Будденброки

Глава седьмая

Она надела свою большую соломенную шляпу и раскрыла зонтик, так как, несмотря на легкий морской ветерок, жара стояла немилосердная. Молодой Шварцкопф, в фетровой шляпе, с книгой под мышкой, шагал рядом и время от времени искоса на нее поглядывал. Пройдя Первую линию, они вошли в пустынный парк; в этот час солнце заливало все его розарии и усыпанные гравием дорожки. Напротив кургауза, кондитерской и двух швейцарских домиков, соединенных между собою каким-то длинным строением, безмолвствовала полускрытая в ельнике раковина для оркестра. Время близилось к полудню, и все еще были на взморье.

Они пересекли детскую площадку со скамейками и большими качелями, обогнули ванное заведение и медленно пошли по направлению к маяку. Солнце так накалило землю, что от нее подымался жгучий, пряный аромат клевера и других трав, и в этом пахучем воздухе с жужжанием вилась мошкара. Море шумело глухо и однообразно. Где-то вдали на нем вдруг появлялись и опять исчезали белые барашки.

– Что это у вас за книга? – полюбопытствовала Тони.

Молодой человек тотчас же, не глядя, перелистал ее.

– Ах, вам это будет неинтересно, фрейлейн Будденброк! Здесь все про кишки, кровь и болезни. Вот видите, на этой странице рассказывается об отеке легких. При этом заболевании легочные пузырьки наполняются такой водянистой жидкостью… Это очень опасное следствие воспаления легких. Если болезнь принимает дурной оборот, человеку становится невозможно дышать, и он умирает. И обо всем этом здесь говорится совершенно хладнокровно…

– Фу!.. Но, конечно, если хочешь быть доктором… Я похлопочу, чтобы со временем, когда доктор Грабов уйдет на покой, вы сделались у нас домашним врачом. Вот увидите!

– Весьма признателен!.. А можно поинтересоваться, что вы читаете, фрейлейн Будденброк?

– Вы знаете Гофмана? – спросила Тони.

– Этого с капельмейстером и золотым горшком? Что ж, очень мило. Но это – как бы вам сказать? – это все же дамское чтение. Мужчины в наши дни должны читать другое.

– Теперь я хочу задать вам один вопрос, – решилась наконец Тони, пройдя еще несколько шагов. – Как, собственно, ваше имя? Мне ни разу не удалось его разобрать, и это даже начало меня сердить. Я все гадаю и гадаю…

– Гадаете, как меня зовут?

– Ну да! Ах, пожалуйста, не смущайте меня! Конечно, это не полагается спрашивать, но меня вдруг разобрало любопытство. Я знаю, что мне в жизни не понадобится ваше имя, но…

– Что ж, меня зовут Мортен, – сказал он и покраснел так, как еще ни разу не краснел до сих пор.

– Мортен… Красивое имя!

– Что ж в нем красивого?

– Ах, Боже мой, но ведь красивее же, чем Хинц или Кунц. В вашем имени есть что-то необычное, иностранное…

– У вас романтическая душа, фрейлейн Будденброк! Вы начитались Гофмана… На самом деле все обстоит гораздо проще: мой дед был наполовину норвежец, его звали Мортен, по нему и меня окрестили Мортеном. Вот и все.

Тони, осторожно ступая, пробиралась через камыш, росший вдоль песчаного берега. Отсюда было уже рукой подать до деревянных павильончиков с коническими крышами; между этими павильончиками, ближе к воде, были расставлены плетеные кабинки, вокруг которых нежились на песке целые семейства. Дамы в синих пенсне для защиты глаз от солнца, с книжками из местной библиотеки в руках, мужчины в светлых костюмах, от нечего делать рисующие тросточкой на песке, загорелые дети в больших соломенных шляпах; они возились в песке, рыли канавки, пекли пирожки в деревянных формочках, прокладывали туннели и бегали босиком по воде, пуская кораблики. Справа в море вдавалось деревянное здание купален.

– Сейчас мы наткнемся на меллендорфский павильон, – сказала Тони. – Давайте свернем немного в сторону.

– Охотно, но вы ведь все равно подойдете к ним. А я сяду вон там, на камнях.

– Сидеть с ними я не собираюсь, а поздороваться мне, конечно, придется. Да и то, скажу вам по совести, без всякого удовольствия. Я хочу, чтобы меня хоть здесь оставили в покое…

– В покое?

– Ну да, в покое…

– Знаете, фрейлейн Будденброк, я тоже хочу задать вам один вопрос… Но не сейчас, а как-нибудь при случае, на досуге. А пока разрешите откланяться. Я буду там, на камнях…

– А вы не хотите, чтобы я представила вас, господин Шварцкопф? – с важностью спросила Тони.

– Ох, нет, нет! – поспешно отказался Мортен. – Очень вам благодарен. Ведь я, знаете, им все равно чужой человек. Я пойду и посижу на камнях.

Мортен свернул вправо, к груде больших камней, омываемых морем, которые громоздились возле купален, а Тони направилась к довольно многолюдной компании, расположившейся вокруг одного из павильонов и состоявшей из семейств Меллендорфов, Хагенштремов, Кистенмакеров и Фритше.

