(Не) психопатка

Глава 1

Лето две тысячи пятнадцатого года выдалось для меня тяжелым, но я еще и помыслить не могла, что настоящие трудности меня ждут впереди. В последнее время все и так шло не в мою пользу, однако я старалась не падать духом и подбадривать себя тем, что все к лучшему, даже если ты никак не представляешь это «лучшее». Впрочем, то было только началом предстоящей «взрослой жизни», которую, как я думала, я уже давно постигла, и всему научилась.

Я немного жалела, что отказалась от возможности поступить в магистратуру на переводчика английского. Но и нельзя сказать, что она являлась целью даже хотя бы одного года. Идея пришла мне в голову после того, как я поняла, что сценаристом мне точно не стать, оплачивать мое второе высшее некому (я не могла представить, на какую работу мне нужно было устроиться, а на какую меня бы взяли – еще более сложный вопрос), а учиться дальше все-таки надо. Наверно, с этого момента можно считать, что я забросила свою мечту в самый дальний угол темнейшего чердака высоченного дома. Для того чтобы жить в согласии с собой, окружающими, суметь обеспечить себя и родителей всем необходимым, совсем необязательно выбирать творческую сферу. Более того – лучше вообще не стоит. Профессия должна быть более реальной, фундаментальной, приносящей пользу и деньги. Так говорили все вокруг. Наверное, так и есть.

Если откинуть чертовы фантазии и философские размышления и вернуться в реальность, то дело обстояло хуже. Мы с семьей получили долгожданные ключи от новой квартиры, купленной лет семь назад. После банкротства строительной компании, многочисленных судов и передачи объекта новому застройщику мы наконец смогли заселиться. Уж не знаю, о чем договаривался папа, когда я училась в восьмом классе, но на сей день нам предстояло самим сделать ремонт в полученной трехкомнатной квартире, за пределами города. Около восемнадцати лет мы жили впятером в одной комнате в коммунальной квартире старинного дома в центре Петербурга. Мечтать о своей комнате тогда казалось непозволительной роскошью. Я радовалась уже тому, что у меня есть своя кровать, своя полка в шкафу с одеждой, а книжный шкаф и вовсе был почти весь мой, потому что из всей семьи больше всего книг, учебников и тетрадей оказывалось у меня. Вероятно, потому что я была самой старшей дочерью, школьных предметов у меня значилось больше, хотя в остальном я не выделялась среди сестер особой любовью к литературе и чтению. Теперь же можно было вздохнуть полной грудью, перетаскивая нажитое за свои двадцать с небольшим лет в собственную комнату, которую я, несмотря на длительное ожидание, никогда не обдумывала, как я обставлю. Самыми главными для меня так и оставались кровать, книжный шкаф, письменный стол обязательно (большой и только мой), и куда-то бы деть одежду, которой у меня хватало едва, наверно, на один пакет, да и тот был бы забит до упора лишь из-за объемности и жесткости костюмной ткани пиджаков и брюк.

Но даже ремонт, на который у меня не находилось ни желания, ни умений, не так сильно угнетал меня, как перспектива снова жить с мамой. В последние года три, пока я обучалась на бакалавриате, мы с сестрами жили втроем в той самой одной комнате, а родители перебрались на дачу. Именно за это решение я все же им благодарна, так как в определенный момент сосуществование для нас сделалось максимально некомфортным. Сестры учились в школе, а мой график становился более ненормированным. Я пропадала в университете с утра до ночи, не разделяя неделю на будни, выходные или праздники, местами я хваталась за любую вакансию, какую могла найти. Дом мне был ненавистен, я старалась изо всех сил не появляться там и загружать себя любой активностью за его пределами. И у меня отлично получалось. До того, как передо мной встал очередной выбор, что делать со своей жизнью после получения диплома инженера. Закончился еще один отрезок моей жизни, когда я, не чувствуя хода времени, не задумываясь о будущем, наслаждаясь моментом, свободой; радовалась тому, что я делаю. Я не понимала, почему все не могло быть как прежде и дальше.

