Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 2
– Виналии, – с отвращением в голосе произнесла Плотина. – Омерзительный праздник.
– Но ведь от него никакого вреда, – возразил ее венценосный супруг, стаскивая через голову тунику. – Подумаешь, люди празднуют окончание сбора винограда.
– Весь Рим напивается в стельку! Приличные женщины не осмеливаются в этом день даже нос высунуть из дома!
Плотина гневно посмотрела в полированное стальное зеркало, вспомнив, как двадцать лет назад, когда она была еще незамужней девушкой, ее во время виналий ущипнул за бедро какой-то лавочник. Подумать только! Ущипнул, и кого? Ее, Помпею Плотину, которая вполне могла стать весталкой, пади на нее выбор жриц. Правда, она уже тогда твердо знала, что создана для куда более великих свершений.
– Ты хотя бы посетишь конные бега после церемонии? – попытался уговорить ее муж. – Народу не терпится тебя увидеть.
– Хорошо, я высижу первый забег, – согласилось Плотина. – Но о большем даже не проси. Мне зеленое платье, – бросила она рабыне, которая тотчас подбежала к ней, неся в руках темно-зеленый шелк.
Шелк. Как это, однако, вульгарно в своей роскоши. С другой стороны, в чем еще должна предстать перед плебсом императрица? Плотина подняла руки – нет, не голые, а целомудренно прикрытые длинными рукавами туники. Вообще-то римлянки имели грубую привычку ходить с голыми руками, как какие-то куртизанки, даже те из них, что были из приличных семей. Но только не Плотина.
– Проклятье, ну сколько можно суетиться вокруг меня! – набросился на рабов Траян, которые наряжали его царственное тело в тогу с широкой пурпурной каймой. – Все складки на месте, где им полагается.
– Не будь ребенком, – укоризненно бросила мужу Плотина, даже не повернув головы. Император Рима, можно сказать, живое божество, стоял, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, как какой-нибудь пятнадцатилетний мальчишка. Впрочем, в чем-то он им до сих пор остается, вздохнула Плотина, наклоняя голову, чтобы рабыня могла смочить у нее за ушами лавандовой водой. Потому что духами пользуются только шлюхи.
Интересно, эта девушка пользуется духами, задалась мысленным вопросом Плотина. Если да, нужно еще хорошенько подумать.
– Ты готова? – вывел ее из задумчивости голос мужа. – Если моя супруга кончила прихорашиваться, пора отправляться к жрецам.
– Можешь не тратить на меня свои шутки, – холодно произнесла Плотина, придирчиво глядя на себя в зеркало. Темные волосы зачесаны вверх и собраны в узел, и, разумеется, как и пристало замужней женщине, целомудренно прикрыты вуалью. Бледное овальное лицо – никаких румян, никаких подведенных глаз, серьезное выражение лица. Глубоко посаженные глаза, прямой нос, четкая линия рта. Что это? Уж не первая ли нить благородной седины на виске. Плотина всмотрелась в зеркало и осталась довольна. Нет, конечно, она далеко уже не юная девушка. Но она никогда не любила юность, а юность не любила ее. Девушка – это ничто. Взрослая замужняя женщина – это власть. Девушка наивна, взрослая женщина – умудрена опытом. В юности Плотина была длинноногой и нескладной, и вот теперь, когда ей исполнилось тридцать пять, ее стали сравнивать с богиней.
– Я готова, – ответила Плотина и, поднявшись, взяла мужа за руку. Траян был высок ростом, но и она была ему под стать. По крайней мере ей не нужно было запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Как, впрочем, и всем другим рослым мужчинам Рима, и это ей нравилось. Ведь известно, что небесные богини все как одна высокого роста. Плотина же привыкла брать пример лишь с самых высоких и самых достойных образцов.
Нет конечно, она ни за что не станет подражать любой богине. Только Юноне, небесной царице, ибо только она безукоризненна во всем. Ведь не секрет, что другим небожительницам по части целомудрия до нее далеко.
Вскоре императорская чета уже вступала под своды храма. Плотина неодобрительно покосилась на статую Венеры – кудрявое, легкомысленное создание. Какова богиня, такова и статуя! На месте Юноны я никогда бы не подпустила сюда эту шлюху даже близко. В конце концов даже боги должны содержать свою небесную обитель в чистоте и благопристойности. Ведь содержит в чистоте и благопристойности свой дом она, Плотина.
Жрец тем временем воздел руку с кувшином, наполненным молодым вином, и принялся нараспев читать молитву, прося богиню ниспослать богатый урожай и благодаря за урожаи предыдущих лет. Судя по тому, как раскраснелось его лицо, он успел приложиться к кувшину с молодым вином, причем не один раз. «Надо будет заменить его на другого жреца», – сделала мысленную пометку Плотина.
Впрочем, его молитвы никто не слушал. Мужчины стояли, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании момента, когда смогут воздать должное молодому вину, девушки хихикали и перешептывались с императорской стражей.
– Покажи им всем пример, – шепнула Плотина мужу, склоняя в благоговейном поклоне голову, тем более что жрец читал завершающую молитву, обращенную к Венере и Юпитеру. Присутствующие тотчас поспешили последовать ее примеру. Включая каштановую девичью головку, которую Плотина приметила еще при входе в храм.
Та самая девушка.
О боги, как же мучителен выбор! Неужели это та, что достойна ее воспитанника? Нет конечно, кровь у нее слегка подпорченная. Ни для кого не секрет, что ее мать не блистала добродетелью. Но будем надеяться, что отец, сенатор Норбан, передал ей свою добропорядочность. Лицо чистое и скромное, с правильными чертами. Блистательная красота ни к чему – она скорее помеха и источник соблазнов. Ведь не секрет, что рука об руку с красотой идут такие пороки, как тщеславие и склонность к неверности. А ведь та, на кого падет выбор Плотины, должна быть исполнена чувства собственного достоинства. Именно по причине отсутствия этого самого достоинства две предыдущие кандидатуры пришлось отклонить.
