Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Действующие лица:
КЕРМИТ, 48 лет, пианист, владелец школы игры на аккордеоне.
ТАНЯ, 19 лет, дочь КЕРМИТА.
МОНА, 38 лет, вторая жена КЕРМИТА, мачеха ТАНИ.
МИККИ, 52 года, высокий, крупный, учит игре на аккордеоне.
РЕЙ, 26 лет, довольно тщедушный, учит игре на аккордеоне.
РУТГЕР, 40 лет, немец, владелец боулинг-центра.
ДОРИС, 37 лет, жена РУТГЕРА, он – ее второй муж.
НЕД, 32 года, управляет боулинг-центром РУТГЕРА.
ЛИА, 27 лет, жена НЕДА, помощник управляющего боулинг-центром.
Декорация:
Финикс, Аризона, лето 1961 г. Простая декорация представляет собой одновременно все локации, включая зал отдыха в боулинг-центре Рутгера, дома Кермита и Рутгера неподалеку, скамья в парке Энканто, стол, в «Карнавальном зале», туристическая зона у озера Сагуаро… различные места в Финиксе и окрестностях. Для этого нужно пианино, несколько столов, стулья и скамью, которые при необходимости оказываются в разных местах. Спектакль должен плавно двигаться от одной картины к другой, без разрывов в каждом действии. Актерам не обязательно покидать сцену в картинах, где они не заняты, чтобы не опоздать к следующих картинам. Неразрывное движение от картины к картине – неотъемлемая часть спектакля.
В разное время мы слышим следующие музыкальные произведения, исполняемые на аккордеоне:
«Дунайские волны» Ивановича;
«Жаворонок/La Golondrina» Серраделла;
«Лети, мысль/Va Pensiero» Верди.
Кермит играет на пианино:
«Когда тебе было сладкие шестнадцать/When You Were Sweet Sixteen»; Торнтона;
«Моя девочка Сэл/ My Gal Sal» Дрессера;
«На берегах Вабаша/On The Banks Of The Wabash» Дрессера.
Действие первое
1
(В темноте на аккордеоне играют, и очень неплохо, «Хаворонка». Музыка стихает, как только свет падает на зону отдыха под тополями на берегу озера рядом с Финиксом. Поют птицы. КЕРМИТ и МОНА, РУТГЕР и ДОРИС, ЛИА, РЕЙ и МИККИ сидят в тени, смотрят на озеро, которое начинается за авансценой, выпивают. Рей – молодой, невысокий, американец итальянского происхождения из Кливленда. МИККИ крупный, высокий, с красным лицом и большими руками. КЕРМИТ высокий, с грустным лицом, заядлый курильщик, длинные пальцы пианиста в желтых пятнах никотина, РУТГЕР загорелый, атлетически сложенный немец. ДОРИС очень милая, располагающая к себе женщина. В красоте МОНЫ есть что-то отталкивающее. Она и КЕРМИТ слишком много курят и пьют. ЛИА симпатичная, но грустная).
РЕЙ. Вот я и просыпаюсь в субботу утром с жутким похмельем, голова грозит то ли разорваться, то ли отвалиться, и вхожу в оркестровый зал, а там сорок подростков с сорока аккордеонами играют «Звездно-полосатый флаг», и все вразнобой. Я хочу сказать, что такой же патриот, как и любой другой, но, Господи Иисусе, есть и другие способы зарабатывать на жизнь. Только не обижайся, Кермит.
КЕРМИТ. Все способы зарабатывать на жизнь по сути своей порочны и, в конечном итоге, тщетны.
РЕЙ. Да, конечно, возможно, но учить игре на аккордеоне тщетно по максимуму.
МИККИ. Аккордеон – прекрасный инструмент.
РЕЙ. Если хочешь танцевать польку, возможно.
МИККИ. Не говори мне о польке. Я говорю не о польках. Я говорю об аккордеоне. Аккордеон – очень выразительный и яркий инструмент, если на нем играет человек, уважающий музыку, инструмент и себя. Люди, которые насмехаются над аккордеоном, чертовы невежды, снобы и идиоты. (Пауза. МИККИ видит, что все смотрят на него). Что? Чего уставились? У меня из носа лезет сопля?
РЕЙ. Нет, просто, я думаю, Микки, что впервые за все время нашего знакомства ты произнес больше одного предложения сразу. Мы не подозревали, что ты так трепетно относишься к аккордеону.
МИККИ. Ни к чему я трепетно не отношусь. Но считаю, что человек должен уважать инструмент, на котором играет.
РЕЙ. Ладно. (Пауза). Здесь действительно хорошо. Я даже не знал, что в Аризоне есть озера.
КЕРМИТ. Вообще-то это швейцарское озеро. Рутгер его купил и перевез сюда. Так, Рутгер?
РУТШЕР. Боюсь, в нашей семье при деньгах жена.
ДОРИС. Все, что у меня есть, твое, сладенький.
МОНА. Ты набит дерьмом, Рутгер. Ты это знаешь?
КЕРМИТ Набит только наполовину. Есть еще свободное место. (Пьет, смотрит на МИККИ). Я видел тебя раньше.
