Звёздный смех

© Наталья Тимофеева, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От любви до любви, от молитвы до пагубных слов,

От небес до земли, от чужбины до милого дома

Мы метались, мы шли, мы летели, мы саднили вкровь

Свои души, ничуть не боясь ни небесного грома,

Ни суждений людских, ни наветов, ни стали лихой,

Ни того, что забудут, не примут, как избранных, где-то,

Оттого, что по жизни своей мы всего повидали с лихвой,

А ещё потому, что Господь наш был самым Великим Поэтом!

Звёздный смех

Звёздный смех

Густился ночными тенями могучий орех,
Вились светляки серебристыми блёстками света…
Коснулся щеки моей звёздный таинственный смех, —
Меня уносила в пучину галактик планета.

И было мне так несказанно в тот миг хорошо,
Как будто бы волей судьбы я, не чувствуя боли,
К волшебному дару приникла погибшей душой,
И не было лет, не щадивших мой разум дотоле.

Как будто бы эта, желанная мне, тишина,
Что мною в блужданьях по миру бывала искома,
Дала мне себя ощутить дуновением сна
Вдали от невзгод и вдали от родимого дома.

От воли чужой не осталось в ту ночь ни следа,
Лишь запахи трав щекотали мне ноздри полынно…
И сердцу хотелось прощения, и навсегда
Остался в душе звёздный смех, отвучавший недлинно.

«В вуали облаков запуталась луна…»

В вуали облаков запуталась луна,
Нежнее сна её заветное молчанье.
Из серебра лучей ткёт саван мне она —
Великой пустоты нездешнее созданье.

Мне с ней на разговор короткие часы
Отводит ночь, скупясь и о полётах грезя,
В просторах темноты. Сиятельной росы
Разбрасывая сеть, туман к ней в душу лезет.

Скользит крыло совы и бреет тишину
Свистящей нотой фа, задевшей ветер спящий…
И все мы, как один, ныряем в глубину
Вселенной, навсегда уйдя от смерти вящей.

«Обмелело, выгорело небо…»

Обмелело, выгорело небо,
Стал седым воздушный окоём.
Зачерствела почва коркой хлеба,
Так давно не ласкана дождём.
Жар лежит слоёным одеялом,
Преют роз поникших лепестки,
Солнца свет воинствующим жалом
Старит трав взошедшие ростки.
Жадно ждёт прохлады тень денная,
Под орехом полдничая мгой…
Мотыльков цикориевых стая
Синеоко нежничает… зной…
Ласточки кричат, свистят, щебечут,
Ловят одуревших сонных мух,
Их птенцам по очереди мечут
В клювы желторотые. Петух
Не щадит соседский злого горла, —
Голосит под лай пустой собак
Невообразимо-звонким горном
И не успокоится никак!

Цареубийство

Их каждый день расстреливать ведут
В глухой подвал Ипатьевского дома….
Их жизнь сто лет у вечности крадут,
От раза к разу путаясь знакомо
В том, было отреченье или нет,
Распутина склоняя отглагольно,
Ведь в золоте предавших эполет
Кровь растворилась царская «невольно».
Эй, сколько вас, гадателей судеб,
Слагателей несвязных разумений?
Нелёгок ваш непропечённый хлеб,
Забывчив строй давнишних откровений.
Но, заглянув за грани бытия
В колодец тьмы, расщедрившейся светом,
Вы можете стать зрячими, и я
Осенена единственным ответом, —
Смывать позор цареубийства с рук
Придётся долго, больно и кроваво,
А выстрелов подвальных долгий звук
Смешался с плачем проданной Державы.
Творить добро учиться – тяжкий труд,
Вот, где таится подвиг отреченья.
Себя забыть во имя… Только блуд
Словесный стал синонимом творенья.
Все борзописцы лгут в угоду лжи,
Придуманною жизнью упиваясь,
Не поминая: правда – это жизнь,
А ложь – есть смерть. Пойдём и мы, преставясь,
К престолу мира, что рождён Творцом,
Рассказывать, оправдываться, плакать,
Стоять, стеная, пред Его лицом,
Жалея душ кривых мирскую слякоть…
В неверии уже гнездится ложь,
А в байках про царя её несчётно.
И каждый лжец на Каина похож,
Кичащегося чьей-то подноготной.
Что знаем мы? Расстреляна семья.
Царица, царь, наследник и девицы
Нам никому, живущим, не родня,
Но все мы знаем их родные лица.
Кто благороден, рта не покривит,
Не посмеётся, над бедой куражась,
А перекрестит лоб и умолит
Простить убийц за их поступок вражий.
И только тот, кто от рожденья глуп,
Слюною брызгать вновь начнёт знакомо…
Их каждый день расстреливать ведут
В глухой подвал Ипатьевского дома….

