Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Часть первая
Глава первая
Галион погибал. Двухчасовое сражение превратило гордость испанского королевского флота в кучу обломков. Бушприт разнесен в щепы, фок-мачта срезана как бритвой, в носовой части чуть выше ватерлинии зияла громадная дыра с рваными краями. Одного взгляда на бывшую плавучую крепость было достаточно, чтобы понять: через час, самое большее полтора она скроется под зеленоватыми волнами Карибского моря.
Между тем на палубе побежденного корабля было полным-полно народу. Половину его составляли мертвецы в разнообразных и не всегда живописных позах, застывшие то здесь, то там. Живые разделились на две примерно равные группы. Первая, состоявшая из испанских офицеров и матросов, еще совсем недавно бывших полновластными хозяевами судна, сгрудилась вокруг грот-мачты. Их одежда была изорвана в клочья, лица испачканы пороховой копотью и кровью. Вид они имели жалкий. Окружившие их корсары тоже мало походили на светских львов, одевшихся для придворного бала, но при этом выглядели победоносно и даже самодовольно.
Заслуживает внимания тот факт, что эта весьма живописная сцена была абсолютно немой, если не считать хлопанья изодранных парусов на изуродованных реях.
Молчали все потому, что ждали, что скажет человек, сидящий на бочонке из-под рома, который был установлен шагах в пяти от столпившихся пленников между двумя испанскими трупами. Красный каблук пиратского ботфорта попирал сияющую, покрытую тонкой резьбой кирасу. Локоть черного, расшитого серебром камзола опирался на приподнятое колено, широкая ладонь поддерживала загорелый подбородок, синие глаза спокойно глядели из-под черных, сросшихся на переносице бровей. От этого спокойного взгляда у пленных испанцев по спине текли ручьи холодного пота и в жилах сворачивалась еще оставшаяся в них кровь.
Дело в том, что сидящего на бочонке человека звали Жан-Давид Hay, по кличке «Олоннэ. Никому от Панамы до Барбадоса не нужно было объяснять, что значит быть испанским пленником в руках этого корсара. Многие всерьез считали, что он специально выпущен из ада для сведения каких-то тайных счетов с его католическим величеством испанским королем.
Так оно или нет, но матросы испанских галионов, чей путь должен был пролечь через воды Карибского моря, перед отправлением в плавание возносили специальные молитвы, прося Господа, чтобы он уберег их от встречи с бурями-ураганами, чудищами морскими, рифами подводными и Олоннэ.
Олоннэ поддерживал общее молчание, переводя взгляд с толпы пленников на корабль с отверстыми пушечными портами, еще окутанный остатками порохового дыма, качающийся на волнах примерно в двух кабельтовых от гибнущего галиона. Этот корабль назывался «Месть», и в нем воплотилась его жажда отмщения испанцам за все то, что ему пришлось от них снести в предыдущие годы.
Олоннэ молчал не просто так, не из желания устрашить своим молчанием побежденных, он просто ждал, когда из трюма вернутся посланные им люди и сообщат, какой именно добычей набит взятый в столь кровопролитном бою приз. От этого во многом зависела судьба тех, кому повезло (или не повезло) остаться после сражения в живых.
Первым появился Ибервиль, худой одноглазый гасконец. Волосы у него были забраны на затылке в две просмоленные косицы, изо рта торчала длинная трубка, которую он не выпускал из своих гнилых зубов даже во время абордажа. Прочитав в глазах капитана немой вопрос, он сказал:
– Сахар.
– Сахар?
Ибервиль кивнул.
– В носовом трюме больше ничего нет.
Один глаз Ибервиля был затянут бельмом, зато в другом заключались и зрение орла, и зрение совы. Капитану и в голову не пришло заподозрить его в том, что он чего-то не увидел.
– Сахар, – повторил он с какой-то трудноуловимой интонацией.