РЕЙ. Ты видишь меня все время. Я – достопочтенный дирижер твоего аккордеонного оркестра.
КЕРМИТ. Я про Микки. Где-то я видел Микки раньше. В каком-то месте, помимо Финикса.
МОНА. Нет никакого места, кроме Финикса.
КЕРМИТ. Я уверен, что видел. Знал это с того самого дня, когда он пришел наниматься на работу.
МИККИ. Я так не думаю.
КЕРМИТ. Чикаго.
МИККИ. И что там?
КЕРМИТ. Это было в Чикаго?
МИККИ. Никогда там не был.
КЕРМИТ. Ты никогда не был в Чикаго?
МИККИ. Я только что это сказал.
РЕЙ. А откуда ты тогда приехал, Микки?
МИККИ. Из Швейцарии.
РЕЙ. Ты не из Швейцарии, Микки. Ты водишь нас за нос. Ты не говоришь, как человек из Швейцарии. Ты говоришь, как человек из Чикаго. И выглядишь, как человек из Чикаго. Если бы там решили поставить статую типичного чикагца, он выглядел бы, как твой дядя.
МИККИ. Все мои дядья умерли.
РЕЙ. Если ты из Швейцарии, скажи что-нибудь на швейцарском.
МИККИ. Чи-и-из.
РУТГЕР. Знаешь, на швейцарском в Швейцарии не говорят.
РЕЙ. А где на нем говорят? В Мексике?
РУТГЕР. На швейцарском не говорят нигде.
РЕЙ. А что они там делают? Только поют йодлем?
РУТГЕР. В Швейцарии говорят на нескольких языках. Диалектах немецкого, французского, итальянского. В некоторых глухих углах даже на древней латыни.
РЕЙ. Не знаю я никакой латыни, кроме ломаной. Итальянским языком называется. Ты говоришь на итальянском, Микки?
МИККИ. Нет.
РЕЙ. Как насчет немецкого? Мы можем попросить Рутгера поговорить с тобой на немецком.
МИККИ. Не хочу я говорить на немецком с Рутгером.
КЕРМИТ. Я практически уверен, что это было в Чикаго.
МОНА. Может, перестанешь говорить о Чикаго? Плевать нам всем на Чикаго. Оставь этого бедного человека в покое.
КЕРМИТ. Я просто говорю, что, по-моему, видел Микки в Чикаго.
МИККИ. Не видел ты меня в Чикаго. Никто не видел меня в Чикаго. Не могли меня видеть в Чикаго. Никогда.
(Пауза).
КЕРМИТ. Ладно. (Пауза). Слишком велики шансы, что я тогда был пьян.
(КЕРМИТ пьет. Слышится визг и смех Тани. Они прибегает, прячется за ними. Очень красивая, в раздельном купальнике).
ТАНЯ. Спасите меня. Помогите. Спасите. Он за мной гонится.
РЕЙ. Кто за тобой гонится?
ТАНЯ. Нед. За мной гонится Нед.
МОНА. И что он сделает, если поймает тебя?
ТАНЯ. Я не знаю. Поэтому так волнуюсь.
НЕД (выбегает на сцену, в плавках, хорошо сложенный мужчина). Вот ты где!
ТАНЯ (визжит и убегает). А-а-а-а-а-а-а! Помогите мне. Помогите. Это тварь из черной лагуны. А-а-а-а-а!
НЕД (гоняясь за ней, пока она описывает круги вокруг остальных). Я тебя поймал! Я тебя поймал! Я тебя поймал! (Хватает ее сзади за талию).
ТАНЯ. А-А-А-А-А-А-А! (Визжит и бьет ногами воздух. НЕД оторвал ее от земли и кружит). А-А-А-А-А. НЕ-Е-Е-ЕТ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ МНЕ! НА МЕНЯ НАПАЛА ТВАРЬ ИЗ ЧЕРНОЙ ЛАГУНЫ! Я СЕЙЧАС ОСТАНУСЬ БЕЗ ЛИФЧИКА! УБИВАЮТ! УБИВАЮТ! (Выскальзывает из его рук и убегает, смеясь).
НЕД. Какая ты скользкая. Чертовый крем от загара. Ты вернешься, маленькая динамистка.
(Убегает за ТАНЕЙ. Пауза).
МОНА. Лиа, твой муж в очень хорошей форме.
ЛИА. Да.
МОНА. Должно быть, ходит в тренажерный зал.
ЛИА. Сегодня он дает мышцам хорошую нагрузку и без тренажерного зала.
МОНА. Ты такая счастливая. Кермит начинает задыхаться, дойдя от ванной до пианино.
ЛИА (с каменным лицом, счастья на нем не читается). Да, я счастливая, это точно. Я очень счастливая женщина.
(Встает и уходит).
РЕЙ. Она расстроена. Кому-то нужно с ней поговорить.
МОНА. Почему бы не тебе, Рей? Мы сможешь ее утешить. Ей, скорее всего, понравится.
ДОРИС. Я пойду. (Встает и идет следом за ЛИА).
РУТГЕР. Твоя дочь вырастает в красотку, Кермит.
