Реставратор

© Геннадий Пьянков, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Глава 1. Русская рулетка

Лес встретил входящего в него человека с равнодушной прохладой, похожей на ту, с какой встретил безмолвный океан Мартина Идена, решившего покончить счёты с жизнью: «…набрав как можно больше воздуха, он, нырнул, нырнул головою вниз, со всею силою, на какую только был способен… Всё глубже и глубже погружался он, чувствуя, как немеют руки и ноги… и Мартину показалось, что он летит стремглав с крутой гигантской лестницы вниз, в тёмную бездну…Он летит в тёмную бездну, – и в тот самый миг, когда он понял это, сознание навсегда покинуло его». Эти строки из романа Джека Лондона вспомнились реставратору в тот момент, когда он, наугад покинув ночную электричку, устремился в глубь тайги в восточном направлении… Он предполагал, что в этой местности нет человеческого жилья, и он на своём пути не встретит ни одной живой души, которая могла бы помешать ему исполнить задуманное…

Художник, миновав третий десяток лет от роду, перепробовав все жанры и стили в живописи и непонятый ценителями его творений, затравленный критиками, завистниками и недоброжелателями и вынужденный, в конце концов, работать реставратором чужих картин и древних икон, покинутый друзьями и подругами и, самое главное, любимой женщиной. «Мне надоело от окружающих слышать о твоей бездарности», – зло бросила она ему в лицо. Дошедший до белого каления, решил: «С меня хватит!» Уйти в тайгу… и там погибнуть… от голода, от жажды… от упорного нежелания больше жить…