Обойдя грот-мачту, показался ле Пикар, квадратный громила в кожаной куртке, надетой на голое, чрезвычайно волосатое тело. Если бы он не брил лицо, то зарос бы до самых глаз. Брился же он только для того, чтобы всем были видны искусно вытатуированные на щеках розы.
Доклад ле Пикара тоже состоял из одного слова:
– Табак.
Олоннэ молча посмотрел в сторону «Мести». Ле Пикар поскреб алую розу у себя на правой щеке рукоятью пистолета.
– Клянусь костями «веселого Роджера», Ферре тоже ничего не найдет.
Вопросительный взгляд капитана обратился к нему.
– Из третьего трюма разит как из преисподней, ничего там нет, кроме необработанных воловьих шкур.
Олоннэ криво усмехнулся.
– Ирония судьбы, – тихо сказал он. Мало кто его услышал, а те, кто услышал, вряд ли поняли. А между тем синеглазый капитан всего лишь имел в виду первые годы своей жизни в Новом Свете, когда он зарабатывал себе на жизнь, батрача на одного звероподобного буканьера. Ему приходилось убивать одичавших буйволов, коптить их мясо и выделывать шкуры.
Ле Пикар оказался прав. По лицу появившегося Ферре было видно, что ничего ценного он не отыскал. Переступая через трупы кривыми ногами в полосатых чулках, носатый канонир подошел к капитану и разочарованно развел искусными в бомбометании руками:
– Шкуры.
– Что ж, – опять-таки очень негромко сказал Олоннэ. – Нам не повезло, но я подозреваю, что кое-кому не повезло еще больше, чем нам.
Капитан встал и, резко обернувшись к сгрудившимся испанцам, спросил:
– Как вы думаете, кому?
Слова эти были произнесены на кастильском наречии, но звук родной речи ничуть не обрадовал пленников. Трудно сказать, в какой именно форме проявил бы себя закипающий капитанский гнев, если бы в разговор не вмешался крупный лысый корсар с толстым красным носом, несшим на себе след сабельного ранения. Это был Моисей Воклен, один из помощников Олоннэ, в недавнем прошлом сборщик налогов из Пикардии, высланный за какие-то служебные прегрешения в заморские земли французского короля. Он появился за спиной у капитана и положил ему на плечо мощную лапу, поросшую густым рыжим волосом.
– Что? – недовольно спросил Олоннэ.
Воклен наклонился к его уху и прошептал несколько фраз. В лице капитана зажегся огонек интереса.
– Да? Где они?
Лысая голова кивнула в сторону кормы:
– В большой каюте.
Олоннэ улыбнулся, обнажая неровные, но крепкие зубы, выражение лица его сделалось угрожающе плотоядным. Не раздумывая далее, он решительно зашагал в указанном направлении.
– А что делать с ними? – спросил Ферре. Он имел в виду испанцев.
– Неужели ничего не приходит в голову? – усмехнулся Олоннэ, переступая через очередную кирасу.
– Куда это он? – спросил одноглазый Ибервиль у Воклена.
Тот не успел ничего ответить, потому что и спрашивающему и остальным, находящимся на палубе, все стало понятно само собой.
Со стороны кормы донесся истошный женский вопль. Затем второй.
– Там женщина? – спросил туго соображающий Ферре.
– Две, – улыбнулся Воклен.
– Откуда они там взялись? – удивился ле Пикар, почесывая татуировку на правой щеке.
В этот момент от толпы испанцев отделился черноволосый юноша в изорванной, окровавленной рубахе и бросился в направлении кормы. Воклен как будто ждал этого, он нанес ему мощный удар эфесом шпаги в челюсть и, когда тот рухнул на палубу, спокойно сказал:
– Теперь мы знаем, за кого можно будет требовать выкуп. Этот кабальеро несомненно родственник благородных сеньорит из кормовой каюты.
Лежащий глухо застонал.
– Я прав? – наклонился к нему Воклен.
