человек одновременно. Поодаль на табурете стояли вазы с ароматными сухими цветами и травами. Были там и бутыли с маслами, и горшки – наверное, с притираниями.

Торну не верилось, что ему разрешат здесь помыться.

– Снимай грязную одежду, – велел Мариус. – Ее нужно выбросить. Оставить что-нибудь, кроме ожерелья?

– Нет, не надо, – ответил Торн. – Смогу ли я отплатить тебе за все?

– Уже отплатил, – сказал Мариус.

Он снял кожаную куртку и стянул через голову шерстяную тунику. Грудь его была гладкой, без единого волоска, а кожа поражала той особой бледностью, которая свойственна только самым древним из тех, кто пьет кровь. Но мощное тело отличалось природной красотой и свидетельствовало о том, что перерождение произошло, когда Мариус был в самом расцвете сил. Впрочем, угадать его возраст, будь то в смертной жизни или в бессмертии, Торн не мог.

Мариус снял кожаные ботинки и длинные шерстяные брюки и, не дожидаясь Торна, ступил в горячую воду, жестом пригласив последовать его примеру.

Торн так поспешно сбросил с себя отороченную мехом куртку, что она порвалась, потом дрожащими пальцами стянул превратившиеся в лохмотья штаны. Через мгновение он уже разделся донага и принялся торопливо собирать с пола остатки одежды. Скрутив лохмотья в небольшой сверток, он огляделся по сторонам.

– Ни о чем не беспокойся, – сказал Мариус, едва различимый в клубах поднимавшегося вверх пара. – Иди сюда, в ванну. Согрейся.

Торн послушно ступил в горячую воду, опустился сначала на колени, а потом еще ниже – так, чтобы погрузиться по шею, и почувствовал, как его охватывает полное, самозабвенное блаженство. Он мысленно произнес коротенькую благодарственную молитву, выученную еще в далеком детстве.

Взяв из вазы горсть сушеных лепестков и трав, Мариус рассыпал душистую смесь по поверхности воды.

Помещение мгновенно наполнилось ароматами летнего сада.

Торн закрыл глаза, с трудом веря, что все происходит на самом деле: его пробуждение, долгое путешествие, встреча с Мариусом и теперь вот это восхитительное купание в роскошной ванне прекрасного дома. Ему казалось, что еще немного – и он, жертва Мысленного дара, добровольный изгнанник, очнется в холодной и пустой пещере, обреченный лишь на горькие воспоминания и бесплодные мечты.

Он медленно наклонил голову и плеснул в лицо пригоршню горячей воды – раз, другой, а затем, словно собравшись с духом, с головой окунулся в воду.

Теперь Торн окончательно согрелся, словно и не мерз никогда. Взглянув сквозь пар в окно, он увидел кружащиеся в воздухе снежинки и несметное число огней. Сознание того, что зима так близко и одновременно так далеко, было восхитительным.

Он внезапно пожалел, что вернулся в мир ради столь мрачного замысла.

Почему нельзя служить только добру? Почему нельзя делать только приятные вещи? Нет, ему никогда не удавалось так жить.

Как бы то ни было, следует сохранить тайну: ни к чему обременять его нового друга признаниями и покаянием. Впрочем, не стоит омрачать печальными мыслями и собственное существование.

Он взглянул на своего спутника.

Мариус сидел, прислонившись к деревянной стенке ванны, положив руки на край. Мокрые волосы прилипли к шее и плечам. Он не смотрел на Торна, но всем своим видом давал понять, что не забыл о его присутствии.

Торн снова на миг окунулся с головой, потом вытянул вперед руки, лег на воду – и вдруг стремительно вскочил и обернулся вокруг своей оси, чтобы стекла вода. Восторженно рассмеявшись, он провел пальцами по волосам на груди, опять опустил голову и несколько раз помотал ею в воде, чтобы как следует промыть густые волосы. Наконец он выпрямился и сел с удовлетворенным видом, в точности скопировав позу Мариуса.

Они посмотрели друг на друга.

– Значит, ты живешь среди смертных и чувствуешь себя в безопасности? – спросил Торн.

– Никто не верит в реальность нашего существования, – ответил Мариус. – Что бы люди ни увидели, они все равно станут сомневаться. А за деньги можно купить что угодно.

Голубые глаза смотрят серьезно, лицо безмятежно, словно в душе нет ни одной зловещей тайны, ни следа ненависти. Но внешность обманчива.

– За чистотой в доме следят смертные, – сказал Мариус. – А я плачу им деньги за ту работу, которую они выполняют. Достаточно ли ты успел познакомиться с современным миром, чтобы понять, как такие места обогреваются, проветриваются, как обеспечивается безопасность?

– Да, наверное, – ответил Торн. – Но ведь никто из нас не может считать себя в безопасности, когда спит, – разве не так?

Мариус горько улыбнулся.

– До сих пор смертные не причиняли мне вреда.

– Ты говоришь о царице и о тех, кого она уничтожила?

– Об этом и не только. Всякое бывало.

Безмолвно, пользуясь лишь Мысленным даром, Мариус сообщил Торну, что сам он охотится только на преступников.

– Таким образом я остаюсь в мире с человечеством, – объяснил он уже вслух. – Только так и удается выжить. Мысленный дар позволяет мне без труда отыскать убийцу. В больших городах их хватает.

– А я предпочитаю отпивать всего по нескольку глотков, – сказал Торн. – Поверь, обжорство не в моем обычае. Я отпиваю от многих, но никто не умирает. Так я прожил несколько веков среди Снежного народа. В первые годы после перерождения я не обладал таким умением: стремился поскорее насытиться и часто вел себя слишком безрассудно. Но потом научился. На моей совести нет ни одной погубленной души. Обычно я заходил в переполненные таверны и отпивал то от одного, то от другого – как пчела, перелетающая с цветка на цветок.

Мариус улыбнулся.

– Хороший обычай. Ты проявлял удивительное для сына Тора милосердие. – Улыбка стала шире. – Истинное милосердие.

– Презираешь моего бога? – настороженно спросил Торн.

– Дело не в этом, – ответил Мариус. – Я говорил, что утратил веру в римских богов, но, по правде говоря, ее у меня и не было, ибо я слишком хладнокровен по натуре. Не поклоняясь богам, я отношусь к ним скорее как к героям эпических сказаний. О Торе, например, насколько мне известно, упоминают многие предания, повествующие о кровопролитных войнах, о бесконечных битвах, о громе небесном. Так?

Торн даже не пытался скрыть, какое удовольствие доставляет ему беседа. Мысленный дар не допускал столь тесного общения, к тому же речи Мариуса не только радовали Торна своим звучанием, но и заставляли его думать и рассуждать.

– Да, предания, поэтические сказания, – кивнул Торн, – но не было для меня ничего более ясного и реального, чем раскаты грома, раздающиеся в горах, когда Тор опускает молот. И по ночам, когда я один выходил из отцовского дома навстречу дождю и ветру, когда бесстрашно взбирался по сырому склону, чтобы услышать гром, я знал, что бог рядом. Но я был далек от поэзии.

Он помолчал, вспоминая родные места и свою юность, а потом тихо произнес, не глядя на Мариуса:

– Я слышал и других богов. Громче всех остальных звучал голос Одина, возглавлявшего неистовую охоту в небесах. Да, я видел, как они, словно бесплотные духи, проносились мимо, и никогда их не забывал.

– А сейчас видишь?

Мариус задал вопрос не из желания поддразнить Торна, а из неподдельного интереса и, быть может опасаясь, что тот неправильно истолкует его намерение, поспешил добавить:

– Надеюсь, что да.

– Не знаю, – ответил Торн. – Это было так давно. Никогда не думал, что смогу вновь обрести такую способность.

Но перед его мысленным взором они предстали словно наяву. Сидя в теплой ванне, успокоившей кровь, изгнавшей из тела жестокий холод, он видел перед собой морозную долину, слышал грозовые раскаты, взирал на пролетавших высоко над головой призраков – утраченных мертвых, спешащих по небу за богом Одином.

«Идите за мной, – велел тогда Торн своим спутникам, юнцам, тайком покинувшим вместе с ним зал. – Мы отправимся в рощу и постоим среди деревьев, пока грохочет гром».

Священная земля пугала их, но они не смели выказать страх.

– Ты истинное дитя викингов, – тихо сказал Мариус.

– Так называли нас бритты, – ответил Торн. – Насколько я помню, сами мы это слово не употребляли и узнали его только от врагов. О, как они кричали, когда мы взбирались на стены их укреплений, когда забирали золото с алтарей их храмов. Я и сейчас слышу эти вопли.

Он сделал паузу и пристально посмотрел на Мариуса.

– Поражаюсь твоему терпению. Тебе действительно интересно.

Мариус кивнул.

– Да, очень.

Он коротко вздохнул и взглянул сквозь толстую стеклянную стену на улицу.

– Одиночество тяготит меня, друг мой. Я не могу оставаться в обществе тех, кто мне особенно близок. А они не терпят моего присутствия, ибо не желают простить то, что я когда-то сделал.

Это неожиданное признание удивило Торна. Он вспомнил Лестата и его песни. Вспомнил тех, кто собрался на совет, когда восстала темная царица. Он знал, что все они выжили и что этот блондин, Мариус, вел себя куда благоразумнее остальных.

– Извини, я не хотел тебя перебивать, – сказал Мариус. – Ты как раз собирался перейти к главному.

– Я только хотел сказать, что успел многих убить еще до того, как стал пить кровь, – объяснил Торн. – Я размахивал направо и налево не только молотом Тора, но и мечом и топором. Мальчишкой я сражался бок о бок с отцом. Можешь не сомневаться, он умер не от болезни, но пал в бою, с оружием в руках, как и подобает настоящему воину.

Торн помолчал.

– А ты, мой друг? – после паузы спросил он. – Ты не был солдатом?

Мариус покачал головой.

– Нет. Я был сенатором, законотворцем, так сказать, и отчасти философом. Да, я участвовал в битвах – так хотела моя семья – и занимал в своем легионе высокое положение, но служил недолго и, как только представилась возможность, вернулся домой, к своей библиотеке. Я любил книги. И сейчас люблю. И в этом доме, и во всех других, которые мне принадлежат, много книг – им отведены специальные помещения. А вот духом сражения я так и не проникся.

Мариус наклонился и плеснул водой себе в лицо, как прежде Торн.

– Пора, – сказал он. – Покончим с одним удовольствием и позволим себе другое. Пойдем охотиться. Я чувствую, как ты голоден. Для тебя приготовлена одежда и все необходимое. Или ты хочешь подольше погреться в горячей воде?

– Нет, достаточно, – с готовностью откликнулся Торн, стыдясь признаться, что давно уже не ощущал во рту вкуса крови.

Он снова ополоснул лицо и волосы, окунулся напоследок с головой и встал, откидывая со лба мокрые пряди.

Мариус уже выбрался из ванны и протягивал Торну большое белое полотенце.

Толстое и достаточно жесткое, оно идеально подходило для того, чтобы вытереться насухо, ведь у тех, кто пьет кровь, кожа не впитывает жидкость. В первый момент Торна пробил озноб, но он быстро согрелся, яростно теребя волосы, чтобы выжать из них последние капли.

Мариус достал свежее полотенце, тщательно осушил им плечи и спину Торна, еще раз протер его спутанные волосы и начал расчесывать их, освобождая от колтунов.

– Друг мой, а где же рыжая борода? – спросил он. – Помнится, у скандинавов, которых я встречал в Византии, были рыжие бороды. Кстати, тебе что-нибудь говорит название Византия?

– Конечно, – ответил Торн. – Меня возили в этот удивительный город. – Он повернулся и взял полотенце из рук Мариуса. – У меня действительно была длинная густая борода, даже в ранней юности, но ее сбрили в ту ночь, когда я превратился в того, кто пьет кровь. Меня специально готовили к принятию волшебной крови. Так пожелала моя создательница.

Мариус кивнул. Неписаные правила не позволяли произнести вслух ее имя, хотя тот наглый юнец уже успел опрометчиво сообщить его всему миру.

– Сам знаешь, что это была Маарет, – продолжал Торн. – Ты не нуждался в подсказках своего молодого друга, ибо прочел имя в моих мыслях? – Торн на минуту задумался и заговорил вновь: – Знаешь, а ведь это ее образ заставил меня выбраться из-под снега и льда. Она выступила против жестокой царицы, а потом заковала в цепи того вампира, Лестата. Но я не могу о ней говорить – дыхание перехватывает. Не знаю, смогу ли когда-нибудь вспоминать ее без душевного трепета. Так что давай поохотимся, а потом по-настоящему побеседуем.

Торн умолк и, прижав к груди полотенце, погрузился в собственные мысли. Стоя с мрачным и одновременно величественным видом, он размышлял, прислушиваясь к собственному сердцу и пытаясь в самой сокровенной его глубине нащупать любовь к создательнице, стараясь мобилизовать всю накопленную за многие века мудрость и с ее помощью подавить клокочущую в душе ярость. Но сделать это ему никак не удавалось. Оставалось только хранить тайну и молча отправляться на охоту вместе с Мариусом.