Отравленное очарование

ПРОЛОГ

Это был тот час, когда солнце почти скрылось за горизонтом, и остатки огромного оранжевого шара, тягучей массой, неторопливо растекались по улицам. Последние его лучи подкрашивали здания в разные оттенки красного, проникали ненадолго в окна и, наконец, растворялись в голубоватой серости осеннего неба. Еще не было темно, но свет уже угасал.

У окна полутемной гостиной, частью интерьера которой, и по цвету и по размерам, с легкостью мог бы стать тот самый шар, стояла Ивон, невысокая, крашеная блондинка лет пятидесяти. Безучастно глядя на Эйфелеву башню за окном, Ивон правой рукой прижимала к уху трубку телефона, а пальцами левой, размеренно и с силой выкручивала витой провод, пытаясь “заземлить” на нем свою злость, дабы та не просочилась в ее голос. Будучи женой крупного политика, она уже давно научилась скрывать свои эмоции, позволяя себе расслабляться только в кругу самых близких людей. Самых близких. Иногда. Впрочем, даже среди них было больше исключений.

Сейчас в разговоре она была даже учтива:

– Ну зачем вам это нужно? Я заплачу вам. Сколько вы хотите?

Ответ собеседника в очередной раз отобразился на состоянии бедного провода в руке Ивон, но ее голос был, по-прежнему, любезен, даже весел:

– Да бросьте. Ну кому не нужны деньги?

И снова ответ заставил провод натянуться так, что еще чуть-чуть и он оторвался бы от трубки, но голос Ивон не потерял спокойствия. Она нарочито отчетливо проговорила:

– Тогда валите, знаете, куда? И не звоните больше.

Ивон выпустила из руки провод и аккуратно нажала на кнопку рычага телефона, прекращая разговор. Еще некоторое время она отрешенно смотрела в окно держа палец на кнопке рычага, кажется, ее мысли были заняты красотой парижской осени. Внезапно она резко с отвращением отбросила трубку на пол:

– Сволочь! – это было сказано так тихо, что ее голос не мог заглушить даже звука прерывистых гудков, доносившихся из трубки на полу, но в тишине этого голоса слышалась явная угроза.

Всё еще инстинктивно сжимая кулак, Ивон постояла еще немного глядя в окно, потом подняла с пола трубку и небрежно бросила ее на аппарат. Она машинально поправила прическу там, где трубка могла примять искусно уложенные волосы и, сделав глубокий вдох, задержала дыхание. Резко выдохнув, она еще немного постояла, и быстро направилась в кабинет мужа.

Выйдя в коридор, Ивон увидела узкую струйку света, просачивающуюся через проем приоткрытой двери кабинета. Подойдя ближе, она услышала приглушенный голос мужа, излучавший игривую сладость, явно не предназначенную одному из его коллег в Национальном собрании:

– Зайка, ну ты же знаешь, что я не могу. Пока не могу. Ну не злись. Скоро всё решится. Обещаю. Я буду скучать по тебе. Целую. Пока-пока.

Было слышно, как трубка опустилась на рычаг телефона.

Ивон, стараясь не шуметь, быстро отошла от двери кабинета.

Глава 1

Часы на башне Гар-де-Льон, показывали одиннадцать сорок. Утро было пасмурным и вот-вот мог начаться дождик. Кто-то шел, кто-то бежал. Кто-то стоял и возведя очи к небесам, крутил головой, читая расписание и пытаясь понять, где, черт возьми, в этой куче номеров затерялся их поезд, который, “по расписанию”, должен был быть подан минут двадцать назад?! Многие торопились. Некоторые даже метались, но, к счастью, большинство – успевало, и только самая малость – опаздывала.

У подъезда плавно затормозил черный “Ситроен Ди Эс”. Водительская дверь открылась и из машины вышел Тристан, молодой человек, лет тридцати, высокий, стройный, в строгом темном костюме. С осторожностью, присущей водителям хозяйских лимузинов или людям, которые очень любят свои машины, он закрыл за собой дверь и неторопливо обойдя автомобиль, остановился на обочине напротив входа в вокзал. Оглядев без особого внимания окружающих, он открыл заднюю дверь.

