Лунный камень

XV

Пристав, погруженный в свои думы, молчал, пока мы не очутились в сосновой аллее. Приняв какое-то решение, он очнулся и заговорил со мной:

– Мистер Беттередж, вы, как говорится, взяли весло в моей лодке, и потому я не вижу смысла таиться от вас. Вы не сообщили мне никаких сведений, которые могли бы навредить Розанне Спирман, потому что вам ее искренне жаль. Эти гуманные побуждения делают вам честь, но в данном случае они совершенно лишние. Девушке не угрожает опасность даже в том случае, если я докажу, что она замешана в пропаже алмаза.

– Вы думаете, миледи не станет преследовать ее судом? – спросил я.

– Миссис Вериндер не может преследовать ее, – отозвался пристав. – Розанна Спирман лишь орудие в руках другого человека, и ради него ее и пощадят.

– Не можете ли вы назвать этого другого человека? – спросил я.

– А вы, мистер Беттередж?

– Нет.

Пристав Кефф остановился и, посмотрев на меня с меланхолическим участием, вдруг спросил:

– Мистер Беттередж, не стало ли вам как-то случайно известно, что Розанна Спирман недавно сшила себе новое платье?

Для чего он так неожиданно ввернул этот странный вопрос? Я никак не мог догадаться. Полагая, что не наврежу Розанне, если скажу правду, я ответил, что девушка поступила к нам с весьма скудным запасом одежды и что миледи в вознаграждение за ее усердие подарила ей новую одежду пару недель назад.

– Вы сами допрашивали служанок и знаете, какие открытия две из них сделали у дверей комнаты Розанны. Наверно, вы догадываетесь, чем занималась вчера девушка, сказавшись больной? Нет? Это же ясно как белый день! В одиннадцать часов утра инспектор Сигрэв – олицетворение человеческих слабостей – указывает всем женщинам на пятно на двери. У Розанны есть причины подозревать свои собственные вещи, поэтому при первом удобном случае она уходит к себе. Обнаружив пятно на своей кофточке или юбке, она притворяется больной и пробирается в город, где покупает материал для новой одежды. Девушка шьет ее одна, в своей комнате, в четверг ночью. Затем она разводит огонь, но не для того, чтобы сжечь старое платье. Розанна не настолько глупа. Она знает, что за ней могут подсматривать, что нельзя распространять запах гари и некуда девать пепел. Она разводит огонь, чтобы высушить и выгладить подмененную юбку, а испачканную, вероятно, скрывает на себе, чтобы уничтожить ее в каком-нибудь укромном местечке. В настоящий момент, я полагаю, девушка именно этим и занята. Сегодня я видел, как она заходила в одну хижину в рыбацкой деревне, куда заглянем и мы. Пробыв там некоторое время, Розанна вышла оттуда, пряча что-то под манто, и направилась к берегу. С него открывается прекрасный вид на море, не так ли, мистер Беттередж?

– Да, – ответил я.

– Вкусы бывают разные, – сказал пристав Кефф. – Мне этот ландшафт не по душе, да и следить за другим человеком там невозможно, ведь спрятаться там абсолютно негде. Итак, мне оставалось выбирать одно из двух: или посадить Розанну в тюрьму, основываясь только на подозрениях, или пока дать ей волю поступать по своему усмотрению. Не желая беспокоить одну особу, которую мы пока не станем называть, я вернулся домой, чтобы просить вас проводить меня в ту самую рыбацкую деревню.

Когда пристав более подробно описал то место, я понял, что это хижина, в которой живет рыбак по имени Йолланд с женой и двумя взрослыми детьми, сыном и дочерью. Знакомство Розанны с ними началось с дочери, у которой была уродливая нога и которую прозвали Хромоногой Люси. Две девушки, страдавшие от своего безобразия, питали, я полагаю, самые добрые чувства друг к другу.

Добравшись до хижины, мы узнали, что рыбак вместе с сыном уплыл на лодке, а Хромоногая Люси, всегда слабая и утомленная, отдыхала на постели наверху. Добрая миссис Йолланд одна приняла нас на кухне. Когда ей стало известно, что мистер Кефф – лондонская знаменитость, она поставила на стол бутылку голландского джина и не спускала с пристава глаз, как будто не могла на него наглядеться. Пристав в своей обычной манере – подбираться к главному через околичности – завел разговор о королевской фамилии, но уже через четверть часа после того, как мы зашли на кухню, добрая миссис Йолланд была убеждена, что она беседует с лучшим другом Розанны.

Будучи твердо уверенным в том, что пристав зря тратит время, я сидел и слушал их разговор почти так, как прежде слушал в театре актеров. Знаменитый Кефф демонстрировал удивительное терпение, пытая счастье, производя выстрел за выстрелом, так сказать, наудачу, авось попадет. Все к чести Розанны, ничего ей во вред – вот чем это закончилось, как он ни старался. Последнюю попытку сыщик предпринял, когда мы, посмотрев на часы, уже собирались прощаться.

– Доброго вам вечера! – сказал пристав. – И все же, несмотря на то что Розанна Спирман имеет искреннего доброжелателя в лице вашего покорного слуги, ей не следует оставаться на этом месте.

– Господи! Да она же его оставляет! – вскрикнула миссис Йолланд.