Покинув уютный кров, он не взял с собою ничего – ни воды, ни пищи. Пошарив по карманам, он не обнаружил даже спичек. «Вот так и должно быть, – решил он, – возможности вернуться к жизни не должно быть никакой!» Он шёл всю ночь и весь день, ожидая того момента, когда уже не будет сил двигаться дальше, тем более, вернуться обратно. Но этот момент всё не наступал. Он шёл так быстро, что не все букашки: муравьи, жучки, паучки и другая мелкая живность леса – успевали выскочить из-под его ног. Некоторые были раздавлены его обувью и оставались на месте, конвульсивно шевелясь, а некоторые отползали прочь, будучи уже покалеченными, – «всё, как во “взрослой” жизни», – подумал реставратор, впрочем не испытав при этом и тени жалости к своим невольным жертвам. Он не верил в бога как такового, но верил в Высшую Справедливость, в Провидение и, в какой-то мере, был фаталистом. Вот эти букашки-таракашки, которые попадались на его пути – кто виноват, что они оказались «не в том месте и не в то время», что были раздавлены его сапогами?! Значит – так надо! Так и он сам: кто виноват, что он не может творить и существовать и подделываться под низкопробный, потребительский уровень произведений? Какие картины он должен писать в то время, когда олигархи заказывают бездарным рисовальщикам только голых и полуголых барышень или перекупают друг у друга за баснословные суммы картины давно умерших художников, а певицы на весь мир поют такие слова: «Моя попа самая красивая попа в мире» или «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи»?! И всем это нравится! Второй «Чёрный квадрат» Малевича написать невозможно, да он и не нужен никому – он нужен только олигархам «для престижа» – кто за него может заплатить больше! Как жить тонкой, чувствительной и ранимой душе в мире процветающего мракобесия и вседозволенности? Как жить, когда народ и государство сосуществуют отдельно друг от друга вопреки каноническому постулату: «Государство для народа!» Если есть бог, то неужели всё это ему нравится? Что ему, талантливому художнику, но родившемуся «не в то время и не в том месте», делать в этом мире дальше?! Точно так же, как букашек раздавили его сапоги, его самого раздавила своими сапогами теперешняя бесчувственная и безыдейная жизнь. Значит – «так надо»! Так, повторяя про себя ранее многократно обдуманные им «постулаты» сегодняшнего дня, он энергично продирался сквозь кусты и заросли. Его ветровка и брюки были изодраны почти в клочья. А он всё шёл и шёл. Он, художник, старался не замечать многоцветия красок природы, окружающей его. Днём яркий солнечный свет, обильно пробивающий сквозь кроны деревьев, рождал колористическую гамму. Окружающий мир явно претендовал попасть на картину художника-импрессиониста. Небо, виднеющееся сквозь листву, днём окрашивалось светлой лазурью, к вечеру насыщалось синим кобальтом с ультрамарином, отчего в душу человека вселялись мрак и тревога. Они – мрак и тревога – многократно усиливались плотной чёрной тушью, которой окрашивалось всё вокруг в наступающей ночи. Так, стараясь отключиться от реальности, он шёл довольно долго. Только на исходе следующей ночи он почувствовал смертельную усталость и упал замертво, как ему показалось, на прохладную и мягкую траву и моментально уснул. Проснувшись под вечер, он убедился, что двигаться дальше у него есть ещё силы. Он попил кристально чистой и прохладной воды из лесной лужицы и продолжал движение вперёд. Художник шёл всю ночь до самого утра, стараясь держаться прямо на восток. Но тут силы ему стали изменять. Теперь он уже кое-как передвигал ногами, голова кружилась, в глазах мелькали разноцветные звёздочки, и мелкая живность теперь уже успевала из-под его ног разбегаться в разные стороны. Он понял, что ещё несколько шагов и всё будет кончено, и обратно к прошлой жизни, и вообще – к жизни, вернуться будет уже невозможно. Но он всё же двигался вперёд, продолжая не замечать красот и аромата окружающей природы. И вдруг на фоне многоголосья лесных птиц он услышал стрекотание сороки. А это означало близкое присутствие зверя или человека. Реставратор остановился и прислушался. Он услышал пение петуха и почувствовал чуть уловимый запах дыма. Его охватило разочарование: чтобы не попасть к людям и покончить с жизнью, надо теперь двигаться вправо или влево – прочь от жилья! Но тут ожесточённо стали бороться между собой два непримиримых врага – его упрямое стремление уйти из жизни, порождённое безысходностью и его взбесившейся волей, и инстинкт самосохранения, рождённый самой природой. Какой «враг» победит?! Реставратор решил: прежде чем уйти, надо хоть одним глазком взглянуть на чужую жизнь со стороны. Его природное любопытство взяло верх. Шатаясь как пьяный, художник побрёл в сторону человеческого жилья. Через несколько шагов перед ним лес расступился и впереди себя он увидел несколько домов на берегу живописной реки. Он присел на один из пеньков, оставшихся от спиленных деревьев, и стал наблюдать за картиной, открывшейся перед его взором. Но тут уж у него не было сил, чтобы отмахнуться от радостной, жизнеутверждающей реальности. Окинув взглядом окружающее, он по своей профессиональной привычке подумал: «Этот пейзаж так хорош, что просится на полотно». Неожиданно перед ним, неизвестно откуда, возникла добродушная рогатая морда коровы, а вслед за ней – удивлённое голубоглазое лицо девочки, ей было лет семь. Убедившись, что им ничего не угрожает, корова стала мирно щипать траву, а девочка, приблизившись, спросила:

– Дяденька, вы кто?

– Теперь уже – Никто, – ответил он хриплым, но спокойным голосом.

Девочка, услышав такой странный ответ, стремглав кинулась к домам, бросив на произвол судьбы свою корову, которая, однако, невозмутимо и ни о чём не беспокоясь, продолжала щипать траву. Девочка тем временем добежала до ближайшего дома, видимо в нём она жила, вошла в него и через минуту показалась на его крыльце вместе с женщиной, вероятно со своей матерью. Женщина подала что-то девочке в руки, и та быстрыми шагами направилась в сторону «дяденьки». Ему надо было бы уйти восвояси, но сил шевелиться у него уже не было. Подойдя к незнакомцу, девочка подала ему ломоть хлеба и крынку с молоком. Реставратор, принимая столь живительный дар из рук, как с неба свалившегося своего ангела-спасителя, понял, что его план суицида, выполненный им почти на все сто процентов, от которого уже неумолимо отдавало могильным холодом, рухнул раз и, видимо, навсегда… Он подумал, что данная ситуация, в которой он теперь не по своей воле оказался, похожа на русскую рулетку: приставив к своему виску пистолет, нажал курок, но патрона в стволе револьвера на этот раз не оказалось…

Реставратору снова припомнился Мартин Иден, у которого ситуация была совершенно противоположной: у Мартина не было ни одного шанса выжить! Какой, должно быть, ужас испытал он, когда, всплыв на поверхности бескрайнего океана, он увидел исчезающие топовые огни быстро удаляющегося в ночи корабля!..