Из машины раздалось наигранное женское покряхтывание, затем тротуара коснулась нога, обутая в модный, по нынешним временам, белый сапог с квадратным носком, низким каблуком и голенищем облегающим стройную ногу до колена. Люси, хозяйка стройных ног, сапог, автомобиля и небольшого модного журнала среди прочего, легко вынырнула из машины, лишь из вежливости воспользовавшись помощью своего верного ассистента, который не замедлил подать ей руку.

– Ой, девочки, приехали, – сказала Люси вытянув перед собой руки и сладко потянувшись. Она улыбнулась “мастеру на все головы”, как она называла Тристана. Люси часто спрашивали, почему на все “головы”? “Потому что у него их несколько”, – отвечала она и поднимала вверх указательный палец.

На вид Люси лет сорок. Попробуйте дать ей сорок пять, и как бы вы не старались, у вас ничего выйдет. Она выглядела не старше своих сорока вот уже 17 лет. На вопрос, как ей это удается, она всегда отвечала одно и то же: “Smiling gives wrinkles. Rest a bitch face and keep young!”. Недоброжелатели за глаза так и называли её – “Bitch face”, впрочем, не сокращая до “Bitch” то ли из страха, то ли из уважения, то ли, потому, что это было бы, просто, неправдой. Люси знала о своем прозвище и оно несильно ударяло по ее самолюбию. По ее самолюбию вообще сложно ударить. Она себя очень любит.

И вот сегодня, в коротком черном пальто с широкой белой оторочкой, белыми деталями на рукавах и воротнике, крупными накладными белыми карманами и огромными белыми пуговицами, она напоминала полицейского, а точнее, жезл регулировщика движения. Без особого усердия “жезл” привлек к себе внимание сразу двух носильщиков, которые, двигаясь с разных сторон, рванули к Люси и, едва не столкнувшись, тормознули свои тележки в опасной близости от ее ног. Она инстинктивно подалась назад.

– Чего это вы ансамблем-то подскочили? – сказала она, скорее с иронией, и поправила завершающую “жезловый” прикид белую шляпку-клош, смахивающую на шлем британского бобби. – Нам и одного хватит.

Лишь доля секунды понадобилась носильщикам, чтобы переглянувшись, негласно договориться – кто должен уйти. Один из них развернулся и гордо подняв голову, деловито зашагал прочь, катя перед собой пустую тележку.

Тут открылась пассажирская дверь “Ситроэна” и из машины, подражая кряхтению Люси, выпала Николь – сонная красавица двадцати с лишним лет. Она именно “выпала”, оставшись сидеть на пассажирском сиденье и опершись ногами о бордюр тротуара. Николь ковырялась в сумке приличных размеров, развалившейся у нее на коленях.

– Ммммммм! – проскрипела она, – да где же они, черт возьми!

Наконец, “они” нашлись. Блеснул изящный портсигар. Николь достала сигарету, захлопнула крышку, и, нажав на кнопку сбоку, прикурила. Портсигар полетел обратно в сумку. Николь со смаком затянулась.

– Мммммм, – на этот раз промычала она, выпуская дым из носа. – Никогда, никогда, ни-ко-гда я больше не буду оставаться на этих дурацких вечери-ииии-нка-аааааах, – капризные интонации снова перетекли в скрип.

– Не ной, – в два голоса произнесли Люси и Каролина Жеральд, молодой адвокат, лет тридцати пяти, которая с мощью Тристана, выскользнула из машины, и сейчас, украдкой заглянув ему в глаза и чуть улыбнувшись, негромко сказала:

– Merci, Tristan, – она кротко убрала из его руки свою.

Николь не упустила милые “переглядки” Тристана и Каролины и не преминула прокомментировать:

– Детский сад, честное слово, – выдохнула она, выпуская очередную порцию дыма.

– Не ной, – опять в два голоса, не оборачиваясь произнесли Люси и Каролина.

– Как всегда, – вздохнула Николь.

– Не ной, – повторили подруги, обернувшись на страдающую Николь и рассмеялись.

– Ты когда пить перестанешь? – смеясь, полюбопытствовала Люси.

– Кто бы говорил, – продолжала капризничать Николь.

Тристан в это время перенес из багажника на тележку носильщика четыре чемодана.

– Спасибо, Тристан. Поезжай, дорогой. Встречаемся во вторник, – сказала Люси.

– Хорошо, мадам Лемэр. Счастливого пути, – ответил Тристан закрывая багажник, потом посмотрел на Каролину и украдкой помахал ей одной ладонью.

– Детский сад, – на этот раз вздохнула Люси и улыбнулась. – Пойдем, горе, – с наигранным состраданием обратилась она к Николь.

Николь снова закряхтела, надела огромные солнцезащитные очки и, наконец, поднялась с пассажирского сиденья.

Есть люди, которых сложно не заметить. При росте в метр восемьдесят и соответствующих ее профессии внешних данных: ног до талии, ног до плеч и ног до головы – Николь была в их числе. Она была моделью. Вот уже десять лет она дефилировала, озаряла, украшала, влюбляла и покоряла, улыбалась и блистала, и, даже, снялась в одном фильме. В эпизоде.

– Куда едем? – вмешался носильщик с довольно-таки своевременным вопросом.

Правый “жезл” Люси взметнулся вверх и вперед:

– На юг, дорогой. На юг! – вдохновенно произнесла она и прозаично добавила: – Прямо, потом налево.

Глава 2

“Шато де Риборди расположилось в живописном, но труднодоступном месте на склоне небольшой горы французских Альп. Утопающий в осенних красках, древний замок XVI века, воссоздает атмосферу давно ушедших эпох. Это место, где время кажется остановилось, и каждый камень, каждый узор на стенах, хранит в себе воспоминания о веках, прошедших в этом уединенном уголке. Сейчас, когда деревья облачились в теплые оттенки огненных красок, шато приобретает особый, мистический вид. Его каменные стены пронизаны временем и тайнами, и каждый уголок сдерживает невысказанные истории, затаенные среди сводов и залов. Старинные окна изящно украшены изысканными коваными решетками, а каминные топки, заполняющие воздух ароматом древесины, создают атмосферу тепла и уюта.”

“Каминные топки…”, – взглянув на черновик статьи, с горьким сарказмом выдохнула графиня Элеонор де Жолли, хозяйка шато. Ей нужны были деньги. Ей нужно было любыми путями затащить в свой замок посетителей и постояльцев. Она прекрасно знала, что время не остановилось для водопроводных труб и канализации, которые, тут и там, норовили протечь и “пронизать” стены не “временем и тайнами”, а водой, в лучшем случае; что от каждого узора на стенах мог отвалиться фрагмент и угробить любого, кто окажется поблизости; что “каждый уголок”, который, “сдерживал невысказанные истории”, сдерживал истории о том, во сколько ей обошлось то, чтобы этот уголок вообще мог сдерживать что-нибудь; а “каминные топки, заполняющие воздух ароматом древесины”, должны были быть, сначала, заполнены этой самой древесиной, а на это нужны люди, нужны деньги… Она знала все это как никто другой. Она знала, что обязана до последнего продолжать дело по сохранению своего имения. Знала, что не сможет отступиться. Знала, что после развода это будет трудно. Понимала, что нужно что-то делать… “Я сделаю это!” – решительно прошептала она, и в ее глазах засветилась искра решимости.

На просторной провинциальной кухне шато, заполненной не только ароматом древесины, но и готовящегося обеда, за массивным столом сидела горничная Марьяна. Ей было чуть больше сорока, но выглядела она чуть моложе. Чуть моложе пятидесяти. Простоватой славянской внешности. Ее описание можно было подытожить одним словом – усталость. Отрешенный взгляд потухших глаз из-под отяжелевших от бессонницы век. Пальцы, быстрые и тщательные в обычные дни, теперь двигались медленно и утомленно, словно каждый жест был испытанием. Даже белый воротничок ее форменного платья был расстегнут, и, казалось, устало свисал набок. Впрочем, все это никак не вязалось со здоровым цветом лица Марьяны, и мимолетными улыбками, которые, время от времени меняли ее облик в лучшую сторону, словно слабый лучик солнца изредка пробивающийся сквозь тучи в пасмурный день.

