Неповторимое. Том 3, Валентин Варенников

Часть VIII. Главнокомандующий

Глава 1. Проблемы огромные, а решения нулевые

Взгляд на Москву из Афганистана. – Главкомат Сухопутных войск. – Опять самое пекло – руководство страны приняло решение в короткие сроки вывести войска из Восточной Европы и Монголии. – Куда мы спешим с выводом войск? – Почему идет одностороннее сокращение ВС? – США диктуют, а Горбачев покорно склоняется

Встретив перестройку с распростертыми объятиями, доверчивый народ страны пошел за своими лидерами, совершенно не имея не только ясных и четких ориентиров, но даже общего представления о том, что мы все-таки должны получить в итоге. Везде муссировалось к месту и не к месту: «гласность», «демократия», «плюрализм мнений», потом появились горбачевские лозунги: «больше демократии, больше социализма», «социализм должен быть с человеческим лицом», «общечеловеческие ценности», «гуманный социализм», «ускорение» и прочие.

До 1985 года чувствовалось, что страна, ее огромное хозяйство хоть и медленно поворачивается, но в целом стоит на тормозах, которые не позволяют развернуться в полную мощь экономике и проявить свой огромный потенциал. Главным тормозом было отсутствие материальной заинтересованности в труде. Все нивелировалось. Народ видел это и ждал изменений, которые бы соответствовали объективным законам развития нашего общества.

Еще в начале 1980-х годов у нас в магазинах было все, причем по низким ценам. Денежное содержание позволяло сделать нужные покупки.

Получив наконец (не без труда) квартиру от Министерства обороны, наша семья купила мебель и полностью прилично оборудовала свою семейную пристань. Никогда не было никаких проблем с питанием – мы в основном пользовались гастрономом на Смоленской площади. А на праздники, если вдруг заглянет дорогой гость, всегда можно было за 20–30 минут сходить «на Смоленку» и приобрести необходимые деликатесы. Что же касается бытовых предметов, то вообще никаких вопросов по этому поводу не возникало.

Закончился 1985-й, 1986-й, близился к концу 1987-й. И тут мы уже почувствовали, что в стране творится что-то неладное и весьма опасное. Во всех крупных городах, в том числе в Москве, будто огромным пылесосом прошлись по магазинам и рынкам – везде зияли пустые полки. Колбасу, ветчину, сыры и даже овощи и фрукты рисовали на стеклах витрин, а внутри – хоть шаром покати. Даже в Москве отдельные товары стали дефицитом. Появились огромные очереди, в том числе и за счет иногородних.

Гласность нужна? Конечно. А демократия? Несомненно, причем истинная социалистическая демократия. Она-то и признает истинную гласность как составную свою часть. Но почему с наступлением эпохи горбачевской демократии и гласности стали дефицитом продовольствие, стиральные порошки, мыло, зубная паста и прочие необходимые в быту мелочи? Ведь одно другому не только не должно мешать, но обязано способствовать успешному функционированию народного хозяйства, повышению качественного уровня и объема производства. У нас шло все наоборот.

Приезжая из Кабула в Москву на пару дней с отчетом по Афганистану, я имел возможность пообщаться и с крупными экономистами. Спрашивал в лоб: «Что происходит?»

Отвечали в шутку и всерьез: «Падение экономики и подъем демагогии. У общества есть заданная весомость, и если что-то убывает (у нас – экономика), то другое должно прибавляться». Короче, никто толком ничего объяснить не мог. Хотя невооруженным глазом было видно, что налицо саботаж, неисполнение элементарных приказов и постановлений, грубая демонстрация силы тех новых общественных структур, которые рвутся к власти и которые фактически поощряются Горбачевым – Яковлевым.

Меня мучил вопрос: если все эти перекосы столь очевидны, то почему же не принимаются экстренные меры для их устранения? Потом сам себя спрашивал: кто же должен и может принять меры в условиях существующей партийной и государственной системы? И получалось – никто. Партия строилась по принципу демократического централизма, а понимался он так: что генсек сказал – закон для всех партийцев. Для государственных силовых структур главное – это Конституция и военная присяга, приказ начальника – закон для подчиненного. А на самом верху – Верховный главнокомандующий, он же Генеральный секретарь ЦК КПСС, а потом еще и президент. Таким образом, власть сосредоточена в одних руках – генсека-президента. Но он никаких команд не дает, а плывет по течению, так чего ждать стране и народу? Каждый начальник смотрел на вышестоящее начальство, и так снизу вверх до генсека – Верховного главнокомандующего – президента страны. Вот когда начался истинный застой! Сначала застой, а потом – разруха, гниение верхушки, разлом.

