Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Гравитационная рогатка
Конечно, все бросить и улететь на следующий день мы не могли.
Мама с папой давно знали, что ехать скорее всего придется. Но нам нужно было купить билеты, получить визы и все подготовить.
Так что только через пару недель, сев за стол в школьной столовой, я смог объявить:
– Завтра мы уезжаем.
И тут же осуществил Бета-Уворот влево. Моя соседка по столу, Джаване Эсфахани, имела привычку разбрызгивать «Доктор Пеппер» через ноздри, если я чем-то сильно удивлял ее за ланчем.
Джаване дважды чихнула – она всегда чихала дважды после того, как «Доктор Пеппер» шел у нее носом, – и вытерла лицо салфеткой из коричневой бумаги. Она спрятала темный локон, выбившийся из-под хиджаба в результате ее дикого носового извержения.
Джаване всегда носила хиджаб в школу Чейпел-Хилл, и это казалось мне верхом смелости. Социально-политический ландшафт школы Чейпел-Хилл и так был достаточно коварен, даже если ты не давал никому таких явных поводов к тебе прикопаться.
Джаване Эсфахани была настоящей львицей.
Моргая, она посмотрела прямо на меня.
– Завтра? Так быстро. Ты серьезно?
– Да. У нас уже есть визы и все такое.
– Ого.
Я вытер последствия газированного взрыва со стола, пока Джаване допивала свой «Доктор Пеппер» через соломинку.
Джаване Эсфахани утверждает, что физиологически не способна к отрыжке, поэтому всегда пьет «Доктор Пеппер» из банки при помощи соломинки. Честно признаюсь, я не уверен, что дело именно в этом – я имею в виду физиологию, – но Джаване – единственный человек, кого я мог бы назвать кем-то вроде друга в школе Чейпел-Хилл, так что мне вовсе не хотелось бы из своего чрезмерного любопытства рисковать тем, что она отдалится.
У Джаване гладкое лицо с кожей оливкового цвета, как у настоящей персиянки. Изогнутые брови и все такое. Я даже немного завидую ей: мама унаследовала от Маму довольно бледную кожу, а это означает, что мне не досталось даже половины обычной дозы персидского меланина. Но, с другой стороны, Джаване постоянно спрашивают о том, откуда она родом, а я чаще всего этого избегаю, пока люди не узнаю́т мое имя.
Она взяла картофельный шарик.
– Я всегда мечтала увидеть Иран. Но родители не хотят рисковать.
– Да, моя мама тоже не хотела, но…
– Поверить не могу, что ты правда туда едешь. Ты будешь в Иране в Навруз! – Джаване покачала головой. – Но Чахаршанбе-Сури вы всё же пропустите, да?
– Мы купили самые дешевые билеты, – сказал я. – И вообще. Может, мы перелетим через костер. Это же тоже считается, правда?
Чахаршанбе-Сури – это ночь вторника перед наступлением Навруза. Это странно, потому что, строго говоря, слово «чахаршанбе» означает «среда». Думаю, это потому, что ночь все-таки со вторника на среду. В любом случае традиционный способ празднования Чахаршанбе-Сури – это прыжки через костер.
(И горы персидской еды. Не существует персидских праздников, не подразумевающих такого количества персидской еды, которого хватило бы на прокорм целой долины Уилламетт.)
Мама с папой всегда берут нас с собой на празднование Чахаршанбе-Сури в Оукс-парк, где каждый год все Настоящие Персы, Частично Персы и Состоящие-В-Браке-С-Персами (вне зависимости от веры) собираются на огромный ночной пикник с кострищем, одобренным начальником пожарной инспекции города Портленд.
Стивен Келлнер, который может похвастаться длинными ногами и тевтонской прыгучестью, отличный прыгун.
Я же никогда не был поклонником этого дела.
Семейная легенда гласит, что когда мне было два года, папа пытался прыгнуть через костер со мной на руках, но я так развопился, что родителям пришлось покинуть празднование Чахаршанбе-Сури и отвезти меня домой.
Отец больше не предпринимал таких попыток. Пока не родилась Лале. Когда папа брал ее на руки и перепрыгивал через костер, она визжала, смеялась и хлопала в ладоши, требуя еще одного захода.
Моя сестренка была куда смелее меня.
Честно говоря, я не так уж и грустил из-за того, что нам придется пропустить Чахаршанбе-Сури. С гораздо большим комфортом я пролечу над костром на высоте десяти тысяч метров, чем перепрыгну через него, даже если это лишит Стивена Келлнера еще одного замечательного повода разочароваться во мне.
После ланча я отправился в медпункт. Поскольку в школе Чейпел-Хилл главенствует политика нулевой толерантности в отношении сильнодействующих веществ, распределением всех медикаментов среди учеников занимается школьная медсестра.
Миссис Киллинджер вручила мне маленький помятый бумажный стаканчик с моими таблетками. Именно такие используют абсолютно во всех психиатрических лечебницах в каждом фильме или сериале.
Кроме, конечно, «Звездного пути», потому что там все пользуются гипоспреями и отправляют препараты сразу под кожу при помощи сжатых струй воздуха.
Для воды, которую я налил из питьевого фонтанчика в углу кабинета миссис Киллинджер, мне предложили другой помятый бумажный стаканчик чуть большего размера. Я не мог запить таблетку, наклонившись над питьевым фонтанчиком. Так можно было либо подавиться, либо случайно выплюнуть пилюли прямо в раковину. И просто на сухую проглотить таблетки, как это делал Стивен Келлнер, я тоже не мог: единственный раз, когда я попробовал так сделать, таблетка «Прозака» застряла у меня в горле, и я пять минут пытался выбить ее обратно, а она при этом медленно растворялась, превращаясь у меня в пищеводе в порошок со странным привкусом.
Это было еще до того, как доктор Хоуэлл отменил мне прием «Прозака», который вызывал у меня такие критические перепады настроения, что они больше походили на Маневры Гравитационной Рогатки Настроения, такие сильные, что, казалось, способны швырнуть меня вокруг солнца и на полной скорости загнать в перегиб времени.
Я принимал «Прозак» всего три месяца, но это были, пожалуй, худшие три месяца в Поисках Правильного Лечения.
Отец на самом деле никогда не рассказывал о том, как ему поставили диагноз «клиническая депрессия». Эта история канула в лету. Он только упоминал, что это случилось, когда он был студентом колледжа, и что препараты много лет поддерживают его здоровье. Мол, мне не о чем волноваться. Ничего такого уж страшного.
К тому моменту, когда депрессию диагностировали мне и доктор Хоуэлл начал подбирать для меня правильную комбинацию препаратов, Стивен Келлнер уже благополучно жил со своей депрессией так давно, что практически о ней забыл. А может быть, у него вообще никогда не было таких Маневров Гравитационной Рогатки Настроения. Может быть, его лекарство сразу переформатировало ему мозг, и он мгновенно вернулся в состояние высокофункционального Сверхчеловека.
Мой же мозг оказалось куда сложнее переформатировать. «Прозак» – третий препарат, который опробовал на мне доктор Хоуэлл, когда я был еще в восьмом классе. Я принимал его в течение шести недель, прежде чем испытать свой первый Маневр Гравитационной Рогатки. Я тогда сорвался на парня из моего отряда бойскаутов по имени Ванс Хендерсон за то, что он пошутил по поводу акцента моей мамы.
Я сталкивался с подобными шутками всю свою жизнь – по крайней мере с тех пор, как пошел в школу, – так что ничего нового не произошло. Но в тот раз я завелся, как квантовая торпеда огромной мощности.
Я тогда впервые кого-то ударил.
И после очень сильно себя жалел.
А потом злился. Я на самом деле ненавидел бойскаутов. Ненавидел все эти походы и других мальчишек, которые все до одного стояли на пути к тому, чтобы превратиться в Бездушных Приверженцев Господствующих Взглядов.
А потом мне стало стыдно.
В тот день с моим настроением произошло много Маневров Гравитационной Рогатки.
Но я вовсе не стыдился того, что постоял за маму, даже если для этого пришлось ударить Ванса Хендерсона. Даже если для этого пришлось оставить на его лице идеально ровный красный отпечаток ладони.
Папа был разочарован.