КЕРМИТ. К сожалению, да. Или, как сказал бы один из умерших дядьев МИККИ, печалька.
(Допивает стакан, встает и уходит, садится за пианино).
2
(КЕРМИТ сидит за пианино, наигрывает спокойную, элегантно-грустную бордельную версию для пианино песни «Когда тебе было сладкие шестнадцать». МОНА подходит к нему. Это их гостиная).
МОНА. Кермит, что ты делаешь?
КЕРМИТ. Вроде бы, если приглядеться, я играю на пианино.
МОНА. Я знаю, что ты играешь на пианино, но что ты делаешь?
КЕРМИТ. Это вопрос на засыпку?
МОНА. Какого черта ты все время играешь на пианино? Почему ты не делаешь ничего другого, кроме как играешь на этом чертовом старом пианино.
КЕРМИТ. Не знаю. А что мне делать? Ты хочешь, чтобы я прыгал в высоту с шестом?
МОНА. Посмотри на свои пальцы.
КЕРМИТ. Я насмотрелся на свои пальцы. Я могу играть с закрытыми глазами. Я могу играть, когда сплю. Я, вероятно, смогу играть без головы.
МОНА. У тебя длинные, желтые, кривые, в пятнах табака, пальцы. И длинные, желтые, кривые, в пятнах табака, зубы. И у этого пианино длинные, желтые, кривые, в пятнах табака, клавиши, изготовленные из длинных, желтых, кривых, в пятнах табака, бивней убитых слонов.
КЕРМИТ. Слоны не курят, Мона. Они пьет, жрут арахис, но не курят. Дымить они могут, если только ты их подожжешь.
МОНА. Все здесь в пятнах табака. Все пахнет табачным дымом. Наша одежда пахнет табачным дымом. Наши тела пахнут табачным дымом. Я чувствую себя копченой ветчиной. И алкоголь. Куда бы мы ни пошли, везде мы пахнем алкоголем. Нас окутывает запах коктейль-холла, словно это наши фирменные духи.
КЕРМИТ. Запах коктейль-холла – не самое плохое из того, чем иной раз пахнет человек.
МОНА. Может, перестанешь играть на этом чертовом пианино, когда я говорю с тобой?
КЕРМИТ. Только если ты пообещаешь заткнуться.
МОНА. Я серьезно, Кермит. Мне это не нравится. Нагоняет грусть.
КЕРМИТ. Ты грустила и до того, как я начал играть на пианино.
МОНА. Я грустила до того, как ты познакомился со мной?
КЕРМИТ. Я не знал тебя до того, как ты познакомилась со мной.
МОНА. Но я знала тебя. Я знала тебя задолго до того, как ты познакомился со мной. Я всегда знала тебя. Я думаю, ты мне приснился одной ночью, после того, как я слишком много выпила Только это был один из снов, который превращается в кошмар.
КЕРМИТ. В том сне я играл на пианино?
МОНА. Думаю, ты чесал свой зад. На самом деле, я думаю, ты был кем-то еще.
КЕРМИТ. Тогда, вероятно, это был я, потому что я всегда кто-то еще.
МОНА. Нет, конечно. Мне хочется, чтобы был, но нет.
КЕРМИТ. Я могу стать кем-то еще. Сегодня мне предложили работу.
МОНА. Работу? Что за работу? Да кто, черт побери, мог предложить тебе работу?
КЕРМИТ. Мне предложили играть на пианино в «Крошке Лулу».
МОНА. У тебя есть работа, Кермит. Ты возглавляешь школу игры на аккордеоне.
КЕРМИТ. Но мне нравится «Лулу». Попкорн так хорошо пахнет.
МОНА. Кто тебе нравятся, так это официантки.
КЕРМИТ. Я никогда не прикасаюсь к официанткам.
МОНА. Но ты смотришь на них, так?
КЕРМИТ. А чего ты от меня хочешь, Мона? Чтобы я вышиб себе глаза? Этого ты хочешь? Чтобы я стал слепым пианистом?
МОНА. Не нужен мне слепой пианист.
КЕРМИТ. Тогда кто, черт побери, тебе нужен?
(Пауза, он продолжает играть).
МОНА. Ты знаешь, Кермит, что твоя дочь превращается в настоящую шлюху? (КЕРМЕТ перестает играть). Наконец-то я добилась хоть какой-то реакции.
КЕРМИТ. Не нарывайся, Мона. Пожалуйста, не нарывайся.
МОНА. Позволь дать тебе совет, Кермит. Никогда не позволяй женщине найти твое больное место. Потому что если ты это сделаешь, женщина будет его ковырять, пока не пойдет кровь, а потом начнется заражение. Мы ничего не можем с этим поделать. Вы нас к этому подталкиваете. Мы – те же стервятники. Такова наша натура.
КЕРМИТ. Я знаю, какая у тебя натура, Мона.
МОНА. Не думаю, что знаешь, Кермит. Потому что если знал, то боялся.
КЕРМИТ. Я боюсь.
МОНА. Что ж, это правильно.
(Уходит. КЕРМИТ закрывает крышку пианино, сидит, уставившись на нее).