К текущему моменту у меня оставался только неприятный осадок от скверной защиты диплома; от того, что я поступила в магистратуру в свой же вуз (незначительно поменяв направление), а не в педагогический на переводчика; от того, что за все лето я опять не нашла нормальной работы, а в дополнение ко всему вышеперечисленному я снова каждый день выслушивала от матери, насколько я никчемна, ни на что не способна, что не имею желания ни учиться, ни трудиться и что вообще лучше бы мне не жить.

Все, что давало мне силы (в любой вычерпывающей их обычно из меня ситуации), по-прежнему заключалось… В моем телефоне. В разные периоды жизни это были разные люди, с которыми мы обменивались и бумажными письмами, а могли и общаться лишь онлайн. Вот уже около года ими оставались мои друзья из Харькова. Самой близкой из них я могла назвать Викторию, дарившую мне свою поддержку, когда меня разрывало от обиды на мать, никогда не видевшую, насколько тяжело мне найти свое место и работу, с которой бы я не ушла через пару месяцев или недель. Казалось бы, пора уже привыкнуть, спустя столько времени, и не ожидать понимания там, где его заведомо быть не может, но я продолжала из кожи вон лезть, чтобы доказать, что ее мнение ошибочно. К двадцати двум годам я успела поработать в университете в деканате, в приемной комиссии, в отделе лицензирования и аккредитации; в страховании, репетитором по русскому, английскому, курьером, официанткой, в городских выставочных центрах, не в одном отеле, в телефонной службе бронирования, и это все, что я могу вспомнить сию секунду. Но тем не менее в семье меня так и продолжали считать легкомысленным человеком, нарекая «перелетной птичкой», которая нигде надолго не задержится и которая никому не нужна.

Сейчас мне хотелось бросить чертов шпатель с пятнадцатого этажа новой квартиры в окно, снять грязную одежду и незамедлительно рвануть в Харьков, желательно навсегда. Но у меня не было загранпаспорта, денег и даже чемодана. По вечерам я лежала в кровати и думала над тем, у кого бы я могла одолжить денег, какую работу я не пробовала искать и что еще в моих силах сделать. Хотя бы через день я бегала на собеседования, но даже на самые низкооплачиваемые должности меня не брали. Последней, куда меня готовы были взять пару дней назад, оказался медицинский кол-центр, который вел свою деятельность совсем не так, как рассказывалось на собеседовании. Увидев на практике, что я буду обзванивать ничего не подозревающих людей и предлагать им омолаживающие услуги и прочую сомнительную ерунду; в помещении, раза в два меньшем, чем наша коммунальная комната, где сидят двенадцать таких же «операторов»; я быстро отдала «корпоративный телефон» обратно, не сделав ни одного звонка, и сказала, что сегодня на обучение остаться не смогу и приду завтра. Назавтра я, конечно же, не пришла. Не думаю, что они расстроились, что я их не предупредила.

На второй неделе обучения в магистратуре я неожиданно для себя снова получила должность председателя старостата факультета. Все, что поменялось в сравнении с моими прошлыми тремя годами на этой «работе», – название факультета, теперь оно выглядело более красивым и звучным после объединения с инженерно-физическим. Это стало вторым поражением в моем летнем списке целей «хоть что-то поменять в своей жизни». Мне нравилась общественная деятельность, нравилось помогать студентам, находить выходы из сложных ситуаций, быть в центре внимания, но не пользоваться своим положением; ловко управлять получением и распространением информации, организовывать мероприятия, связанные с развлекательно-интеллектуальной и учебной деятельностью, заряжать окружающих своим позитивом и подбадривать, чтобы они не сдавались; местами я оказывала и психологическую поддержку. Все четыре года, правда, я не могла понять, почему мне так просто тратить энергию на других и мотивировать всех вокруг, но я совершенно не могу сделать то же самое для себя. Однако сейчас даже перспектива дальнейшей мотивации других меня почему-то уже не вдохновляла. Я тыкала ручкой в блокнот, не ощущая прежней радости; испытывала, скорее, недоумение. Благоразумнее было бы дать возможность возглавить эту часть управленческой структуры факультета новому человеку, но кандидатов больше не выдвигалось: все знали меня и что никто с этими обязанностями не справится так же хорошо.