… У реставратора случилось иное…

Глава 2. Путы неисповедимые

Реставратор, тщетно стараясь показать девочке, что он совсем не голоден, быстро до последней крошки съел хлеб и выпил молоко. Девочка всё это время молча наблюдала за ним. Потом, приняв из рук незнакомца пустую крынку, убежала к своему дому. Мать всё ещё стояла на крыльце и поджидала дочку. Взяв у подбежавшей дочери пустую посудину, она что-то сказала девочке, и та снова прибежала к незнакомцу со словами:

– Дяденька, мама сказала, чтобы вы вошли в дом, – взяла его за большой палец левой руки и, привычная управляться с коровой и телятами, как телёнка, потащила незнакомца за собой.

Он с усилием встал с пня и, чуть не упав от слабости и головокружения, как арестант, понуро поплёлся за своим «конвоиром». Его ввели в дом. Он сразу же сел на скамейку у стены – долго стоять на ногах сил у него не было. В то же время он чувствовал, что жизнь постепенно возвращается в его тело. Он огляделся. В доме царили чистота и порядок. Дом состоял из кухни и двух комнат – в них было светло и просторно. Всюду была обычная домашняя утварь. Но художника поразила русская печь, которую он в натуре видел впервые в жизни. Женщина с любопытством и почему-то без опаски разглядывала нежданного гостя. Потом молча ушла в чулан и вернулась оттуда со свёртком в руках, подала его незнакомцу, коротко сказала:

– От мужа осталось.

В свёртке оказался набор для бритья. Он понял без слов. Хозяйка добавила:

– На улице рукомойник, зеркало, мыло – свежее полотенце сейчас принесу.

Приведя себя в порядок, он снова вошёл в дом и на скамейке, на которой только что сидел, увидел мужскую одежду.

– Это тоже вам, – снова сказала хозяйка, – муж аккурат был вашего телосложения. Будете спать на сеновале, – продолжала молодая женщина, – только не сожгите его. – Последнюю фразу она сказала не зло, но строго, шутливо.

– Я не курю.

– Вот и решили.

Он понял, что на сегодня разговор окончен, и удалился. Сеновал был рядом с домом, к нему была приставлена лестница. Художник с каждой минутой физически чувствовал себя всё уверенней и без опаски, сравнительно ловко, забрался в свой новый ночлег. Физически он чувствовал себя всё лучше, а вот морально… «Куда он попал и что с ним будет дальше?!» – задавал он риторический вопрос. Вдруг он почувствовал, что противостоять воле этой женщины он не может и нет у него для этого ни сил, ни желания. Ему казалось – он смотрит про себя кино и, как зритель, ничего в нём изменить не может. Неимоверная усталость, спокойная обстановка и пахучее сено сделали своё дело – он вскоре уснул.

Проснулся он с петухами. Слез с сеновала и увидел, что приютившие его хозяева уже в работе: девочка гнала корову на пастбище, а хозяйка управлялась в коровнике. Он подивился её ловкости и сноровке – она играючи выполняла в общем-то мужскую работу. Она не заметила его и продолжала убирать навоз. Он невольно залюбовался ею – чисто как профессионал-художник. Яркие лучи утреннего солнца насквозь просвечивали её распущенные локоны и почти насквозь – её простенькое, безрукавное деревенское платьице. Она была босой, её каштановые локоны на лице создавали золотые рефлексы, впрочем которые меняли свои оттенки ежесекундно – от бронзового до светло-соломенного. Её фигура анатомически была безукоризненной, пропорции частей её тела природой были соблюдены с особой тщательностью. Её светло-голубые глаза при попадании в них прямого солнечного луча казались бездонными. Наконец она заметила, что её изучают и сильно смутилась. Её лицо зарделось румянцем, она потупила взор и отвернулась, стараясь натянуть подол своего платья на коленки. Он уловил её неловкость и сказал: