Буря приключений

Глава 2. Это сладкое слово – месть

Охота была удачной. Загнав быстроногую молодую лань, по глупости отбившуюся от своих сородичей и слишком увлекшуюся водопоем, пантеры жадно рвали зубами горячее, сочащееся кровью мясо. Диад по-джентльменски оставлял даме лучшие, на его привередливый взгляд, куски и конечно же печень. Жадничать не было нужды, лани с лихвой хватило на одну трапезу двум пантерам и еще осталось для мелких падальщиков. Насытившись, отяжелевшие звери подошли к извилистому ручью и под раскидистой ивой напились чистой ледяной воды, смывая с усов, морд и когтей свежую кровь и кусочки мяса. Потом Диад выжидающе посмотрел на повелительницу. Объевшуюся пантеру изрядно клонило в сон, но в незнакомом лесу, даже если чувствуешь себя в нем хозяином, спать было слишком опасно.

Пантера-богиня ответила Диаду понимающим тычком в бок и скрылась в магическом мареве. Через считаные доли секунды Элия приняла человеческий облик и, захватив довольного питомца в поле телепортации, перенеслась в свои лоулендские покои. Пантера тут же вспрыгнула на тахту в гостиной и, свернувшись клубочком, погрузилась в дрему, переваривая сытный обед. Зверь настолько наелся, что не стал даже чистить шкуру, в которой местами запутались веточки и семена трав.

Принцесса с улыбкой посмотрела на своего разомлевшего питомца. Сама богиня в процессе трансформации тела преобразовала съеденное мясо в запас чистой энергии. Так, как правило, поступали все оборачивающиеся, чтобы не страдать из-за несовместимости объемов пищи с размерами желудка и чуждого настоящему метаболизму рациона. (Элия до сих пор помнила, как маялся животом младший братишка Лейм, нащипавший травы в обличье лани, пока ему не дали лекарственной настойки.) Женщина не чувствовала себя объевшейся тяжелой пищей и готова была с удовольствием перекусить чем-нибудь более изысканным, чем сырое, пусть и наисвежайшее мясо. Блюда такого рода в истинном божественном облике включал в свой рацион лишь принц Энтиор, чьи вкусы сильно зависели от вампирской крови, текущей в венах.

Из-за разницы во времени между миром, избранным для охоты, и Лоулендом Элия вернулась домой под вечер. Солнце клонилось к закату, и ужасная дневная жара, ведя ожесточенные бои за каждый градус, медленно отступала. Город и замок, словно навеки застывшие в неподвижном янтаре зноя, начинали понемногу оживать.

Благодаря жаре семейные трапезы – один из стойких обычаев королевской семьи Лоуленда, раз в день собирающий всех родственников, находящихся в данный момент в королевстве, – были временно упразднены. Каждый питался самостоятельно, когда, с кем и чем хотел, если вообще хотел. Элия, как богиня любви и единственная, не считая склочной тети Элвы, дама в семье, пользовалась неизменным спросом в качестве компаньонки.

Братья соперничали за право пригласить принцессу к трапезе по двум причинам: во-первых, общество прелестной и остроумной женщины само по себе было весьма притягательно, а во-вторых, согласие Элии составить компанию существенно повышало личный рейтинг бога, удостоившегося этого самого согласия. Самолюбивые мужчины готовы были соперничать между собой в любой области, превратив конкуренцию в своеобразный вид спорта. Король Лимбер не имел ничего против развлечений такого рода, даже потворствовал им, полагая, что соревнования только умножают общую силу семьи, а следовательно, и государства. Элия была согласна с отцом, но иногда принцессу весьма раздражал тот факт, что ее благосклонность расценивается как переходящий приз. Но сейчас собственная популярность была юной богине на руку.

«Скоро зайдет кто-нибудь из родственников, чтобы пригласить к ужину», – подумала принцесса и, как поступала в большинстве случаев, решила отдать предпочтение тому приглашению, которое последует первым. Сегодня Элия была расположена флиртовать и кокетничать напропалую. Пусть Нрэн ревнует и злится, может, быстрее склонится пред ее чарами. А в том, что кузен прознает о ее развлечениях, принцесса ничуточки не сомневалась. Лорд обладал какой-то сверхъестественной, прямо-таки компасообразной способностью определять местонахождение принцессы и, неожиданно явившись в самый неподходящий, с точки зрения общества, момент, безмолвно маячить в отдалении, убивая трассирующими очередями ревнивых взглядов кавалеров кузины.

Переодевшись в более подходящее для летнего вечера открытое светло-серое платье без рукавов, чуть тронутое серебряной нитью, перехваченное тонким пояском, изукрашенным жемчугом, Элия опустилась в мягкое кресло. Богиня сбросила шелковые серебристо-серые туфельки с подошвой из тончайшей кожи, и ее ножки утонули в мягком густом ворсе кремового ковра.