Жрец продолжал монотонно читать молитву. Плотина же незаметно наблюдала за девушкой. Та стояла тихо, не переминалась с ноги на ногу, не вертела головой по сторонам, как обычно поступают ее сверстницы, придирчиво разглядывая платья своих подруг. Молчалива. Это хорошо. Потупив взор, уважительно стоит позади отца. Прекрасно.
Плотина не сомневалась, что вылепит ее по своему образу и подобию, направит, обучит, выпестует. Вот только платье – шелковое платье винного цвета. Нет, молодой девушке не пристало ходить в шелках. Впрочем, не секрет, что отец ее балует. С другой стороны, платье вполне пристойное – с длинными рукавами.
Девушка посмотрела на свою светловолосую младшую сестренку, которой никак не стоялось на месте с ней рядом, и поднесла палец к губам – мол, тс, не шуми. Ага, имеет подход к детям. Тоже хорошо. Потому что та, кого выберет Плотина, родит много детей. Нет, воспитывать их будет она, императрица Рима. Это она возьмет на себя их образование и, что самое главное, привьет им приличия. Что касается воспитания самой девушки – здесь, похоже, есть проблема. Говорят, что сенатор Норбан не только избаловал старшую дочь, но воспитал ее довольно странным образом. И о чем он только думает? Какая практическая польза девушке от Гомера и Эсхила? И какое счастье, что третья жена сенатора взяла на себя обязанность привить падчерице любовь к домашним делам. Ну, будем надеяться, что отцовские уроки не пошли ей во вред. Тем более что как только пойдут дети, ей будет не до книг. Второй вопрос – приданое. Надо сказать, что здесь Плотина была не столь требовательна, нежели некоторые. Для нее куда важнее другие вещи. К тому же приданое за девушкой дают вполне приличное, а уж применение ему всегда отыщется. Связи – вот что во сто крат ценнее любого приданого. И пусть сенатор Норбан заметно сдал в последние годы, его голос в сенате по-прежнему имеет вес.
Его поддержка может оказаться решающей.
Тем временем жрец закончил молитву Венере и поднял над головой чашу. На пол храма рубиновой струей пролилось вино. Девушка не спускала с церемонии глаз, все так же стоя, как статуя, и лишь слегка наклонив голову, увенчанную по случаю праздника венком из маков.
Во рту у Плотины все пересохло, сердце предательски колотилось к груди. Неужели это она? Та, единственно достойная?
Нет, достойной не может быть никто. Это попросту исключено.
А вот та, что будет всю жизнь к этому стремиться, что ж, такое вполне возможно. Как, например, вот эта. Вибия Сабина. Старшая дочь сенатора Марка Норбана.
Да, пожалуй, она подойдет. Вполне подходящая кандидатура.
– Ну, наконец-то это все, – вывел ее из задумчивости голос мужа, и, взявшись под руку, императорская чета вышла из храма Венеры. Завидев императора, толпа тотчас взорвалась ликующими возгласами. Волна человеческих тел подалась вперед. Люди тянули руки, в надежде прикоснуться к императорской тоге. Этот натиск пытались сдержать преторианцы в красно-золотистой форме, с трудом прокладывая узкую тропу к поджидавшим царственную чету золотым носилкам. Император сначала помог супруге сесть, а сам на мгновение остановился и поднял в приветственном жесте руку. Ликующие крики зазвучали с удвоенной силой: мужчины, женщины, дети – все радостно вопили, срывая голоса.
– А теперь на бега, – произнес Марк Ульпий Траян, великий понтифик и тринадцатый император Римской империи. Носилки взмыли вверх и поплыли прочь, качаясь на плечах шести рослых греков, в направлении Большого Цирка. – О боги, как же я ненавижу этих жрецов с их молитвами!
– Верно, дорогой, – рассеянно согласилась Помпея Плотина, Императрица семи холмов. Мужа она не слушала. Бега ее вообще не интересовали, равно как и вульгарный праздник в честь нового урожая винограда, во время которого мужчины и их подружки-потаскушки напивались до бесчувствия прямо на улицах Рима. Сейчас ей не было дела ни до чего. Ее мысли занимало одно – вернее, одна. Та девушка. Та единственно достойная девушка, на которую пал ее выбор. Плотина негромко усмехнулась. Только сейчас до нее дошло, что в последнее время она не думала ни о чем другом. И вот теперь, можно сказать, бремя решения свалилось с плеч. «Ладно, скажу ему завтра, – подумала Плотина, довольная собой. – Что я наконец нашла ту, которую искала».
Я не слишком жалую патрициев, и скажу честно, что они не слишком любят меня. Выскочка-головорез, обычно бормочут они, увидев меня рядом с собой, причем бормочут довольно громко, чтобы я мог их услышать. Но я не обращаю на них внимания. Потому что пользы от них никакой. Хотя есть и исключения. Причем эти исключения легко проглядеть.
Например, сенатор Марк Норбан. Очень хорошее исключение, я бы даже сказал, замечательное. Что касается плохих исключений, то мне следовало с самого начала внимательнее к нему присмотреться.
Ублюдок.
День начался, но его начало не предвещало ничего хорошего. Я уже ходил с разбитой губой, хотя, казалось бы, добыча мне попалась легкая: богатенький юный патриций, сбежавший от отца и наставников поохотиться на шлюх в Субуре, хотя, скажу вам честно, это не то место, где на них следует охотиться. Нет, шлюху он все-таки поймал, и в придачу к шлюхе подцепил дурную болезнь, которая даст о себе знать этак через пару недель, после чего, по дороге домой, зашел в нашу гостиницу и накачался дешевым вином. Наконец на нетвердых ногах наш любитель приключений вышел на улицу. Хозяин заведения незаметно мне кивнул, и я тоже выскользнул за дверь. Когда я в узком переулке вытащил кинжал и потребовал у него кошелек, юнец все еще был в стельку пьян. Наверно, это и придало ему храбрости. Вместо того чтобы послушно вручить мне кошелек, он разбил мне губу. Не думайте, мой кошелек от меня никуда не ушел, а вот юный патриций поковылял домой с разбитым носом.
– Считай это боевым крещением. Теперь ты настоящий мужчина! – крикнул я ему вслед. – В любом случае, это лучше, чем та зараза, которой наградила тебя та шлюха.
Кошелек оказался туго набит золотыми монетами, и я взял себе несколько, что лежали сверху, еще до того, как вручил его хозяину гостиницы, чтобы тот отсчитал мне положенный мне процент.
– Вытри губу и смотри в оба, – приказал он мне. – В праздники легкая добыча сама идет в руки.
– Тогда сам ее и лови, – бросил я ему. – А я пойду праздновать, как и все люди. Да здравствует Венера, да здравствует новый урожай винограда.
– Послушай, парень…
Я сделал неприличный жест и вышел вон. Мне под ноги тотчас бросился какой-то грязный уличный мальчишка. Я поддал ему в бок, чтобы он не путался у меня под ногами, и его мамаша, увидев это, принялась орать на меня. Ей я тоже показал неприличный жест и в дурном настроении растворился в толпе. Скажу честно – не о такой жизни я мечтал, когда вернулся в Рим. Нет, с одной стороны, я устроился очень даже неплохо: дармовая койка в гостинице, жратва, в которой не ползало никаких насекомых, денежки на баню или на театр – было бы желание. Отнимать кошельки у патрициев и богатых торговцев – это для меня как раз свистнуть. Вскоре я даже завел небольшое собственное дело – стал подворовывать у уличных торговцев в Субуре и за небольшой навар перепродавать украденное торговцам на Эсквилине. Так что, с одной стороны, жаловаться на жизнь не приходилось. И все же, и все же.
По случаю праздника всех желающих в Колизей пускали бесплатно, поглазеть на гладиаторские бои. Я не сомневался, что сегодня тысяча львов найдут на арене свой конец, пронзенные острыми копьями, а пять тысяч экзотических птиц – не менее острыми стрелами. Несколько сот преступников будут казнены стражей, а половину несчастных, приговоренных к участию в гладиаторских схватках, сегодня уволокут с арены железными крючьями через Врата Смерти.
Нет, туда я не ходок. Я обошел Колизей и направился в сторону Большого Цирка. Не то чтобы на скачках дело обходится без крови, там всякое бывает, если вдруг перевернется колесница. Но все равно это лучше, чем смотреть гладиаторские бои. Кроме того, в отличие от Колизея на скачках женщины не сидели отдельно, в специальных женских ложах, так что, если постараться, домой можно уйти с какой-нибудь хорошенькой римлянкой.
Смешно вспомнить, как я тогда старался уйти со скачек с какой-нибудь хорошенькой римлянкой. Но мне было всего восемнадцать.
Когда я пришел туда, трибуны уже были набиты битком под самые небеса. Народ размахивал цветными флажками, подбадривая свои любимые команды – Красных, Синих, Зеленых, Белых. И хотя лично я не болел ни за одну из них, но, будучи облачен в красную тунику, я машинально направил стопы в ту часть трибун, где сидели болельщики Красных.
– Это кто тебя так разукрасил, уж не болельщик ли Синих? – поинтересовался у меня какой-то тип с выбитыми зубами, тыча пальцем в мою разбитую губу.
– Кто же еще, – согласился я. Мой вам совет: никогда не спорьте с фанатиками.
– Погоди, Синие сегодня утрут вам нос! – выкрикнула с верхней трибуны какая-то женщина с раскрашенным синей краской лицом.
– Это еще кто кому утрет! – крикнул в ответ беззубый тип, после чего последовала короткая, но энергичная потасовка. Я под шумок встал с места, чтобы поискать себе другое, более тихое и удобное в той части трибун, где под навесом расположились ложи патрициев и всадников. Вдруг повезет прошмыгнуть…
– Верцингеторикс! – окликнул меня кто-то.
Я обернулся – на меня смотрела девушка в красном платье с венком из алых маков на каштановых волосах.
– Сабина! – удивился я, однако вовремя отвесил поклон. – Как тебя сюда занесло? Патриции сидят вон там!
– Знаю. У моей тети Дианы есть ложа. Но я сбежала от жениха.
– У меня есть место, – предложил я.
– Как здорово! – обрадовалась Сабина, беря меня под руку. Она была невысока ростом, едва доставала мне до плеча, однако люди расступались перед ней. Еще бы, ведь перед ними была патрицианка!
– Так ты болеешь за Красных? – спросил я у нее, заметив в ее руках небольшой красный флажок.
– В нашей семье все болеют за Красных. К тому же тетя Диана порвала бы с нами всякие отношения, вздумай мы болеть за кого-то еще.
Сабина села на мое место и посмотрела на меня.
– А ты где будешь сидеть?
– Не волнуйся. Эй, свалил бы ты, приятель, – сказал я мужчине, сидевшему по другую сторону от нее, и для пущей выразительности свирепо посмотрел на него. И он свалил. Я же разжился местом, а вдобавок удостоился улыбки сенаторской дочки. Так, может, день и не так уж плох?
– А почему ты сбежала от жениха? – поинтересовался я.
– Он вбил себе в голову, будто он самый главный в своре, и пытается отвадить соперников.
– У тебя свора женихов?
– Представь себе, – спокойно ответила девушка. – Может, я и не такая красавица, как моя мать, зато у меня есть ее деньги.
– Ну, это кто тебе сказал, что ты не красавица, – возразил я, но она не купилась на мой комплимент.
– Смотри, император! – воскликнула она, указывая на центральную ложу, куда только что влился поток патрициев. Мне не надо было долго гадать, который из них император – короткая солдатская стрижка, пурпурный плащ, ослепительная улыбка. Все это говорила само за себя. Император Марк Ульпий Траян поднял вверх кулак, и толпы на трибунах разразились восторженными криками и рукоплесканиями.
Патриции, томно полулежавшие в ложах, привыкшие держаться особняком всадники (они как будто стеснялись своего сословия), плебеи, битком набившие трибуны, – все они вскочили на ноги и принялись громко кричать и размахивать руками. Возницы и конюхи, что уже выбежали на арену, на мгновение застыли на месте. Казалось, что даже кони, которые ждали, когда их выпустят на беговую дорожку, и те приветственно затрясли головами.
Я только тогда понял, что кричу и хлопаю в ладоши вместе со всеми, когда у меня заныли ладони. В отличие от Сабины, которая осталась равнодушна к этому проявлению всеобщего обожания и продолжала сидеть на своем месте.
– Так всегда бывает, – пояснила она, когда я опустился на скамью с ней рядом. – Всякий раз, когда Траян выходит к народу. Он ходит по городу без охраны, потому что знает, что его никто не посмеет тронуть даже пальцем.
Я посмотрел на императора. Он тем временем опустился в свое золотое кресло, пробежал рукой по коротко стриженным волосам и расхохотался. Как это было непохоже на того, другого императора, которого я в последний раз видел сидящим в этой ложе!
– А этот ваш Траян мне даже нравится. Надеюсь, он не закатывает роскошных пиров и не требует, чтобы его величали Господином и Богом.
– Тс, сейчас начнется забег!
В следующий миг по трибунам прокатился рев: это на арену выкатилась первая колесница, запряженная четверкой вороных коней, украшенных зелеными плюмажами. За ней – еще две, тоже Зеленых, за ними – команда Синих. Их появление Сабина встретила негромким свистом, скорее похожим на шипение. Я рассмеялся.
– Эти Синие – мерзавцы еще те, – пояснила Сабина. – По крайней мере так мне вбивали в голову с самого детства.
Я вновь рассмеялся. Она же растерянно посмотрела на меня. Красные вышли на арену последними. Управлял ими высокий галл. Стоя на колеснице, он размахивал хлыстом, украшенным красными бусами, подгоняя своих резвых гнедых вперед. Сабина в ответ помахала красным флажком. Я заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Зрители на соседних местах поморщились, как будто мой свист больно резанул им по ушам.
– Как здорово у тебя получается! – воскликнула Сабина. – Я тоже так хочу. Научишь?
Я показал Сабине, как складывать за зубами язык. Она наблюдала за мной с неподдельным интересом, после чего засунула в рот два пальца и свистнула. Нет, свист получился лишь с третьей попытки, но она все равно осталась довольна собой.
– Как здорово. Спасибо, Верцингеторикс.
– Но это всего лишь свист.
– А для меня это что-то новое. Я всегда стараюсь научиться у людей чем-то новому.
– Даже у плохих людей? – уточнил я.
– Даже негодяи знают что-то такое, что может тебе пригодиться. Вспомни мою мать.
– И чему ты у нее научилась? – поинтересовался я, отгоняя от себя образ ее матери: зеленый шелк и надушенные кудри. Я вспомнил, как она слащавым, а на самом деле змеиным шепотом говорит, что я маленький грязный ублюдок, которому на роду написано умереть на арене. Да, я отлично помнил мать Сабины. А вот что помнит о ней она сама?
– Моя мать красиво одевалась, – как будто угадав его мысли, произнесла Сабина. – В остальном она была испорченная, бездушная интриганка.
– Лучше не скажешь, – согласился я. – Кстати, если ты хочешь научиться чему-то новому, могу предложить свои услуги. Я умею массу других вещей кроме свиста.
Сабина улыбнулась, однако вновь повернулись к арене, а в следующий миг засунула пальцы в рот. Арену огласил пронзительный свист.
– Красные! – выкрикнула она. Тем временем в императорской ложе Траян уронил платок, и восемь колесниц устремились вперед.
Рядом с поворотным столбом как обычно возникла давка. Колесница Белых перевернулась и первой сошла с дистанции. Трибуны разразились криками. Мне было видно только облако пыли, посреди которого мелькали лошадиные ноги, но и оно в следующий миг уже полетело дальше, к другому концу арены. Впереди мчался синий плюмаж. За ним зеленый, позади него – красный. Вскоре они исчезли за поворотом, и теперь криками разразились противоположные трибуны. Я же опустился на скамью.
– Значит, у тебя есть женихи, – произнес я как бы невзначай. – И кто же среди них главарь стаи?
– Не один, а двое. – Она оторвала взгляд от арены и повернулась ко мне. – Отец сказал, что разрешает мне выбрать себе мужа по своему усмотрению. Разумеется, в разумных рамках.
– И что это за рамки?
– Ну, во-первых, император должен дать согласие на этот брак, – ответила Сабина. – Ведь ни он, ни отец не позволят мне выйти замуж за вольноотпущенника из мясной лавки, равно как за кутилу и мота, который по уши в долгах. Кроме того, отец вряд ли будет рад, если мой выбор падет на любителя путешествий.
– А что не так в путешествиях?
Тем временем мимо нас вновь прогрохотали колесницы. Под крики, свист и рукоплескания трибун Красные упорно рвались вперед, пытаясь выиграть время у Синих на очередном повороте.