На новом направлении мне полюбился снова, как назло, английский. В отличие от других на нашей кафедре, у нас он шел каждую неделю, а не раз в две. На каждое занятие задавалось подготовить перевод статьи по оптической теме, уметь ее пересказать и подготовить свои вопросы к ней. Наверно, из всех предметов, которые у нас были, по выходным я сидела с домашним заданием только по английскому и не видела статьям для перевода конца и края. Иногда мне казалось, что я делаю все впустую, никакого удовлетворения от переводов на занятиях я не получала, несмотря на свою любовь к языку.

Желание уехать в Харьков так и не покидало меня, так что попытки оформить себе загранпаспорт я не оставила и даже разобралась, как это сделать через интернет. Где взять деньги, я до сих пор не знала, но продолжала усердно искать вакансии в перерывах между парами в восемь утра и ремонтом.

Наконец, мне подвернулось хоть что-то: упаковка подарков. Таким я не занималась. Почасовая оплата с гибким графиком – как раз именно то, что нужно с моей учебой. По факту через пару дней обучения я оборачивала упаковочной бумагой подарочные коробочки, сувениры, упаковывала в полиэтиленовые пакетики кондитерские изделия (печенья ручной работы различного дизайна), а в какие-то дни меня перевели на сборку дизайнерских, изготовленных под заказ шкатулочек. С ними мне пришлось возиться особенно долго, потому как физически я всегда выматывалась больше. Помимо сборки шкатулок из фанеры, предварительно их приходилось еще красить, окуная досочки в подготовленную заранее, вылитую в таз краску каштанового цвета. Добравшись с учебы или очередного собрания со студентами сюда, я собирала волосы, надевала поверх рубашки и брюк грубый фартук, поясом которого я могла обернуться раза три, резиновые перчатки и приступала. Несмотря на всю защитную одежду, дома я все равно находила на себе следы краски, после которых какие-то рубашки отстирать вручную (за неимением пока стиральной машины) я не могла. Чаще всего меня преследовало ощущение, что большую часть времени трачу на то, чтобы переодеться, найти и налить краску, а сама сборка шкатулок шла бы быстрее, если бы я была менее неуклюжей.

Раз в неделю, кажется, я получала заветную тысячу рублей за упакованные печеньки, сколоченные молотком по пазам шкатулки, за склеенные картонные коробки. К началу октября на вырученные со специфичной для меня работы деньги я получила загранпаспорт. Я также узнала, что пустили автобусный рейс от Петербурга до Харькова, которым я могла бы добраться до заветного города за сутки, заплатив всего три тысячи в одну сторону. Осталось только пару месяцев поупаковывать подарки, возможно, брать больше часов или что-то подыскать в универе. На специальность инженера я не претендовала, имея образование, так как через какое-то время поняла, что я не хочу связывать свою жизнь с этим даже в краткосрочной перспективе. За несколько лет обучения я не чувствовала себя уверенно ни в одной теме оптико-электронного приборостроения, а после слов некоторых преподавателей вообще казалось, что у меня в голове ничего нет. В конце концов, всего лишь временная работа. Мне нужен гибкий график, я не могу бросить магистратуру.

Ремонт в новом доме делался повсеместно, и я ощущала все прелести этого периода не только по своей грязной одежде, но и по шуму дрели одних соседей, стуку молотка – других, а иногда были и третьи с громкой музыкой и трехэтажным матом, местоположение которых я не могла определить никак. Периодически отключали то свет, то отопление, то воду. Я не высыпалась, просыпалась либо от оров мамы, либо от ее ссор с папой, либо от той же самой дрели, больше напоминавшей перфоратор; готовиться к парам оказывалось все более невозможным. Я начала ездить в библиотеку на другой конец города, чтобы спокойно заниматься там. Но мой оптимизм пока меня спасал.