«Кулачиха»

Своих детей оплакивала тихо,
Не в силах с ложа смертного привстать,
Ослепшая от горя «кулачиха»,
Моей бабули старенькая мать.
Их ровно шесть загибло за Уралом,
Куда сослали, да ещё один —
На Курской, Павлик, как орёл, летал он,
Да сбили немцы… Из её седин
Страх века, обращённый в маску муки,
Смотрел на мир незряче и не зло,
И ложку не удерживали руки,
И горе слёзной каплею ползло
По сморщенной щеке её прозрачно,
Да волосы пружинками вились…
Отмыто тело ото вши барачной,
Но в душу думы намертво впились.
Муж помер раньше, мужики ранимей,
И то сказать, достались Соловки
Ему в судьбу от Родины родимой,
А ей лишь Котлас. Сроки велики
Для тех, кто жил, давясь краюхой чёрствой
И укрываясь дырью на дыре…
ГУЛАГ среди страны – лесистый остров,
Там слишком многим сталось умереть,
Но им двоим везло, – любовь спасала.
Она свою «пятёру» отбыла,
А муж бежал, зима не доконала, —
Его следы метелью замела.
Обобраны, поруганы, забыты
Своей страной, распяты не врагом,
Как жили у разбитого корыта
Мои родные? Чёрным сапогом
И трубкой дымной у рябого носа
Тридцатый год запомнился не всем?
Неужто нету кровопийцам сноса,
И внуки их других не знают тем,
Как клясть «врагов», ни за понюх попавших
Под красный молох? Проклятая кровь
У палачей, невинных расстрелявших,
Да вот беда, плодятся вновь и вновь!
Я слышала от них неоднократно,
Мол, всех за дело гнали в лагеря,
И пусть поймут они меня превратно,
Но их самих не проклинаю я.
Воздастся им, как предкам их кровавым,
Что преступили Божеский закон.
Они все ищут почестей и славы,
И о себе разносят медный звон,
Но Вседержитель ждёт заветной жатвы,
Он Сам отделит зёрна от плевел
И наградит весь род их многократно
По сумме их не Божьих, страшных дел…
А я всё вижу скрюченные пальцы
Трудяги старой, выжившей тогда,
Лежащей подле печки в нашем зальце,
Как общая Российская беда…
А после гроб стоял с её мощами
Всё в том же зальце прямо на столе,
И пахло поминальными блинами,
И было непонятно, странно мне:
Шли люди в дом и кланялись прабабке,
Их лица были скорбны… Треск свечи
И зеркало под тонкой чёрной тряпкой,
И дождь небесной музыкой стучит, —
Так будничны у смерти междометья,
Мы все уйдём однажды, кто куда.
Бесчестье дела – много хуже смерти,
Бесчестье слова – общая беда.
Воспоминанья бродят, в сердце тая
И наполняя кровь своим огнём….
«Была твоя прабабушка святая»
Сказал мне кто-то тем далёким днём…

«Ванилью, горьким шоколадом…»

Ванилью, горьким шоколадом
Катальп струится аромат.
Могучим, богатырским рядом
Они вдоль улицы стоят.
В вершинах их резвится ветер,
Сбивая хлопотливых пчёл
С роскошных праздничных соцветий…
А горизонт лилово-зол,
Поспешно с чёрных гор сползая,
Он тянет тучи громадьё,
И в ней, извилисто сияя,
Мелькает молнии копьё.
Теснит удушье грозовое
Земли распахнутую грудь,
И вот уж небо – обложное, —
Гроза прокладывает путь
Над перепуганной равниной,
И молкнут птичьи голоса,
И травы тусклою патиной
Мой обволакивают сад.
И лишь кузнечики отважно
Строчат в пространство звонкий скрип,
Да громы катятся протяжно
К подножию соседских лип…
А я торжественно и чинно
Стихии принимаю дар,
Держа в руках бокал старинный,
Небесный празднуя пожар…