Перед Марьяной на столе лежало столовое серебро. Она не глядя взяла очередной нож и начала усиленно, что опять-таки было странным для ее усталого вида, натирать его полотенцем. От резкого движения, нож выпал у нее из рук и звякнул о плитку пола.

На звук обернулся муж Марьяны, Жермен. Оторвавшись от плиты, он подошел к ней и обнял за плечи:

– Что случилось? – в голосе Жермена звучала забота.

Марьяна бросила на стол полотенце и в слезах уткнулась Жермену лицом в живот.

– Ну же, Марьяна, так нельзя. Ты так часто плачешь в последнее время. Что с тобой? – Жермен нежно погладил супругу по голове.

Марьяна фартуком вытерла заплаканные глаза и, взглянув на мужа, слегка улыбнулась:

– Ничего, дорогой, ничего. Это осень, наверное.

На плите что-то зашипело, и Жермен, заботливо поцеловав Марьяну в голову, поспешил вернуться к кастрюлям.

Внезапно на кухне будто повеяло свежестью и вместе со струей осеннего влажного воздуха, заносимого сквозняком, в нее впорхнула Элеонор. Ее длинное шифоновое платье, со множеством рюшечек и оборок, кажется, жило своей жизнью, не прекращая легко развиваться от ветерка, сопровождавшего Элеонор даже внутри замка. Цветы на легкой ткани жили полной жизнью, будто их срезали пять минут назад, а не нарисовали искусные руки художниц одного из домов высокой моды Парижа. Огромная шляпа, подстать платью, была увенчана цветами самых невероятных оттенков, а ленты и банты на ней, как странные птицы, развивались в воздухе, создавая вокруг хозяйки вихрь веселья и красок. Необычайных размеров шелковый шарф вторил стремлению платья и шляпы улететь, поднять хозяйку шато в воздух и закружить ее над замком: с его садами, парком, бассейном и конюшнями, гравийными дорожками и гаражами, остроконечными крышами и густым лесом, скрывающим всю эту красоту от альпийских гор. Ее лицо, раскрасневшееся на свежем воздухе, было полно вдохновения, глаза весело блестели, а улыбка была заразительна. И она надевала это платье, надевала эти шарф и шляпку, чтобы полететь вместе с ними, поделиться своей энергией и вдохновением со всем миром, поднимая настроение и даря надежду каждому встречному.

Ей пятьдесят девять. Она почти разорена. Муж бросил ее, уйдя к молодой любовнице, но она полна решимости путешествовать, учиться, влюбляться и наслаждаться каждым моментом!

Пропорхав до плиты, Элеонор, наклонившись к кастрюлям, рукой подтолкнула пар, чтобы вдохнуть аромат готовящегося обеда:

– Какая прелесть! Какая прелесть! Какая прелесть! Жермен, ты просто кудесник!

Нельзя было не заметить, как Жермен засиял с приходом хозяйки. Элеонор взяла его за руки и поцеловала в обе щеки. Сияние Жермена вот-вот перейдет в краску. Посмотрев на него, Элеонор снова поцеловала его в щёку. Он неловко улыбнулся и опустил голову.

Марьяна старалась улыбаться, наблюдая за сценой восхищения хозяйки ее мужем, но получалось это у нее довольно неубедительно.

Не выпуская рук повара, Элеонор обернулась к горничной:

– Mon petite Марьяна, у вас все готово к приезду гостей? – заботливо спросила она.

– Да, мадам. Все комнаты уже готовы, – ответила Марьяна и встала.

Элеонор заметила на полу нож. Она подошла к горничной, рукой мягко усадила ее на место и подняв нож, положила его перед ней на стол:

– Смотрите-ка, мужчина придет, – удивилась хозяйка шато, – а ждем-то мы, только женщин.