Одним из действительно удачных случаев за несколько месяцев стало одобрение студенческим советом моей повышенной стипендии за общественную деятельность в предыдущем учебном году. Подавала документы я в последний момент, не рассчитывая ничего выиграть, поэтому решение было одновременно удивительным и приятным для меня. Но более удивительным оказался размер стипендии. Теперь до конца года я точно могла не беспокоиться о деньгах и практически в первый день после новости распланировала, на что я потрачу их. Спустя неделю я часть денег отдала маме, чтобы мы смогли купить в новую квартиру современную стиральную машину. Я взяла билеты в Харьков, купила всем подарки, обновила гардероб. Впервые я отпраздновала день рождения, купила себе красивые часы на браслете, платье и сумку. Я бросила подработку с подарками, могла практически ни в чем себе не отказывать и, наконец-то, не думать о бесконечных поисках заработка. Хотя бы на какое-то время я смогла ощутить, что все мои предыдущие заслуги в жизни (то есть в этом университете) не остались незамеченными

На фоне внезапно свалившегося на меня «богатства» мои проблемы стали незначительными, но это тоже оказалось временно. Я старалась прилежно учиться, не пропускать занятия, посещать советы и собрания, участвовать в организации мероприятий, но каждый раз утром мне было все сложнее поднять себя с кровати. Последней моей надеждой на исправление настроения оставалась поездка в Харьков, о которой я грезила и днем, и ночью. Вика прислала мне приглашение, чтобы на границе меня пропустили; чемоданы (их пришлось одолжить, потому что тратиться на них я не решилась, оставив средства про запас на саму поездку) были собраны, меня ждали сутки в дороге в незнакомый город в незнакомую страну к человеку, которого я никогда вживую не видела. В деканат нового, объединенного факультета я занесла заявление о том, что две недели я не буду посещать занятия в связи с отъездом по семейным обстоятельствам, а родители думали, что я буду у подруги в Москве.

Надо сказать, что в этот период обстановка на Украине оставляла желать лучшего, но меня, как человека, мало интересующегося происходящим в мире и не смотрящего новости, ничто не смутило. Настолько далеко от дома я не уезжала, да и поверить не могла, что я способна на подобное. Дорога прошла сравнительно гладко, мало кто ехал в такое время в такую неспокойную сейчас страну, да еще и таким неудобным транспортом. На таможне меня внимательно осмотрели, допросили о цели визита, проверили паспорт и приглашение.

Две недели у подруги пролетели незаметно. Будучи на пять с половиной лет меня младше, она училась в одиннадцатом классе, была большой умницей, но ее друзья и знакомые считали ее очень сложным и эгоистичным человеком. Из двух этих определений я могла приписать ей лишь первое, на второе язык не поворачивался, учитывая наше близкое и теплое общение. Для меня она являлась необычайной девушкой, с которой всегда находилось, о чем поговорить, посмеяться, мы понимали друг друга с полуслова, и для этого было вовсе необязательно находиться в одном городе. Пока она училась в школе эти дни, я отсыпалась, вела свой дневник, описывая недавние события, общалась с ее бабушкой (жили мы у нее), а когда моя подруга возвращалась домой, мы вместе обедали, потом болтали за чашкой чая, разбирали какие-то книги, учебники; рассказывали друг другу про систему образования в своих странах, о наших специальностях и университетах. Я учила ее информатике и русскому языку; она меня – украинскому. Я с большим восторгом одобряла ее возникшую идею поступать в Питер и предложила со всем, что в моих силах, помочь. Погода выдалась не самой подходящей для прогулок, поэтому мы редко выходили куда-то. За это время мне также удалось встретиться с двумя одноклассницами Вики, с которыми по переписке я познакомилась тоже благодаря ей.

По моему возвращению из Харькова в «забытое богом село», в нашу новую квартиру, меня снова настиг депрессивный эпизод, который я не знала, с чем связать. Все вокруг ощущалось серым, и дело было не в повседневности хмурого Петербурга, которую корил каждый приезжий или мой знакомый, не побывший здесь ни разу. Между тем близился дедлайн по научно-исследовательской работе, пора сдать реферат по английскому, четыре статьи, эссе и пересказ текста, лабораторную по микроконтроллерам и переписать еще одну контрольную, а я сидела с температурой тридцать восемь, на всё и всех чихала и взяться ни за что не была в состоянии. Поездка к лучшей подруге реанимировала мое желание хоть что-то дальше делать, но помогла лишь на мгновение. Чтобы вытолкнуть себя на прежний уровень работоспособности, я подумала снова заняться репетиторством, искала учеников, взялась снова за идею написания рассказов. Мне хотелось отвлечься от учебы на посторонние вещи и вытащить себя через вдохновение от того, что у меня получалось, в отличие от программирования, проектирования и габаритно-энергетических расчетов. Как минимум сейчас я видела значительную мотивацию в поступлении Виктории, и я хотела сделать все, чтобы осуществить наш совместный план. Уж эта причина того стоила. Именно из-за возникшей тогда идеи учиться у нас, какое-то время мы продолжали заниматься русским и информатикой. Общественная деятельность со студентами высасывала из меня все, но ведь за нее мне платили, и я могла заработать стипендию и на следующий семестр, зачем мне от этого отказываться?

Дела шли на лад очень волнообразно. Стоило мне только поднять себе настроение возможным переездом подруги ко мне, как тут же начинала рушиться другая часть моей жизни. Дом и спокойствие шли врознь, энтузиазм к учебе у меня лишь регрессировал, долги по предметам увеличивались, а посещать пары мне хотелось все меньше. Зато у меня были деньги, которые мне, как ни странно, было не на что тратить. Я забыла, что такое хорошее настроение, но вспомнила про раздражительность, а шум дома выматывал меня на еще более отталкивающее поведение. Затем и хорошее начало скатываться по наклонной. В один из вечеров мне стало настолько плохо, что я одна прорыдала навзрыд несколько часов подряд до икоты, помутневшего зрения и головной боли. Успокоившись кое-как, я выпила воды и быстро уснула. На следующее утро я не помнила, что произошло, ощущения казались притупленными, но в целом меня ничего не беспокоило.

К концу декабря я уже всерьез обеспокоилась своим состоянием и, что крайне для меня не свойственно, решила искать помощи психолога. Паника появлялась на ровном месте. Опоздав на пару на десять минут, я не могла зайти в аудиторию, даже если всю ночь просидела с выполнением лабораторной или переводом статьи. Я перед самой дверью разворачивалась и в слезах убегала, а иногда и вовсе не доезжала до занятий. Могла отключать телефон и не появляться в универе, от нескольких проектов старостата, за которые я сама бралась пару недель назад, я отказалась, списав все на болезнь и плохое самочувствие. Каждую неделю мой сон ухудшался. Вечерние рыдания шли как по расписанию, но ничего из того, что я чувствовала, я не могла сказать родителям. Они находились в другой комнате, смотрели телевизор в тот момент, когда я думала, что дальше с этим не справлюсь. Общаться со мной становилось труднее, потому что я везде видела подвох, обижалась по мелочам и искала скрытый подтекст практически во всем, что мне говорили. Дело касалось в первую очередь близких друзей. Других людей, с которыми меня что-либо связывало, я сторонилась, большую часть времени ходила хмурой, неразговорчивой и погруженной в себя. Не найдя никакой возможности разобраться в своем состоянии и никого, кто смог бы мне помочь, я была обречена провести так еще и новогодние праздники, в которые никто не работал.