За исключением консула Фритше, владельца курорта, и Петера Дельмана – suitier, здесь были только женщины и дети, так как день был будничный и большинство мужчин находилось в городе. Консул Фритше, пожилой человек с гладко выбритым тонким лицом, стоя в павильоне, наставлял подзорную трубу на виднеющийся вдали парус. Петер Дельман, щеголявший круглой «шкиперской» бородкой, в широкополой соломенной шляпе на голове, болтал с дамами, которые лежали на расстеленных пледах или сидели в маленьких парусиновых креслицах. Среди них была сенаторша Меллендорф, урожденная Лангхальс, в ореоле растрепанных седых волос, небрежно игравшая своей лорнеткой, и г-жа Хагенштрем с дочерью Юльхен, все еще похожей на девочку, но уже, как и ее мать, носившей брильянты в ушах; консульша Кистенмакер с дочерьми и консульша Фритше, морщинистая низенькая дама в чепце, в качестве хозяйки курорта вечно обремененная всевозможными хлопотами. Всегда красная, усталая, она только и думала что о пикниках, детских балах, лотереях и катании под парусами. Несколько поодаль сидела ее компаньонка и чтица. У самой воды возились дети.

«Кистенмакер и сын» была входившая в моду виноторговая фирма, в последние годы начавшая оттеснять К.Ф. Кеппена. Оба сына Кистенмакера, Эдуард и Стефан, уже работали в отцовском деле.

Консул Дельман отнюдь не обладал теми изысканными манерами, которые отличали других suitiers, – Юстуса Крегера например; напротив, он даже похвалялся добродушной грубоватостью и в обществе, особенно дамском, позволял себе очень многое, учитывая свою репутацию шумливого, дерзкого и веселого оригинала. Однажды во время званого обеда у Будденброков, когда задержались с подачей какого-то блюда и хозяйка уже пришла в замешательство, а праздно сидевшие за столом гости начали испытывать некоторую неловкость, он восстановил общее веселье, крикнув на весь стол своим зычным голосом: «Я уж устал дожидаться, хозяюшка!»

В настоящую минуту он рассказывал своим громким и грубым голосом довольно сомнительные анекдоты, обильно уснащенные нижненемецкими оборотами. Сенаторша Меллендорф, смеясь до слез, то и дело восклицала в изнеможении: «О Боже, господин консул, да замолчите вы хоть на минутку!»

Тони Будденброк была холодно встречена Хагенштремами и, напротив, очень сердечно всей остальной компанией. Даже консул Фритше оставил свое занятие и спустился с лесенки павильона: он не терял надежды, что Будденброки, хотя бы в следующем году, будут вновь способствовать процветанию его курорта.

– Ваш покорный слуга, мадемуазель! – воскликнул консул Дельман, стараясь как можно чище выговаривать слова, так как знал, что мадемуазель Будденброк не очень-то жалует его за распущенные манеры.

– Мадемуазель Будденброк!

– И вы здесь?

– Как приятно!

– А давно ли?

– Какой прелестный туалет!

– Где вы остановились?

– У Шварцкопфов?

– Как, у старшего лоцмана?

– Оригинальная мысль!

– О да, это необыкновенно оригинально!

– Так вы живете в городе? – переспросил консул Фритше, стараясь ни единым словом не выдать своей досады.

– Надеюсь, вы не откажетесь принять участие в нашем ближайшем празднике? – осведомилась его супруга.

– И надолго вы в Тра́вемюнде? – поинтересовалась другая дама.

– Вам не кажется, моя дорогая, что Будденброки держатся уж слишком аристократично? – шепнула г-жа Хагенштрем сенаторше Меллендорф…

– И вы еще даже не успели искупаться? – полюбопытствовала третья. – Кто еще из девиц не купался сегодня? Марихен, Юльхен, Луисхен? Ваши подруги, конечно, с удовольствием составят вам компанию, мадемуазель Антония…

Несколько молодых девушек вызвались идти с Тони, и Петер Дельман не отказал себе в удовольствии прогуляться с ними по нагретому солнцем песку.

– Помнишь, как мы с тобой ходили в школу? – обратилась Тони к Юльхен Хагенштрем.

– Н-да, и ты еще всегда строила из себя злюку, – снисходительно откликнулась Юльхен.

Они шли по узенькому деревянному настилу, ведущему к купальням, и когда поравнялись с камнями, на одном из которых сидел Мортен с книгой в руках, Тони издали быстро-быстро покивала ему головой.

– С кем это ты здороваешься, Тони? – спросила одна из девушек.

– Это молодой Шварцкопф, – отвечала Тони. – Он проводил меня сюда.

– Сын старшего лоцмана? – переспросила Юльхен, и ее блестящие черные глаза так и впились в Мортена, который довольно меланхолично созерцал эту нарядную компанию.

Тони же громким голосом заявила:

– Как жаль, что здесь нет… ну хотя бы Августа Меллендорфа. В будни на взморье, наверно, отчаянная скука.