«У полнолуния в плену…»

У полнолуния в плену
Не сплю, глаза в окно таращу
На первобытную луну,
Что ровный круг по небу тащит.
Смотря с нахальством неземным
В белёсо-сизом томном взоре,
Она туманный сеет дым,
В пустом разнежившись просторе.
Иллюзий квантовый зрачок,
Давнишний эталон лукавства, —
Её приветствует сверчок
В объятиях ночного царства.
И только я с ней наравне
Себя рассеиваю праздно,
Чтоб атом к атому вовне
В спираль творенья втиснуть связно,
Земное сбросив чешуёй,
И в свете запредельных истин
Лететь за звёздной пеленой
Отведать таинств евхаристий…

«Приземлённость – не значит незрячесть…»

Приземлённость – не значит незрячесть.
Чёрный цвет – не печаль и не смерть, —
Это ночи сатиновой фрачность,
Это омут зовёт в круговерть
Струй холодных, и чёрной змеёю
Из-под ног уползает тропа,
Это фронт грозовой над землёю,
Это маковых зёрен крупа,
Аскетичная праздность покоя
И келейность глухой тишины…
Лишь на чёрном бывают порою
Ярче белые пятна видны.
Кружевами сгущённые тени
Опояшут родное крыльцо,
Я на тёплые сяду ступени,
В чёрной шали упрятав лицо
И вдыхая букет разнотравья…
Жизнь моя – драгоценный ларец
С разноцветной весеннею явью,
Над которой трезвонит скворец.

«На отмели ночи гуляют неяркие тени…»

На отмели ночи гуляют неяркие тени,
И месяц двурогий их тихое стадо пасёт,
А ветер улёгся в траву под ветвями растений,
Где партию скрипки не спящий кузнечик ведёт.

Пою аллилуйя июльскому звёздному плёсу,
На нити галактик, плетущих небесную вязь,
Смотрю в восхищении. Падают белые росы
К подножию мира, от лунного света искрясь.

Воздушные реки текут, чуть заметно качая
Тепло и прохладу, и ампельных роз аромат…
Я Божье творенье всем сердцем своим величаю,
Душой становясь этой ночью богаче стократ.

Наутро истают пророчества смутных видений,
И в кратере сна защебечет, заплещется явь…
И будут скользить вдоль стены поредевшие тени,
Пускаясь по солнца лучу за минутами вплавь.

«Что случилось с людьми, неизбежен ли угол паденья?»

Что случилось с людьми, неизбежен ли угол паденья?
Сколько Божьих орбит мы покинули, выбрав позор?
От рождения в лоне Творца и до перерожденья
Человека неправеден век, хоть рассудочен вздор.

Как же вышло, что мозг не вмещает величия мира?
Каждый штрих на планете прекрасен, как сон золотой!
Там, где пушки гремят, замолкает испуганно лира.
Человечество космосом бредит с душою пустой.

Ничему мы не учимся, в мрачной пучине сгорая
Из амбиций и зависти, страстно алкая побед
Над остатками разума, бег в пустоту подгоняя
И смеша бесконечно Того, кто напутствовал свет.

Мы венцами творения не были, грезя невинно,
Что лохматые пращуры жили в глубинах пещер,
С ветки дерева спрыгнув и мамонта жаря картинно,
А потом докопались случайно до музыки сфер.

Совместить невозможно любовь и паскудство обмана.
Глушит ненависть нас, как медлительных рыб динамит.
Нам из яств не сердечность дороже, а бренная «манна»
В виде звонких монет, что для уха приятно звенит.

Оглянись, человек! Посмотри, ты страшнее Медузы.
По рождению – гений, по сути своей – людоед,
Вместо органов чувств предпочтя гениталии с пузом.
Апокалипсис станет расплатой фальшивых побед.

После нас хоть потоп? Так при нас будут сера и лава.
Недостойно живём, недостойным пребудет конец.
И до нас были те, чья во прахе рассыпалась слава,
Чьи следы перепутало время и вымел Творец.