– Если я выйду замуж за губернатора или наместника какой-нибудь из провинций, мне придется уехать из дома. Отец же хочет, чтобы я оставалась с ним рядом. Боюсь, я буду вынуждена его разочаровать.
– Это почему же? Ты уже присмотрела себе генерала?
– Нет, – Сабина вновь перевела взгляд на арену. – Но я хочу повидать мир.
– Ну, ты даешь.
– Представь себе. Большой мир.
– Я видел Британию, – сообщил я. – Лондиний – это настоящая задница. А вот Бригантия – это на севере – очень даже ничего.
– А можно поподробнее?
– Там горы, – произнес я. – Горы и море. И еще там холодно, и вершины гор окутаны туманом, отчего кажется, будто идешь сквозь молоко.
Я рассказал ей про Бригантию. Сабина, хотя и следила за скачками, слушала с интересом, я бы даже сказал, впитывала каждое мое слово.
Лошади тем временем, гремя копытами, пробежали еще два круга.
– Я бы хотела увидеть Бригантию, – задумчиво произнесла она, когда я закончил свой рассказ. – Но не только ее. Я хотела бы увидеть весь остальной мир.
– И откуда бы ты начала?
– Может, с Иудеи, а может, с Галлии. Или с Египта – у египетских богов головы животных. Мне всегда хотелось узнать, прочему. А может, с Греции. Меня давно мучает вопрос, что лучше – Спарта или Афины. Хотелось бы взглянуть на них собственными глазами.
– У спартанцев лучше армия, – с видом знатока изрек я, вспомнив истории, которые рассказывала мне мать. – По крайней мере была лучше.
– То армия. А что еще у них есть? – задумчиво спросила Сабина. Тем временем, вздымая копытами облака пыли, лошади пронеслись мимо нас в очередной раз. Трибуны вновь взорвались истошными криками. – Интересно было бы выяснить.
– А ты знаешь, как они заключали брак? – спросил я. В свое время мать рассказала мне одну любопытную историю. Спартанцы всех девушек на ночь отводили в горы, как бы давая им фору, после чего отправляли им вдогонку юношей. Все как один были голые, и кто кого поймал, те и становились мужем и женой.
– Какой жуткий обычай. Какое счастье, что у нас в Риме такого нет. Лично я не смогла бы убежать, потому что бегаю плохо.
– Зато я хорошо! При желании догнал бы тебя за одну секунду.
– А зачем тебе это? По-моему, тебе как легионеру куда больше подошла бы стойкая спартанская девушка.
– Но ведь я не легионер и не собираюсь им стать.
– Неужели?
– Оттрубить двадцать пять лет в походах и гарнизонах. Нет, это не для меня. Дураков нет.
– Как сказать, – ответила Сабина, вновь переключая внимание на арену. Лошади бежали пятый круг, и крики зрителей на трибунах слились в один оглушающий рев. И самое главное, Красные опережали Синих. – Они впереди! – радостно крикнула Сабина и помахала флажком.
– Эй! – я обернулся на детину, сидевшего позади Сабины. Этот нахал подался вперед, на чем свет стоит понося Синих, отчего его колени теперь упирались ей в спину. – Живо убери от нее свои вонючие ноги.
– А, может, ей приятно, откуда ты знаешь? – бросил он в ответ, похотливо оглядывая Сабину с ног до головы.
– Убери ноги, кому сказано, – рявкнул я на него и дернул за край туники. Скажу честно, руки у меня чесались.
– Ты собираешься ввязаться в драку? – с нескрываемым интересом просила Сабина.
– Ну, не то чтобы в драку, – ответил я, впечатывая кулак наглецу в нос. – Но проучить стоит.
Сыпля проклятиями, мой противник с позором удалился. Я погрозил кулаком ему вслед.
– Только попробуй вернуться со своими дружками!
– А что, пусть возвращается, – возразила Сабина. – Я еще ни разу не видела настоящей драки.
– Но ведь ты видела меня на арене. Мой второй бой. Тогда мне было всего тринадцать и мне в плечо впилось копье. Кстати, могу показать шрам.
– Да, я помню, – ответила Сабина. – Ты дрался как настоящий герой, это так. Но ведь дрался не из-за меня. Из-за меня еще никто не дрался. Но теперь мне понятно, почему девушкам так нравится, когда кто-то дерется из-за них.
– Ты какая-то странная, скажу я тебе, – заметил я.
– Ты так считаешь? А, по-моему, я самая обыкновенная.
– В любом случае места стало больше, – ответил я, как бы невзначай кладя ей на плечо руку. Сабина лукаво посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Красные тем временем рвались к финишу. Копыта лошадей взбивали пыль, над их головами развевались красные плюмажи. Наша часть трибун взорвалась ликующим ревом. Впрочем, сегодня нас ждало еще три заезда. В одном из них победа также досталась Красным, в двух других – Зеленым. Под конец мне это стало слегка надоедать.
– Не хочешь перекусить? – предложил я. – Сколько можно смотреть, как лошади носятся по арене кругами.
– Верно. После второго заезда это уже все одно и то же, – согласилась Сабина. – И куда ты предлагаешь пойти?
Мне в голову тотчас пришла целая дюжина самых разных, но очень удобных мест, правда, все они не имели к еде никакого отношения. К тому же я был с сенаторской дочкой!
– Можно купить еды у уличных торговцев, – предложил я, плечом прокладывая нам дорогу. Сабина семенила за мной следом.
– Может, купим колбасок? – указала она на тележку.
– Лучше не стоит. Там скорее собачатина, а не свинина.
– Кстати, интересно, почему свинину есть можно, а собак нельзя? – размышляла вслух Сабина. – Ведь едим же мы гусей, свиней, а ведь они такие же домашние животные, как и собаки. Или взять, к примеру, угрей или миног. Какие же они противные на вид! И ничего, мы их едим и еще никого даже не стошнило. А вот собак – нельзя. Странно.
– Хочешь попробовать?
– Честно говоря, нет. Но все равно хотелось бы знать, откуда взялся этот запрет?
– Смотрю, ты любишь задавать вопросы.
– А ты?
– Лично меня в данный момент куда больше интересует, где бы поесть. И еще – чем я буду заниматься, скажем, через год.
– А я знаю, что будет со мной через год, – задумчиво ответила Сабина, беря меня под руку. – Наверно, поэтому я и могу задавать вопросы о чем-то другом.
– И что же будет с тобой через год? – спросил я у нее.
– Буду замужем. Что еще?
Я купил ей жареного хлеба и пару тонких полосок жареного мяса, которое, я был уверен, раньше не бегало с лаем по улице. Жуя наш нехитрый обед, мы посмотрели пятый забег, и когда победа досталась Синим, я обучил сенаторскую дочку нескольким смачным ругательствам.
– Умри медленно, ты, Синий недоносок! – с восторгом кричала с трибуны Сабина. когда возница Синих с гордым видом прокатил мимо нас под рукоплескания своих болельщиков, после чего присовокупила еще парочку забористых словечек. Как вдруг…
– Вибия Сабина, ты потерялась? – раздался за нашими спинами спокойный, хорошо поставленный голос, какой мог принадлежать только патрицию.
– Да нет, – ответила она и, не убирая руки с его локтя, обернулась к владельцу баритона. – Это ты, трибун?
Я с первого взгляда понял, что передо мной птица высокого полета. Только богатые имели привычку расхаживать в белоснежных тогах, не путаясь в складках и не наступая при этом на подол, как то обычно бывает с нашим братом-плебеем.
Трибун был высок, на вид лет двадцати шести. Нет, ростом он был пониже меня, зато шире в плечах. Правильные черты, темные, коротко стриженные кудрявые волосы, спокойный взгляд глубоко посаженных глаз. Руки сильные, ладони большие, пальцы унизаны кольцами. А еще он был бородат, что совсем не типично для римлян. Придерживая одной рукой на груди складки тоги, он посмотрел на Сабину с явным неодобрением.
– Тебе здесь не место.
– Это почему же?
– У твоего отца есть ложа. Там тебя никто не тронет.
– Меня и здесь никто не тронет с моим телохранителем.
Трибун покосился на меня. Всего один мимолетный взгляд, но я был готов поклясться, что через год он подробно опишет мою внешность – начиная с торчащих вихров и до обутых в потертые сандалии ног. Не забудет он и амулет у меня на груди, который – судя по тому, как скривились его губы, – он явно счел варварским суеверием.
– Верцингеторикс, – сказала Сабина, – познакомься. Публий Элий Адриан, народный трибун.
– А что это за должность? – удивился я, не удостоив его даже кивком головы. – Он кто, армейский офицер?
– Нет, армейские трибуны – это совсем другое. Адриан что-то вроде мирового судьи. Это первая ступенька, которую нужно занять прежде, чем стать претором.
– Есть и другие обязанности, – добавил Адриан, глядя на меня с холодным прищуром. – А это кто такой? – поинтересовался он у Сабины, имея в виду меня.
– Клиент моего отца, – не моргнув глазом, ответила она.
– Понятно. – В его голосе прозвучала легкая ирония. – У сенатора Норбана вечно какие-то странные клиенты.
– Верно, – согласилась Сабина. – И они мне нравятся. От них всегда узнаешь что-то новое.
– У тебя странные вкусы, Вибия Сабина. – В голосе Адриана мне послышалось осуждение.
– Неужели? – вставил слово я. – А, по-моему, это так мило с ее стороны.
Трибун на мгновение задержал взгляд на моей руке, на которой все еще лежали пальчики Сабины, затем равнодушно отвернулся.
– Если ты, Вибия Сабина, не позволишь мне сию же минуту проводить тебя в отцовскую ложу, я уйду. Я терпеть не могу бега. Мне больно видеть, как погибают несчастные лошади, слышать их предсмертное ржание.
Отвесив Сабине поклон, трибун удалился. В отличие от меня ему не пришлось прокладывать себе дорогу – толпа сама расступалась перед ним.
– Надутый патрицианский ублюдок, – бросил я ему в спину.
Вот так состоялось мое знакомство с Публием Элием Адрианом. Эх, зря я тогда не прихлопнул его. Честное слово, так было бы лучше и для Сабины, и для меня.
«Как хорошо, – подумала Сабина, шагая сквозь толпу вслед за Виксом, – когда рядом есть кто-то большой и сильный, кто при случае защитит тебя». Викс шел впереди, прокладывая им путь сквозь давку напиравших со всех сторон болельщиков Красных. Сами Красные только что выиграли последний забег и таким образом стали победителями дня.
– Моя тетя Диана ни за что меня не простит, что я ее не поздравила, – крикнула Виксу Сабина, пытаясь перекричать ликующий гул голосов, которыми трибуны приветствовали своих любимцев. Колесница тем временем описала круг почета, и болельщики уже рвались на арену, чтобы воздать почести победителям.
– Клянусь Хароном! – воскликнул Викс, работая локтями. Еще миг – и его взору предстали беговые жеребцы Красных: все в пене, огромные и сильные, они были копытами и грызли удила. – Ни за что в жизни не сяду верхом на лошадь. Вот это чудовища. Честное слово, не понимаю, как кто-то может…
– Сабина! – раздался рядом чей-то голос. Откуда-то из-за их спин вынырнула тетя Диана и радостно обняла Сабину за талию. Руки у тетушки были коричневые, загорелые, что никак не вязалось с представлениями большинства римлянок о красоте. Впрочем, ее красное платье и светлые волосы тоже пропахли отнюдь не духами, а сеном. – Ты видела? Наши Красные выиграли пять забегов из девяти! Я пригласила возниц к себе на виллу, чтобы отпраздновать это событие. Надеюсь, ты составишь нам компанию…
– Нет, тетя, я иду домой, – ответила Сабина.