Сейчас объявилось много «спецов», которые выступают с различными обвинениями в адрес и отдельных партийно-государственных деятелей, и в целом КПСС, что, мол, было же видно, куда ведет Горбачев, так почему не было принято своевременных и эффективных мер в целях сохранения Советского Союза? Может, дело в том, что если бы у нас была не одна партия, а многопартийность, то такого бы развала не произошло?

Как тут не вспомнить, что «каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».

Если быть абсолютно объективными, то надо признать, что у нас была система, которая, опираясь на все лучшее, что было создано до революции, в течение десятилетий изменила наше общество, решительно преобразила его социально-политический портрет к лучшему. Естественно, быстрый рост экономики, науки, культуры наложил отпечаток на народное сознание – люди уже верили в лидеров, как когда-то в царей. Правда, в годы правления династии Романовых вера в царя внушалась с помощью церкви. Да и цари последних трехсот лет были мощными, за исключением двух-трех, в том числе Николая II. А что касается революционных и послереволюционных лидеров Ленина и Сталина, то они и без специального их прославления прославились. Высочайшую оценку им дали выдающиеся деятели планеты, как, например, Черчилль – Сталину.

Когда после смерти В.И. Ленина руководство страны возглавил Сталин, он в течение тридцати лет с помощью партии привел советский народ действительно к великим победам, в том числе в годы Великой Отечественной войны. Неудивительно, что народ боготворил его. Всем известно, что Сталин лично себе ничего не брал и никому из близких и своих товарищей не позволял использовать служебное положение в личных целях. Он всего себя отдавал народу, стране, он сделал ее могучей державой. Отсюда его «культ», а на самом деле – всенародная любовь, которая не погасла и поныне и не погаснет никогда.

Интересно, что те, кто в свое время явно переусердствовали в прославлении Сталина, те в первых рядах, вслед за Хрущевым, орали потом о культе Сталина. Как и сейчас – кто больше всего кричал о социализме, коммунизме? Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе, Ельцин и их компания. Эти к 60 и 70 годам своего возраста «прозрели» и, будучи у власти, вначале обманным путем, а потом открыто развернули народ назад к капитализму. А народ все еще продолжал по инерции верить своим лидерам. Правда, мы сожалели, что после смерти Сталина к власти пробрался авантюрист Хрущев и наломал дров, за что его и сняли со всех постов, но предателем он не был. Сожалели также, что после десяти лет правления не отпустили в отставку Брежнева, а он после этого, будучи совершенно больным и уже не способным руководить, не очень-то крепко держал власть в руках, чем пользовалось его окружение.

Но страна воспрянула, когда на фоне одряхлевшего Политбюро ЦК КПСС к руководству пришел молодой Горбачев. Ему было всего 54 года, но он уже имел более чем шестилетний опыт работы в ЦК секретарем и членом Политбюро, отвечавшим за программу подъема сельского хозяйства. Правда, оно в его бытность еще больше заросло бурьяном, но он за этот участок отвечал.

Придя к власти, Горбачев делает Яковлева вторым лицом в партии (естественно, и в стране), подбирает удобное окружение, руководит «демократически». И на съездах народных депутатов СССР, и на Пленумах ЦК КПСС слово давалось именно тем и столько раз, кто был нужен Горбачеву и горбачевцам. На каждом съезде на трибуну в обязательном порядке восходили по многу раз известные «демократы» Г. Попов, Ю. Афанасьев, А. Собчак, а Андрею Дмитриевичу Сахарову такую возможность предоставляли несколько раз за день. И всем этим дирижировал председательствующий. В то же время я, например, только на III съезде с большим трудом добился, чтобы мне дали один раз выступить, да и то в самое неудобное время. Горбачев знал: я не стану восхвалять его так называемую демократию, которая фактически расшатывала государство, инспирировала войну законов и анархию вместо укрепления государственности. А я говорил о мерах по укреплению государства и, в первую очередь, о нуждах и проблемах Вооруженных Сил, о повышении роли съезда народных депутатов СССР в укреплении обороноспособности страны.

Такая же картина царила и на Пленумах ЦК КПСС. К примеру, последний пленум, состоявшийся в июле 1991 года. Кроме других вопросов, на нем зашла речь об обращении «Слово к народу». Основным автором его был Валентин Распутин, самое активное участие в сотворении «Слова» принимали Г. Зюганов, Ю. Бондарев, А. Проханов и другие. Мне тоже довелось принимать участие в работе над обращением, особенно в той части, где идет речь об обороне страны и нашей армии. В принципе, «Слово» – это предупреждение о том, что может произойти со страной, если немедленно не принять мер к ее спасению. Горбачев специально дал слово тогда О. Лацису, чтобы он «разбил» наше обращение к народу. В своем выступлении Лацис сказал: «Подписавшие это обращение – известные своим экстремизмом лица. Ну, это понятно. Но непонятно, чего в политику лезут военные, например генерал Варенников? Ему надо заниматься своим военным делом, а не этой суетой».

И хоть Пленум воспринял это выступление отрицательно, Горбачев не дал мне возможности выступить, хотя я и послал в президиум записку с просьбой об этом. А я хотел разъяснить Лацису и лацисам, что когда идет речь о судьбе Отечества, то каждый, а военный тем более, должен стать политиком.

Еще до назначения на должность Главкома Сухопутных войск я как-то в 1987 году прилетаю из Кабула в Москву с очередным отчетом и, как всегда, в первую очередь иду к начальнику Генштаба. В то время на этом посту был Сергей Федорович Ахромеев. Открываю дверь, захожу в кабинет, Сергей Федорович поднимается из-за стола мне навстречу и вместо приветствия говорит на ходу:

– Нет, нет! В этом виноват не я. Это личное указание Верховного.

Мне сразу стало ясно, о чем идет речь. В то время был подписан договор между СССР и США о сокращении ракет меньшей и средней дальности (естественно, и боеголовок к ним), то есть с дальностью полета от 500 километров и более. Договор был составлен на крайне невыгодных условиях для нас: мы сократили носителей в 2,5 раза больше и боеголовок в 3,5 раза больше, чем Соединенные Штаты. Но если бы наша односторонняя уступка ограничивалась только этим! Оказывается, наша сторона включила в число уничтожаемых недавно созданный ультрасовременный оперативно-тактический ракетный комплекс «Ока». Он в то время только пошел в серийное производство, и мы смогли поставить его в наши группы войск, в некоторые наши военные округа западного направления и в некоторые страны Варшавского договора. У американцев нет даже сегодня приблизительного аналога «Оки». Особенно по точности попадания боевой части и по живучести комплекса. Кроме того, он стоил колоссальных денег и огромного труда ученых, инженеров и рабочих. Этот комплекс просто по формальным признакам, изложенным в договоре, никак не мог быть включен в число уничтожаемых, так как дальность полета головной части ракеты была лишь до 400 километров.

Когда нам в Афганистане стало известно об этом, мы были просто поражены таким решением. Я даже не стал звонить ни Ахромееву, ни другим товарищам – вопрос уже решен, договор подписан и ничего не изменишь. Единственное, хотел узнать, как могло случиться, что интересы нашей страны были ущемлены безмерно. Решил сделать это при первой же поездке в Москву. Но, видно, мое настроение и оценки были уже известны в Генштабе. Вот почему у Сергея Федоровича при нашей встрече был такой озабоченный вид. Он продолжил:

– Во-первых, я был удивлен, что у Горбачева оказались в руках данные о ракетном комплексе «Ока». Во-вторых, когда он только в первый раз об этом заикнулся, я постарался его переубедить.

В-третьих, Шеварднадзе давил на Горбачева по этому вопросу, как бульдозер, заканчивая при этом каждый раз свой разговор загадочной фразой: «Если мы этого не сделаем, то провалится весь наш последующий план». Горбачев, делая задумчивый вид, многозначительно произносил: «Да, об этом еще стоит поговорить». Но никакого должного разговора не произошло, он дал прямое указание мидовцам: «Включить!»

– Но ведь это противоречит условиям договора, – заметил я. – Мало того, это выпад против нашей обороны.

– Да, формально это противоречит договору. Что касается второй части, то я не стал бы говорить так категорично. Видно, он в обмен на «Оку» намерен что-то у американцев заполучить…

– Сергей Федорович, вы что, их не знаете? Назовите хоть один случай, эпизод, где они выглядели бы благородно?! Они всегда рвали все с мясом и кровью. У меня такое впечатление, что Горбачев и Шеварднадзе в плену у Шульца, госсекретаря США.

– Не исключаю, что Шульц по какому-то вопросу держит их на крючке. Вы правы – американцы практически никогда на уступки не шли. На выгодный для них обмен – да. Но не на уступки.

Продолжать разговор на эту тему было бесполезно. Я проинформировал начальника Генштаба о положении дел в Афганистане, сказал, что надо быстрее кончать с этой проблемой, рассказал о настроении наших офицеров и солдат в связи с ухудшением жизни нашего народа. Прямо сказал ему, что даже из Афганистана видно, как резко упал уровень благосостояния, общего порядка и организованности в стране.

С.Ф. Ахромеев молчал. Он никогда не поддерживал разговор, если в нем проскользнут критические нотки в отношении начальников. Но по выражению его лица было видно, что ему полезно выслушать все это.

Итак, еще задолго до возвращения к себе на Родину у нас в Афганистане сложилась в основном полная картина начавшегося падения нашего государства. Последующие годы только подтвердили эти представления.

Приступив к своим обязанностям Главнокомандующего Сухопутными войсками – заместителя министра обороны СССР, я понял, что здесь скучать не придется. Если брать все Вооруженные Силы СССР, то фактически именно в этих войсках было самое пекло.

Генерал армии Евгений Филиппович Ивановский, передавая мне обязанности Главкома, обрисовал подробно сложившуюся картину. Самой острой и сложной задачей был предстоящий вывод в Советский Союз групп войск, расположенных на территории стран Восточной Европы и Монгольской Народной Республики. Подготовленной для этой цели базы на территории СССР не было. А ведь в составе выводимых войск сотни тысяч людей!

О Сухопутных войсках Вооруженных Сил Советского Союза надо сказать особо. Подобно тому, как стратегические ядерные силы являются ядерным щитом сдерживания возможного агрессора, так Сухопутные войска являются опорной базой всех Вооруженных Сил и Отечества в целом. Охватывая оперативными границами своих военных округов всю страну, они создают остов всей военно-административной системы, на которую опирается государство.

Военные округа осуществляют живую связь между воинскими частями и гражданскими организациями. Они проводят призыв в Вооруженные Силы, а в военное время – мобилизацию. Самый тесный контакт поддерживают с военно-промышленным комплексом, с гигантами нашей промышленности и, когда требует обстановка, помогают им. Особые отношения сложились с сельским хозяйством: военные округа в основном сами, согласно разнарядке центра, заготавливают себе овощи и картофель, их военные автомобильные колонны вывозят с полей зерно на элеваторы. Кстати, многие военные округа, чтобы облегчить бремя народного хозяйства, имеют свои военные совхозы: мясомолочные, овощные и даже зерновые. Кроме того, округа поставляют в народное хозяйство прекрасные кадры, а в институты и среднетехнические учебные заведения – надежных студентов. Постоянно поддерживается тесная связь военных учебных заведений с высшими учебными заведениями и средней школой страны. Год от года крепнут шефские связи округов и регионов. В случае стихийных и других бедствий военный округ своими силами оказывает помощь пострадавшим районам, особенно в спасении людей.

Но самое главное – военные округа несут полную ответственность за незыблемость государственных границ и совместно с пограничными войсками отражают агрессию противника, а в случае высадки в тылу уничтожают его десанты. Охраняют особо важные государственные объекты и создают благоприятные условия для развертывания главных стратегических сил страны с целью ведения войны по защите Отечества. В связи с этим они организуют и проводят боевую и оперативную подготовку входящих в их состав войск, в том числе авиации и ПВО. Организуют взаимодействие с силами флота, если округа находятся на приморском направлении. Военным округам в их оперативных границах подчиняется все, за исключением стратегических ядерных сил и баз центра.

И когда проводятся различного рода реформы или просто какая-то реорганизация, то странными кажутся вопросы: «Не много ли у нас военных округов? А нужны ли нам управления армией? А к чему нам дивизии, когда можно обойтись бригадами?» И т. п.

К чему эти вопросы? Ведь все проверено и подтверждено жизнью и кровью. Реформирование Вооруженных Сил – это тоже проявление военного искусства. К сожалению, в сегодняшнем реформировании Российской армии никаким искусством и не пахнет.