Женские вопли продолжали доноситься до столпившихся на палубе мужчин. Испанцы все более мрачнели, корсары, наоборот, веселились, подмигивали друг другу и отпускали подходящие к случаю сальные шуточки. Впрочем, далеко не все матросы Олоннэ были в восторге от того, что им приходилось выслушивать. За полтора месяца плавания в водах Гондурасского залива они успели здорово изголодаться по женскому обществу и были готовы отказаться от своей доли добычи ради возможности присоединиться к столь буйно развлекающемуся в кормовой каюте капитану.
– Да что он там с ними делает?! – поморщившись, спросил Ферре, когда до его слуха донесся особенно душераздирающий женский возглас.
– Ты все еще надеешься, что и нам что-нибудь достанется, да? – усмехнулся Воклен.
Ферре досадливо махнул рукой:
– Да нет. Я просто хочу представить, как он управляется с двумя сразу. Ведь ты послушай, клянусь мощами святой Терезы, кричат обе. Одновременно.
– Ничего удивительного, наш капитан недаром считается первым любовником на морях Мэйна.
Ле Пикар сокрушенно покачал головой:
– Лучше бы он был женоненавистником, у нас был бы шанс получить за этих испанок неплохой выкуп. Я уверен, что они дамы из знатной семьи.
Состояние рассеянного равновесия продолжало сохраняться на палубе. Все понимали: надо что-то предпринять, что-то решать с пленными, но ужасающие и соблазнительные картины, невольно возбуждаемые в головах мужчин долетающими до них звуками любовной битвы, лишали их возможности действовать. Воображение – могущественная сила, противиться ей трудно. Сексуальная тяга, замешенная на лютом любопытстве, способна свести человека с ума. Возбуждение, охватившее кровожадную и любвеобильную матросню, было уже сравнимо с тем, что вело ее на абордаж всего полчаса назад. Хоть бы одним глазком взглянуть, что там происходит, – эта мысль, пересказываемая на разные лады, разными словами, бродила в корсарской толпе. При этом все понимали, что подсматривать не следует, всякий, кто попытается это сделать, рискует жизнью больше, чем тот, кто явится с зажженным факелом в пороховой погреб.
– Черт побери, надо что-то делать! – сказал Ферре, но по голосу было ясно, что он не знает, что именно.
– Да, – согласился ле Пикар, поглядывая на корсаров, которые все более тесным кольцом собирались вокруг пленных испанцев.
Ибервиль прищурил свой единственный глаз.
В этот момент палуба едва заметно дрогнула: вода продавила одну из трюмных перегородок, и крен на нос заметно увеличился. Кусок уже надломленной реи рухнул вниз, сокрушив часть изрешеченного фальшборта.
Крики, доносившиеся из каюты, стали немного глуше и почти полностью перестали напоминать человеческие.
– Надо бы сказать капитану, что у нас почти не осталось времени, – буркнул ле Пикар, продолжая ощупывать красную розу. – Как бы ни была велика его страсть к женскому полу, вряд ли стоит из-за нее идти ко дну.
– Может быть, спустить шлюпки? – неуверенно сказал Ферре.
– Зачем? – удивился Воклен.
– Побросаем туда испанцев – и пусть катятся к дьяволу.
Палуба опять дрогнула, как будто судорога пробежала по шкуре громадного животного.
Воклен улыбнулся и пожал плечами:
– Приказывай, пусть спускают.
Чувствовалось, что он не считает это решение правильным, но не хочет принимать на себя ответственность за принятие другого.
Уже приготовившиеся к неизбежной гибели подданные католического короля, узнав, что им предоставляется шанс на спасение, проявили чудеса расторопности, буквально через несколько минут три сохранившие относительную плавучесть шлюпки покачивались на волнах. В них градом сыпались с накренившегося борта пленники. Никто и не подумал предоставить им веревочные лестницы, они ломали ноги, барахтались в воде, цеплялись исцарапанными руками за дырявые борта, но были при этом счастливы.
– Пожалуй, нам тоже пора отправляться, – сказал Ибервиль.
По его команде часть корсаров начала грузиться в шлюпки с борта «Мести».