«Интересно, избавился ли Нрэн от своей красотки?» – задумалась принцесса, постукивая пальчиками по подлокотнику. Богиня со своей стороны сделала все возможное, чтобы навести кузена на гениальную мысль о неотложной необходимости этого поступка. Большие надежды принцесса возлагала на то, что Нрэн как огня испугается распространения вести о его готовности жениться на Власте. Милое словечко «жениться» у всех родственников Элии, опуская отца и дядюшку, непременно вызывало мгновенное несварение желудка и аллергию. Нрэн таким исключением не был и, зная настырность сестры, вполне мог сообразить: Элия, а вслед за ней и все братья изведут его ехидными подколками и вопросами о грядущем бракосочетании. Тем более никаких внешних признаков ревности кузина не проявила, значит, становилось очевидно даже такой странной личности, как Нрэн, что присутствие девицы в Лоулендском замке неуместно. Выгоды никакой, одни неприятности!

«Впрочем, – решила Элия, – даже если кузен вытурил пассию из замка, я не намерена сию минуту возвращать ему свою благосклонность. Пусть негодник, заставивший меня сомневаться в собственной силе, помучается, поревнует, понервничает, хлебнет полной мерой последствий необдуманного поступка».

Дальнейшей формулировке основных постулатов партизанской войны с Нрэном помешал паж, явившийся с докладом о визите принца Мелиора. Удовлетворенно улыбнувшись, женщина решила, что изысканный красавец Мелиор – бог интриг и дипломатии, покровитель коллекционеров, знаток этикета, эстет, гурман и сибарит – как раз то, что нужно для дрессировки Нрэна.

Когда принц вошел в гостиную, Элия благосклонно протянула ему руку для поцелуя. Мелиор склонился в изящном, как любой его жест, поклоне и нежно коснулся губами тонких пальчиков принцессы.

Мужчина – живой идеал, словно сошедший со страниц «Высших правил этикетного уложения и наставлений», был, как всегда, прекрасен, а манеры его безукоризненны. Свое появление он рассчитал с точностью до секунды, придя ровно в тот миг, с которого считалось приемлемым вести разговоры о вечерней трапезе.

– Замечательный вечер, сестра, – приветствовал богиню мужчина, неохотно выпуская из своих длинных пальцев, полускрытых белоснежной пеной кружевных манжет, прелестную ручку сестры. Даже он сегодня не надел камзола, удовольствовавшись шикарной приталенной кипенно-белой рубашкой с широкими рукавами, сужающимися лишь у самых запястий. – Твоя дивная красота словно живительное дуновение горного воздуха среди плавящихся от зноя камней замка.

– Прекрасный вечер, дорогой, – улыбнулась Элия, удержав готовое сорваться с острого язычка замечание насчет того, что прохладу брату дает освежающее заклятие, а вовсе не созерцание богини любви, от взгляда на которую здоровым мужчинам с нормальной ориентацией положено сгорать в огне страсти, но уж никак не леденеть.

Принцесса небрежным кивком головы предложила брату расположиться в кресле напротив. Мелиор неспешно опустился на сиденье, раскинувшись с изящной небрежностью хищного зверя, прекрасно сознающего собственную силу и красоту. Поигрывая перстнем со светлым сиренитом на мизинце, бог промолвил, бросая на Элию косой взгляд из-под ресниц:

– Сестра, солнце ушло из восточной галереи пару часов назад. Сейчас там благодатная полутень. Не согласишься ли ты отужинать со мной тет-а-тет? Сегодня я хочу сотворить для тебя нечто особенное.

– Пожалуй. И что же это будет? – заинтригованно спросила принцесса, слегка выгибая бровь.

– О, нечто в холодных тонах. Ты не пожалеешь, что согласилась. В последнее время я экспериментировал с холодными закусками и сластями. Обещаю много восхитительных сюрпризов. – Принц таинственно улыбнулся, скользнув пальцами по витой нагрудной цепи черненого серебра.

– Звучит заманчиво… – протянула принцесса, соблазненная предложением бога-гурмана.

Мелиор торжествующе улыбнулся и перетек из кресла в вертикальное положение, чуть склонился, предлагая сестре руку. Элия едва коснулась ее, выпорхнув из кресла. Рука об руку боги направились в восточную галерею. Там, скрытые от посторонних глаз флером заклинания незаметности и отталкивающим барьером, стояли ломящийся от изысканных яств стол на витых ножках, застеленный белоснежной кружевной скатертью, и пара кресел алебастрового дерева. Кресла были удобными и в меру глубокими (иные бог-сибарит подсовывал только недругам). Для сестры же, случай редкостный, не любивший не только перенапрягаться, но и просто напрягаться Мелиор старался как для самого себя.

Если уж принц приглашал Элию на трапезу, то можно было смело утверждать: богиню ждет не заурядный ресторанный перекус, а настоящий шедевр гастрономии. Бог-гурман властью своей творил столь потрясающе вкусные и столь же красивые блюда, что подчас сии лакомства жалко было есть. Хотелось поместить их в заклятие вечной свежести и оставить для примера потомкам и поварам. Магический кулинарный талант являлся частью божественной сути бога-покровителя гурманов. Но на сей раз принц превзошел самого себя.

