ОглавлениеНазадВпередНастройки
Шрифт
Source Sans Pro
Helvetica
Arial
Verdana
Times New Roman
Georgia
Courier
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
© Алексей Тугарев, 2016
ISBN 978-5-4483-0980-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Невольник чести
Нам не понять, о чём он думална том притоптанном снегу,когда трясущееся дулотянул к смертельному врагу.И пуля мягко проходиласквозь ткань гвардейского мундира,и, до барьера не дойдя,обмяк и рухнул негодяй.Как персонаж нелепой драмы,стоял в пороховом дыму,не понимая, что к чему,усталый, маленький, кудрявый.Ну вот: итог его обид —наглец наказан. Что, убит?
Какой восторг! Какая странность,что рядом – в десяти шагах —тот белокурый иностранец,наставивший ему рога,лежит, распластанный в сугробе,рукой дрожащею угроблен.И, торопясь, прикрыл Данзасего стеклянные глаза.Обратно ехать было тесно.Чем ближе к Мойке, тем тесней.Вошёл домой, сказал жене:«Наташа, я убил Дантеса».Она не выразила гнев,а зарыдала, побледнев.
Жена сквозь всхлипы говорила,что не простит она его,что бедная Екатеринатеперь останется вдовой,что Жорж был чист и благороден,что надо ехать к Нессельроде…Пытаясь не осатанеть,он удалился в кабинет.Ужель у всех такие жёны?О Боже, как нехорошо…Тут неожиданно пришёлЖуковский – мрачный, раздражённый.Сказал сурово: «Александр!Ведь ты поэт, а не гусар.
Зачем тебе такая удаль?Ну ладно, он кавалергард.Ну ладно, были пересуды,что ты действительно рогат.Но разве мы того хотели,чтоб ты пятнал себя в дуэли?»И горячо, но не спеша,он победившему внушал,что нетерпенье расквитатьсяне отыграло ничего,что репутация егов ряду промокших репутаций,что до архангеловых трубна нём висит французский труп.
Кроваво-красное светиловсходило в охтинских дымах,и весть недобрая гостилав обескураженных умах.Она катилась по столице,весьма вытягивая лица.И усмехнулся государь —мол, от него – не ожидал.И некий юный офицерик,его поклонник с детских лет,писал рифмованный памфлет,где ситуацию оценити под рыданье аонидего с Онегиным сравнит.
Страдал ли он, кумир России,когда пришёл жандармский чин,когда проехать попросилидля выяснения причин?Везли и невзначай ругалиобременённого долгами,толкающего к нищетежену и четырёх детей.Ему же чудились приметы,гадалки, зайцы и попы,и перемолотые в пыльнерукотворны монументы,несохранивший талисмани болдинская глухомань.
Отрывки из поэмы «Монолог»
1
Что-то большее, чем любовь,обоюдное, как волейбол,и на малом отрезке времениназываемое судьбой:регулярное повторениеувлекательных ситуаций,незаметных чужому оку,да и собственному не всегда,чтобы всё смогло отстояться,как разболтанная вода,чтобы солнце ломилось в окна,чтобы совесть стояла около,как изысканный часовой,чтобы доски сосновые сохли,краской крашенные половой.
Но искусство подержанных паузпоначалу меня страшило,и я видел, как на экране,что иду я и оступаюсь,что слова мои будут фальшивы,словно их у кого-то укралии всучили мне за бесценок,что утраты нагрянут с ветрами,что помнут нас в массовых сценах,что растаешь вдруг в мираже ты,почему – не смогу узнать,и раскроется вместо сюжетаустрашающая белизна.
Но теперь, когда всё отстоялось,впрочем, несколько своеобразно,и законная постоянностьс неба падает, как сухофрукт,я пытаюсь устроить праздникна пространстве разорванных рук.
Мы идём коридором длинным,где нездешнею свежестью веет,и мерещится что-то вдали нам,и случайно открытые дверидвадцати непрожитых жизнейзамуровываются кирпичом,и капризный изгнанный призракне слепит нас своей свечой.
7
Отношения между нами —как запутывающийся орнамент,что уже невоспроизводимпо обрывкам воспоминаний,расстилающимся позади.
Вспоминаются мелочи: скажем,как кофейное сердце стучит,как в ущельях замочных скважингромыхают чужие ключи,как дождя увертюрные каплиохлаждают горячий лоб,как шумы в телефонном кабелевосполняют отсутствие слов.