Вскоре на палубе гибнущего галиона остались лишь Воклен, Ибервиль и Ферре.
– Еще несколько минут – и у нас появится шанс отправиться на дно с этой испанской развалиной, – напряженно усмехнулся последний.
– Ненасытный, – пробормотал Ибервиль.
Бывший сборщик налогов был спокойнее других, он слишком хорошо знал капитана и был уверен, что у него нет желания погибать именно сегодня.
И он оказался прав.
Когда галион потрясали последние предсмертные судороги, когда вода вокруг него сделалась сладкой от растворяющегося сахара и большинство корсарских шлюпок отошло от предполагаемого места водяной воронки примерно на полукабельтов, из дверей кормовой каюты появился Олоннэ. Выглядел он довольно странно. Одежда его несла на себе следы бурного любовного приключения, и это было как раз неудивительно, зато окровавленная сабля в руках могла бы озадачить человека, не слишком хорошо знакомого с привычками капитана.
– Ну, слава Богу, – прошептал Ферре. Хотя, как выяснится через несколько минут, как раз ему не надо было бы спешить радоваться.
Загадочно и удовлетворенно улыбающийся Олоннэ прыгнул в шлюпку, благо борт тонущего галиона уже не слишком возвышался над нею, и гребцы тут же ударили веслами о воду.
Сабля капитана была окровавлена, но никто из сидевших в шлюпке не спросил его, почему бы это. Все прекрасно знали, что капитан Олоннэ страдает особого рода сексуальной брезгливостью. Большинству мужчин бывает неприятно знать, что женщина, с которой он оказался в постели, когда-то дарила своим вниманием других мужчин; капитан «Мести» не мог смириться с мыслью, что какая-то женщина, переспавшая с ним, может впоследствии оказаться в объятиях другого любовника. До такой степени не мог смириться, что принужден был убивать всех женщин, с которыми переспал.
Олоннэ вытер лезвие о рукав своего камзола.
Никто не решался заговорить с ним. Впрочем, и так все было ясно. Олоннэ начал задавать вопросы сам. Он первым делом поинтересовался, как его подчиненные обошлись с пленными испанцами.
– Посадили в шлюпки и отправили на все четыре стороны.
Благодушное выражение лица капитана сменилось удивленным.
– Живых?
По спине канонира Ферре побежала струйка испуганного пота, горло его перехватило.
– Да. Шлюпки у них дырявые.
– Всех отпустили живыми?
– У них почти нет весел, а до ближайшего берега два дня пути, – пытался оправдываться канонир, но с ужасом понимал, что оправдаться ему не удастся.
– Это ты их решил отпустить?
– Одного мы взяли с собой. Это сын владельца этого судна, Мануэль де ла Барка. Он брат тех двух девушек… – Ферре замолчал, не закончив фразу. Больше не имело смысла говорить.
– Ферре!
– Да, капитан.
– Ты же знаешь, что я уже семь лет воюю с испанцами. Что я уже семь лет убиваю каждого испанца, попавшего ко мне в руки, но еще далек тот час, когда можно будет сказать, что я рассчитался с ними.
– Нельзя же убить всех испанцев… – растерянно развел руками канонир.
– Но стараться надо. Ты меня понял?
– Но ты же сам сказал, чтобы мы поступали с ними, как нам покажется правильным.
– Надо было понять, что я всего лишь предлагаю вам выбрать способ казни. Утопить или повесить.
Канонир опустил голову.
– Встань, Ферре.
Канонир встал, пряча глаза от пристального синего взгляда.
– В мои планы не входит, чтобы испанцы подумали, что Олоннэ смягчился, что впредь он будет щадить своих испанских противников. Я не хочу, чтобы они стали бояться меньше, чем боялись до сих пор. Сейчас ты, Ферре, поплывешь за ними и сообщишь им, что ничего не изменилось; я буду, как и прежде, убивать каждого кастильского выродка, который попадет мне в руки.
С этими словами Олоннэ ударом кулака свалил канонира в воду.