Брат и сестра отлично проводили время, наслаждаясь относительной прохладой, навеваемой легким волшебным ветерком, обществом друг друга и изысканной пищей, поданной, как и обещал принц, «в холодных тонах».

Остроумная беседа о новых пополнениях великой Коллекции Мелиора с показом фантомных образов особо интересных экспонатов, болтовня о первой в этом сезоне премьере в Театре Всех Миров отлично шла под яйца, фаршированные ветчиной и сырным кремом, паштет из телятины, тарталетки с куриным мясом, заливное из гусиной печенки, несколько десятков видов салатов, персики с кремом, кофе глясе, многослойное желе, лучшие лиенские вина и, конечно, мороженое с орехами, шоколадной крошкой и жидкой карамелью.

Боги мило сплетничали о последнем скандале – безумной любви баронессы Ливилэ дель Вэнс из восточной провинции Руманта и нового трагического актера с соболиными бровями и огненным взором черных, как ночь в новолуние, глаз. Мелиор всегда умел подать такие пикантные истории под нужным соусом и позабавить сестру. Упрямая в своих чувствах дама, большая (во всех смыслах, включая объемы фигуры) поклонница театрального искусства, уже больше луны засыпала короля душещипательными и многословными прошениями. Она чуть ли не штурмом брала кабинет короля Лимбера в приемные и неприемные дни, домогаясь с упорством, достойным лучшего применения, его положительной резолюции на петиции. Монарх Лоуленда спасался за баррикадами, тщетно взывал к посмеивающейся в усы страже, бдительности секретарей и продолжал упорно сопротивляться.

Болтая о глупости и упорстве вдовицы Ливилэ, принцесса неожиданно почувствовала на себе чей-то тяжелый, как чугунная плита, взгляд, одновременно с этим ее захлестнула волна чужих чувств: ревнивая безнадежная тоска, желание, странная, мрачная любовь.

«Вот и Нрэн пожаловал, – подумала принцесса, сразу узнав виновника своего беспокойства. – Однако ты быстро спохватился, дорогой. Смотри внимательней, кузен, как нам хорошо вдвоем с Мелиором, поревнуй, дружок. Может, это отобьет у тебя охоту таскать в Лоуленд своих шлюшек и демонстрировать их мне. Пора бы тебе перестать игнорировать мои намеки».

Делая вид, что поправляет прическу в моментальном магическом зеркале, женщина слегка обернулась и увидела мужской силуэт в дальнем окне галереи. Мелиор тоже ощутил яркое излучение чужих эмоций (на его долю выпала ревнивая зависть, которую Нрэн и не думал скрывать). Проследив за траекторией излучения, принц опознал наблюдателя и иронично заметил, прикрывая язвительной шуткой легкий холодок опасений:

– Кажется, милая, наш кузен недостаточно отошел после последнего похода на Санирсию, его все тянет поиграть в разведчика.

– А кто мы такие, чтобы мешать ему предаваться этой невинной забаве? – беспечно пожала плечами Элия и спокойно вернулась к мороженому.

– Правда, драгоценнейшая, будем милосердны, не станем разочаровывать Нрэна, – согласился принц и «великодушно» предложил: – Сделаем вид, что ничего не заметили, а то наш великий воитель еще решит, что утратил квалификацию, и заколется с горя. Это нанесет непоправимый урон обороноспособности Лоуленда.

– Папа опять же ругаться будет, – задумчиво покивала головой богиня, аккуратно слизывая с ложечки подтаявшее и перемешавшееся со сливочной карамелью мороженое. – Что ж, решено, мы Нрэна не видели, пусть спит спокойно, наслаждаясь сознанием собственных грандиозных талантов.

И боги продолжили ехидную беседу, демонстративно игнорируя мрачное наблюдение воинственного кузена. Элия – с легким сердцем, а принц – пряча за показной беспечностью некоторую нервозность и нехорошие подозрения, касающиеся своих дальнейших взаимоотношений с ревнивым богом войны. Взаимоотношений, чреватых если не нарушением целостности физической оболочки, то уж чередой дополнительных тренировок наверняка.

Даже выбросив Власту из замка, охладившись под струей ледяной воды и испив пять больших чашек кипящего зеленого чая кряду из любимого фарфорового сервиза с золотой росписью, Нрэн не находил себе места от беспокойства, вызванного мучительными размышлениями, сводящимися к банальной, как всякие любовные терзания, фразе: «Я болван и солдафон, недостойный даже видеть Элию». Никакие занятия, включая заточку и полировку любимого меча, впрочем не нуждавшегося ни в заточке, ни в полировке, не могли отвлечь бога от горьких раздумий, так непохожих на обычные отстраненно логичные мысли.

Наконец лорд, руководствуясь некой противоестественной, неизвестной автору, Силам Двадцати и Одной и самому Великому Творцу мужской логикой, доступной, должно быть, только избранным гениям военного поприща, пришел к категоричному выводу: он должен сейчас же узнать, где находится принцесса, что она делает и, главное, с кем! Над тем, что данное умозаключение полностью противоречит всем выведенным прежде, мужчина не дал себе труда поразмыслить.