И расплаты латунные кольца,заворачивающиеся в спираль,заставляют меня беспокоиться:те ли двери я отпирал?Я достоин оценки «посредственно»,но, надеюсь, тебе повезёт,и не будет иметь последствийэтот сумрачный эпизод.
Песенка
Я снова решил посетить тот дом,где вспомнят меня с трудом,где строго посмотрят в лицо моёи нехотя скажут: здрасьте.Я знаю одно: в этом доме живёт,живёт, не зная забот,как облако невесомое,объект моей давней страсти.
И вот я вхожу в их махровый уют.Мне тапочки подают.Спокойствия олимпийскогоу них исполнены лица.Глаза его сверлят и пепелят,она же отводит взгляд.И хочется мне зацепить кого-нибудь и дать разозлиться.
Но я наблюдаю их прочный союзи тронуть его боюсь.И хочется словом удар нанести,но зубы зашлись в оскоме.Я просто обычный незваный гость,досадный, как в пятке гвоздь,и нет никакой благодарностиза то, что я их познакомил.
Сидим с разговорами о пустяках,бокалы вертя в руках.И, кажется, план рискованныйв своей затаил душе я:как встречусь взглядом с его женой,скажу ей: пойдём со мной.И вырвется из оков она,и кинется мне на шею.
Но я понимаю, что всё не то,хватаю своё пальто.И здесь мне требовать нечего,и есть у меня другая.Иду и держу себя в руках,спиною чувствуя, какглаза её бесконечныеглядят вослед, не мигая.
Стишок про блокбастеры
Так сказать, голливудская правдабезошибочная расправакак обычно, за правое дело —за спасение цивилизации,или месть за убитого брата.Мускулистого супергерояпуля-дура вовек не заденети взрывная волна не накроет,но бандитам не отвязаться,если он их ударит в морду,применяя, как правило, ноги.Даже если оружия много,завершается всё рукопашной.Нам за главных героев не страшно,ибо их берегут к хэппи-энду.А неглавных героев не жалко —это просто побочные трупы.Наш герой пробивается к цели.Кто кого: разобраться не трудно.Ждите бойню в финальной сцене…Но постойте. Нажмите кнопку.Кнопку паузы и перемотки.Задержите свой взгляд на кадреперестрелки в аэропорту.Это я – случайный свидетель —получаю шальную пулюиз винтовки супергерояи роняю свой чемодан.И в глазах моих виден ужаспогибающего человека,непричастного к этой стрельбе.И момент моего паденияна бетонный пол вестибюлястоит всех мордобойных сцен.А теперь вынимайте кассету!Здесь вам нечего больше смотреть.
Памяти Стамбула
Константинопольская губернияснова вершит торжества юбилейные.Лезет толпа на трибуны фанерныеперед началом парада,и начинает читать поздравлениясам государь император.
Слушает нехотя долгую речь его(утром в газетах она уже издана),смотрит на взмахи безвластной дланигород, давно уже обестуреченный,русско-еврейско-болгарско-греческий —десять веков обожавшийся издалисимвол имперских желаний.
Впрочем, туристам всё одинаково.Им всё равно, где «зелёными» тратиться.Берег утыкали пляжные зонтики,и непонятно уже: Царьград это,Ялта или Сухум.А для любителей местной экзотикив лавках, увешанных твёрдыми знаками,вновь продают лукум.
Клин самолётов прорезал воздух —это конец парада.Тянут фанеру эстрадные звёздыКиева и Петрограда.Века двадцатого годы десятыеславит над площадью эхо.Тень на Босфор ложится от статуивещего князя Олега.
Генеральный план
В отдалённый купеческий город,где торгуют пенькой и пшеницей,прикатило большое горе,дважды сложенное пополам.Объявил генерал-губернатор,что велением императрицыперестроить весь город надои раскрыл генеральный план.
Разукрашен он был виньетками,обрамляли его картуши,завивались хвостики букв.Прихоть питерского архитекторабеспощадным росчерком тушивсе дворы и сады разорвала,растоптала дома и подвалы,искорёжила нашу судьбу.
Что же, матушка Екатерина?Для чего нам такие изыски —регулярная планировка,европейская кутерьма?Чтобы наглые геодезистыпоперёк наших улиц старинныхпротянули свои верёвки,заставляя двигать дома?