– О боги, где это видано! Я в твоем возрасте в два счета могла на спор перепить любого возницу. Впрочем, как хочешь, а я пойду, проведаю моих любимцев.
С этими словами тетя Диана растворилась в ликующей толпе.
– Это твоя тетка? – спросил Викс, с восхищением глядя ей вслед.
– Не совсем. Скорее дальняя родственница со стороны отца, но я привыкла называть ее тетей. – С этими словами Сабина вытащила из волос поникший мак и принялась вертеть его в руках. – Не стесняйся, можешь глазеть на нее, сколько тебе вздумается. Ты не один такой.
– Похоже, в молодости она была очень даже ничего.
– Ты прав. Стоило ей войти в комнату, как головы всех мужчин словно по команде поворачивались в ее сторону. Что жутко раздражало мою мать: ей, видишь ли, хотелось, чтобы головы поворачивались исключительно в сторону ее персоны.
Сабина вновь взяла Викса под руку, и они, увлекаемые толпой, двинулись к выходу из Большого Цирка, наступая на остатки пищи, лужи пролитого вина, увядшие цветы и брошенные флажки. Болельщики Красных от гордости надували щеки, болельщики Синих – хмуро смотрели на них исподлобья; дети закатывали рев, парочки спешили уединиться где-нибудь в укромном уголке. Небо над головой уже темнело. Еще немного – и на Рим опустится ночь. Сабина запрокинула голову, глядя на гигантский овал Колизея. Взгляд Викса тоже был прикован к каменной громаде. И впервые за весь день лицо его, такое живое и подвижное, было похоже на каменную маску.
– Ты думаешь про Колизей? – спросила Сабина.
– Нет, – коротко ответил Викс, со злостью отталкивая от себя какого-то пьянчугу. Но тот лишь расплылся в улыбке и, выкрикнув: «Да здравствуют виналии!», шатаясь, растворился в сумерках. – Но иногда он мне снится во сне, – добавил Викс.
– А вот мне ничего не снится, – грустно отозвалась Сабина. – С тех пор как я излечилась от эпилепсии, я больше не вижу снов.
Припадки начались у нее в раннем детстве, но ее излечила – как то часто бывало в таких случаях – гладиаторская кровь. И гладиатором этим был тринадцатилетний Викс, раненный на арене во время своего первого боя. Сабина видела, как это произошло: меч противника впился ему в плечо, что само по себе не так уж страшно. Но Викс нарочно подался вперед, давая лезвию войти глубже, чтобы сам он смог дотянуться до противника, превосходившего его ростом и силой, чтобы нанести ему смертельный дар. «Наверно, поэтому я и поцеловала его, когда мы с ним встретились лицом к лицу. Эх, ну и вид у него был!»
– Ты скучаешь по своей эпилепсии? – удивился Викс. Небо тем временем из розового сделалось пурпурным.
– По припадкам – нет. А вот по снам – да. В снах с нами разговаривают боги. Неужели это значит, что они больше ни разу не заговорят со мной?
– Вот уже не знаю, хочу ли я, чтобы со мной заговорил бог.
– Это почему же? По-моему, было бы даже очень интересно.
– А вдруг он будет со звериной головой? Не испугаешься?
– Я не пугливая, – ответила Сабина.
– А вот в это я очень даже верю, – ответил Викс, помогая ей обойти пьяного толстяка, уснувшего посреди улицы.
Похоже, добрая половина жителей Рима так увлеклись молодым вином, что теперь, хлебнув лишнего, храпели прямо на улицах, у стен домов. Тем временем Сабина с Виксом миновали целый лабиринт узеньких улиц. Они шагали бок о бок, и сандалии Сабины негромко стучали по брусчатке мостовой. Сабина открыла было рот, чтобы поинтересоваться у него, куда он ее ведет – домой или куда-то еще, как из сгущающихся сумерек выпрыгнула чья-то тень и стукнула Викса по голове.
– Ну, как тебе? – рявкнул грубый мужской голос, и Сабина узнала в нем болельщика Синих, которому Викс разбил на трибуне нос. «Похоже, он нашел своих дружков», – подумала Сабина, а в следующий момент на нее кто-то налетел, и она, не устояв на ногах, растянулась на мостовой, больно ударившись бедром. Она тотчас же заставила себя приподняться на руках, и ее глазам предстала такая картина: Викс, как мог, отбивался от двоих нападавших. Увы, силы были неравны: хотя он и нанес одному из них удар, обидчикам удалось заломить ему за спину левую руку. Тот, чей нос испытал на себе кулак Викса, со стоном отпрянул, однако уже в следующий миг повернулся к Виксу и нанес ему ответный удар. Викс вскрикнул, и этот крик больно резанул Сабину по ушам. Но что еще хуже, откуда-то из темных закоулков показались новые фигуры в синих туниках и схватили Викса за вторую руку. Викс весь напрягся, сыпля проклятиями. Его главный обидчик – Синяя Туника, как окрестила его Сабина – уже замахнулся для удара, когда ему на затылок опустился увесистый камень.
– А как тебе вот это? – воскликнула Сабина, увидев, что он рухнул как подкошенный, и наклонилась, чтобы снова взять в руки грязный камень, который ей удалось вырвать из мостовой.
– Стукни его еще раз! – крикнул ей Викс, а сам боднул головой одного из нападавших.