– Неужели? – удивился пристав, да и я навострил уши. – Что же с ней будет? У бедняжки ведь нет больше друзей, кроме вас и меня.

– Есть! – возразила миссис Йолланд. – После сегодняшнего разговора на кухне с моей дочерью Люси и со мной Розанна попросила позволения пойти одной наверх, в комнату Люси. Это единственная комната в нашем доме, где есть чернила и перо. «Мне нужно написать письмо одному другу, – сказала она. – У нас в доме, где за мной подсматривают слуги, я этого сделать не могу». Кому это письмо было адресовано, я не знаю, но оно, должно быть, очень длинное, судя по тому, сколько времени она просидела над ним наверху. Когда Розанна спустилась, письма у нее в руках не было. Я предлагала ей почтовую марку, но она отказалась. Бедняжка немного скрытна, но у нее точно есть друг, к которому она очень скоро отправится.

– Вы, должно быть, ошибаетесь насчет Розанны Спирман, – сказал я. – Если бы она хотела оставить место, то сообщила бы об этом мне.

– Ошибаюсь? – вскрикнула миссис Йолланд. – Всего час тому назад она купила у меня несколько вещей в дорогу!

Хозяйка взяла свечу и повела пристава в угол кухни. Там была навалена целая куча разных разностей, которые рыбак, ее муж, насобирал с потонувших кораблей и еще не успел распродать. Миссис Йолланд, погрузив руку в груду мусора, вынула оттуда старый японский оловянный ящичек с крышкой и кольцом, для того чтобы его можно было повесить. Такие ящички используются на кораблях, чтобы сохранять от сырости географические и морские карты.

– Вот! – воскликнула она. – Когда Розанна пришла сюда сегодня, она купила точно такой же ящичек. Она еще сказала, что он очень пригодится для ее манжеток и воротничков, чтобы они не мялась в чемодане. Один шиллинг и девять пенсов, мистер Кефф.

– Экая дешевизна! – проговорил пристав, тяжело вздохнув.

Миссис Йолланд опять залезла в груду рухляди и на этот раз вытащила оттуда цепочку.

– Взвесьте на руке, сэр, – обратилась она к приставу. – У нас было три таких, и две из них взяла Розанна. «Зачем вам, душечка, нужны такие цепочки?» – спрашиваю я. «Я сцеплю их вместе и обвяжу ими чемодан», – говорит она. «Веревка будет дешевле», – советую я. «А цепь надежнее», – отвечает она. «Где это слыхано, чтобы чемоданы обвязывали цепью!» – удивилась я. «О, миссис Йолланд, не упрямьтесь, уступите мне их!» Странная она все-таки девушка, мистер Кефф. Розанна была так добра к моей Люси, ну, я и отдала цепи за три шиллинга и шесть пенсов.

– Даром отдали! – сочувственно произнес пристав.

– Вот деньги, – сказала миссис Йолланд, выкладывая на стол горстку серебра. – Кланяйтесь ей от меня и скажите, что совесть не позволяет мне забирать у бедной девушки последние деньги.

– А мне совесть не позволяет возвращать деньги, – сказал пристав Кефф. – Вы все равно что подарили ей эти вещи, право, подарили.

– Вы и правда так думаете, сэр? – спросила миссис Йолланд, просияв.

– В этом не может быть никаких сомнений, – ответил пристав.

– Да ну к черту эти деньги! – сказала миссис Йолланд и, будто потеряв над собой всякую власть, схватила кучку серебра и спрятала ее в карман.

Я уже вышел на дорогу, чтобы вернуться назад. Объясняйте как можете, но я чувствовал себя так, будто один из них или они оба смертельно оскорбили меня. Не сделав и трех шагов по деревне, я услышал, что пристав идет сзади.

– Благодарю вас, мистер Беттередж, – сказал он. – Я обязан жене рыбака совершенно новым ощущением. Миссис Йолланд озадачила меня. То, что девушка сделала сегодня, – продолжал пристав, – разумеется, довольно ясно. Один конец цепей она прикрепила к кольцу оловянного ящичка и спрятала его в воду или в песок. Другим концом она обвязала какое-то место под скалой, известное только ей. Розанна оставит этот ящичек там до тех пор, пока не закончится следствие, а потом, когда все успокоится, она достанет его из тайника. Но главный вопрос в том, – прибавил пристав с первым признаком нетерпения в голосе, – что же она прячет в этом оловянном ящике…

Я подумал: «Лунный камень!» – но вслух сказал:

– Неужели вы не догадываетесь?

– Это не алмаз, – продолжал пристав, – или весь мой жизненный опыт никуда не годится.

– Испачканное платье? – предположил я, забывшись.

– Когда что-нибудь бросают в ваш зыбучий песок, выходит ли это опять на поверхность? – спросил он.

– Нет, – ответил я, – зыбучий песок втягивает в себя все и навсегда.

– Розанне Спирман это известно?

– Конечно, так же хорошо, как и мне.

– Тогда ей стоило только привязать камень к старой одежде и бросить ее в зыбучий песок, – сказал пристав. – Нет ни малейшей причины для того, чтобы что-то прятать, а между тем она непременно спрятала. Вопрос состоит в том, что же это… Мистер Беттередж, если не произойдет ничего такого, что может помешать мне, я завтра же должен отправиться во Фризинголл и узнать, что она купила в городе.