Года два купечество проситпереулки чуть-чуть переставить,а чиновники, не тушуясь,загребают дары свои.Но по старым уютным кварталампродолжается рубка просек,чтобы вместо мощёных улицбросить пыльные колеи.
Вместо лавок былых и грядокгеометрию раскатили,потому что такой порядокгосударственно необходим.И не хочет увидеть город,как сжимая просвет першпективы,угол церкви немым укоромтротуар перегородил.
Возвращение в Карфаген
I. Дорога
Из Карфагена вышедшее судноуже Столбы спокойно миновало,дорогою известной и нетруднойотправилось к Канарам за товаром.
Но мягкий ветер, обернувшись шквалом,ниспосланным всевидящим Ваалом,не дал пристать к заветным островам.Несло корабль к полудню и закатуи вынесло почти что на экватор,у побережья в щепки разорвав.
Потом на берегу Венесуэлынайдут в песке давно увязший каменьс кривыми финикийскими значками —для тех, кого забросит в эту даль,чтоб эти горемыки поглядели,что здесь и раньше люди побывалии, кстати, не забыли о Ваале,а принесли положенную дань.
Один из тех, кто выжил в океане,добавлен был к реестру утонувших,но странное, чужое покаяньеи чувство бесполезности утрату нескольких живых измяли души,когда вершился дедовский обряд.
И раскололась выжившая группа,и те, кто не хотел быть в роли трупа,задумали своё начальство броситьи той же ночью впятером уйти.Нормальные свободные матросы,но с коллективом им не по пути.
Довольно скоро встретили людей,осматривались несколько недель.Пришлось понять, что никуда не деться:на этой неприкаянной земленет городов, дорог и кораблей,а только бродят голые индейцы.
Привычный мир их выплюнул, как кость,и выбросил настолько далеко,что нет пути назад. Но ведь нельзя жепогибнуть здесь, от родины вдали,и не увидеть ни родимых лиц,ни средиземноморского пейзажа.
Припоминая, что Земля кругла,что Африка сравнительно малаи с юга омывается морями,а Азия изрядно велика,решили продвигаться на закат,идя туда, где деды умирали.
Узнав плоды, которые едят,и способы общенья с незнакомцем,покинули любезного вождя,и двинулись вослед за южным солнцем,вдоль берега, как правило, идя.
Преодолев преграду перевала,они достигли новой водной глади,что путь на запад им перекрывала,и вновь они пошли, на солнце глядя,но к северу вели их берега,туда, где тьма и вечные снега.
На них туземцы этих береговсмотрели удивлёнными глазами.Их трижды принимали за богов,их восемь раз едва не растерзали.
Они полгода в рабстве провели,они едва не умерли в пустыне,и вот пришли на самый край земли,где даже море подо льдами стынет.
Чертили карты палкой на снегуи ожидали лета терпеливо.Прощались на чукотском берегус хозяевами моря и пролива.
Ещё два года шли они, покане встретилась великая река,впервые из глубин материканесущая медлительные воды.И знали на амурских берегахо лошадях, железе и деньгах.Привычный мир! Подумать только – вот он!
А между тем, сюда пришли они,уже двоих своих похоронив,а третьего так глупо потеряли.Однажды он сказал, что он пошёлна юг, в страну, откуда возят шёлк,что хватит, мол, общаться с дикарями.
А двое гнули линию свою,что надо им домой, а не на юг,что путь туда ошибочен и ложен,что их страшит Великая стена,что кормят их лесные племенаи на алтарь закланий не возложат,
а государство может наказать(и в том его законности пикантность!),к примеру, за красивые глаза,в которых не заметен эпикантус.
А он сказал, что не упустит шансувидеть то, чего никто не видел,и, гибели в Китае не страшась,покинул их в печали и обиде.
Они же вышли к озеру Байкал,у степняков лошадок раздобылии кочевали к западу, покана переправе у одной из рекне повстречался черноморский грек,который, правда, не бывал в Сибири,но раза два мотался на Урал,где камушки у местных собирал.
Он путал Карфаген и Финикию,не сразу понял, кто они такие,и не поверил в длительность пути,но с ним они дошли до Танаиса,где наконец смогли остановитьсяи облегчённо дух перевести.