– Ты уж извини, – сказала Сабина, опустившись на колени рядом с поверженной Синей Туникой. Ей хотелось проверить, не убила ли она его часом, после чего огрела по голове камнем еще разок. Тем самым был положен конец его слабым попыткам подняться с земли.
Сабина приподнялась: вдруг Виксу требуется ее помощь. Но, похоже, инициатива перешла в его руки. Врезав одному из налетчиков локтем в горло, он вогнул ему колено в живот и, когда тот согнулся пополам, повернулся к остальным, чтобы разделаться с ними. Оскалив зубы, будто хищный волк, он налетел на них, раздавая удары, а в следующий миг они, спотыкаясь, устремились прочь.
– Да, не везет тебе с друзьями, – пошутила Сабина.
– Что поделать, – ответил Викс, сплевывая кровь с разбитой губы. Сабина посмотрела на него: высокий, сильный, еще не остывший от ярости. – Спасибо, что помогла.
– Пожалуйста. – Она поднялась на ноги и, довольная собой, отшвырнула прочь камень. – Моя первая драка, а я уже своими силами уложила одного. Какой замечательный день!
– Это точно! – поддакнул Викс, затем в два шага пересек булыжную мостовую и, прижав Сабину спиной к стене какого-то дешевого доходного дома, принялся осыпать поцелуями.
«Так меня еще не целовали», – подумала Сабина. Нет, опыт по части поцелуев у нее был. Например, с тем же Виксом, но тогда они с ним оба были детьми. Или кое с кем из женихов. Сабина нарочно провоцировала их, желая изведать, что чувствуешь, когда в тебя впиваются чужие губы. Впрочем, женихи не шли дальше легких прикосновений, испуганно косясь при этом на дверь – вдруг сюда войдет отец – и тогда прощай все надежды! Впрочем, нет, одно исключение имелось. Один жених, явно искушенный в этом деле, засунул ей в рот свой язык так глубоко, как будто пытался проверить, что она ела на обед.
– Ты слишком маленькая, – недовольно произнес Викс и для удобства оторвал ее от земли. Сабина усмехнулась, запрокинула голову, подставляя для поцелуя губы, и обвила его шею руками. Викс едва не раздавил ее в лепешку, прижав ее к стене. Но, о боги, какая теплая была эта грудь, такая теплая, как будто кровь, что текла в его жилах, была горячее, чем у остальных людей. Сабина чувствовала, как бьется его сердце, ощущала солоноватый привкус его разбитой губы. Она потрогала его шею и легонько начертила пальцем букву «О». Викс простонал, и его губы сместились ниже, к ее плечам и шее.
Его рука скользнула ей в волосы и сорвала увядший венок.
– Эй, что вы делаете, развратники! – вернул их с небес на грешную землю чей-то недовольный голос. – Не могли найти себе другое место! Живо убирайтесь прочь от моих дверей!
Дверь приоткрылась, и изнутри на потемневшую улицу упал луч света. А в следующий миг Сабину кто-то больно ударил по голове. Викс выругался, и они оба посмотрели в лицо новому обидчику. Вернее, обидчице, ибо это оказалась широколицая тетка. Казалось, она вот-вот лопнет от злости и праведного гнева.
– Головорезы и потаскухи, житья от вас нет. Не даете приличным людям спать: то кулаки у вас чешутся, то причинное место!
– Мы еще даже не приступили к тому, что ты думаешь! – крикнул ей Викс, но Сабина схватила его за руку и, давясь от смеха, потащила прочь. Грозная тетка продолжала сыпать им в спину проклятиями, понося, на чем свет стоит.
– Вот умора! – воскликнула Сабина и прикрыла ладонью рот. Но смех продолжал душить ее, он просачивался сквозь пальцы, сыпался звоном монеток на мостовую, улетал к небесам. Голова шла кругом. Казалось, она сама вот-вот воспарит над миром. – Еще кое-что новенькое!
– Целоваться у чужих дверей?
– Нет, узнать, что я потаскуха. Так меня еще не называли.
– Ну, нашла над чем смеяться! – Викс вновь привлек ее к себе. В темноте его глаза показались ей бездонными черными колодцами. Но Сабина остановила его, положив ему на грудь руку.
– Боюсь, что отец меня скоро хватится. Уже темно, и он наверняка забеспокоится, что меня еще нет дома. Не хотелось бы его волновать. Тем более что наш дом близко отсюда.
Викс насупился, однако руки разжал.
– Я же сказал, что научу тебе вещам поинтереснее свиста.
– Спасибо. Научил.
Путь до ее дома они проделали в напряженном молчании. А когда подошли к воротам, Сабину уже поджидали слуги. Заметив их, Викс насупился еще больше.
– Проклятье, – недовольно буркнул он.
Сабина рассмеялась.
– Рассчитывал на прощальный поцелуй?
– Или что-то другое, – буркнул в ответ Викс.
Между прочим, всю дорогу до дома Сабине не давал покоя тот же самый вопрос. А почему бы нет? Но слуги уже высыпали ей навстречу.
– Госпожа, ты должна была вернуться домой еще засветло! – укоризненно воскликнул кто-то.
Сабина посмотрела на них и, с достоинством натянув на голову паллу, прошествовала в дом. Ей оставалось лишь уповать на то, что Викс не оставил отметин на ее шее, которые ей будет трудно объяснить. Она услышала, как за ее спиной Викс повернулся и зашагал прочь.
Движимая каким-то шестым чувством, она отослала слуг прочь, а сама окликнула его удаляющийся силуэт.
– Викс!
– Что такое?
Он резко обернулся, и в свете факелов она увидела, что он зол.
– Сейчас ты целуешься лучше, чем в тринадцать лет! – весело крикнула ему Сабина и исчезла в доме.