Еще при Сталине Главнокомандующий Сухопутными войсками одновременно был и первым заместителем министра обороны. Это в первую очередь объяснялось количественным составом Сухопутных войск (они составляли 40 процентов от всех Вооруженных Сил), размещением их на всей территории страны и за рубежом, а также функциями, которые они выполняли. Пока Главкомат возглавлял маршал Р. Малиновский (а до него – маршал Г. Жуков), все шло нормально. Но когда Малиновский стал министром обороны, а Главкомом Сухопутных войск – маршал В.И. Чуйков, начались всевозможные трения. Дело дошло до того, что через несколько лет, чтобы избавиться от Чуйкова, Малиновский поставил вопрос о ликвидации Главкомата Сухопутных войск, а самого Чуйкова предложил на должность начальника Гражданской обороны страны. Хрущев с этим согласился. Для Василия Ивановича Чуйкова была введена должность: заместитель Председателя Совета Министров СССР – начальник Гражданской обороны. А главные управления, которые входили в Главкомат Сухопутных войск, были подчинены напрямую министру обороны и Генеральному штабу.

Естественно, жизнь показала, что это абсурд: самый многочисленный вид Вооруженных Сил остался без объединяющего его органа управления, который должен не просто отдавать различные распоряжения и контролировать их выполнение, а проводить соответствующую военной доктрине политику по строительству, развитию и подготовке вида Вооруженных Сил, организовывать систему боевой и оперативной подготовки, совершенствовать способы и методы боевого применения, проводить заказы в военную промышленность, принимать активное участие в НИОКРах, совершенствовать структуру с учетом получения новых видов оружия и т. д.

Вполне понятно, что Главное командование Сухопутных войск было восстановлено. Правда, чтобы как-то оправдать тот неуклюжий шаг с «реорганизацией», в непосредственное подчинение Главкому выделяют половину военных округов, в основном внутренних. Группа же войск и приграничные военные округа продолжали подчиняться министру обороны (для более, так сказать, оперативного разрешения проблем). Но фактически каждый командующий войсками военного округа как решал вопросы и с главкомом, и с Генштабом, и с министром, так и продолжал решать.

Вот и в настоящее время, на мой взгляд, несмотря на значительное сокращение Вооруженных Сил, совершенно необъяснима ликвидация Главного командования Сухопутных войск. Создается впечатление, что это сделано с целью избавиться от главкома генерала армии В.М. Семенова. В результате Сухопутные войска потерпели разгромное сокращение (совершенно неоправданное и необоснованное) и уродливую структурную реорганизацию. Тем не менее они обязательно должны иметь орган, который хотя бы отстаивал их интересы. Объяснение, что прямое подчинение военных округов министру и Генштабу обеспечивает оперативность, – это блеф. Округа и раньше подчинялись им. Но подавляющее количество повседневных вопросов решались и будут решаться через главкома. И эту проверенную жизнью практику надо восстановить. Ведь Сухопутные войска вообще осиротели. Они этого не заслуживают. Если же учесть военно-политическую обстановку в мире, то их, наоборот, надо укреплять. Судя по некоторым признакам, здравый смысл все-таки восторжествует.

В условиях жесточайшего финансового и общего кризиса проводить такие реорганизации, тем более не во благо, а в ущерб армии и обороне страны, просто недопустимо. Уверен, что придет время и на эти оскудевшие обломки Сухопутных войск поставят главное командование, и главной задачей его станет возрождение этого вида Вооруженных Сил, который существует во всех армиях мира.

Конечно, когда меня назначили Главкомом Сухопутных войск СССР, я и в мыслях не мог себе представить, что когда-нибудь их доведут до нынешнего бедственного состояния.

Сухопутные войска Вооруженных Сил СССР к началу 1989 года имели по штату 1 миллион 350 тысяч человек. Штат был почти полностью укомплектован. Главнокомандующему подчинялись все 18 военных округов и групп войск (о чем было специальное решение министра обороны Д.Т. Язова), 6 военных академий, 40 высших военных и 8 суворовских училищ, несколько научно-исследовательских институтов, испытательных полигонов, сотни различных арсеналов, центральных складов, ремонтных заводов для всех видов вооружения и боевой техники и т. д. Сухопутные войска насчитывали 209 мотострелковых и танковых дивизий (плюс несколько десятков отдельных бригад и полков). Эти соединения включали в себя приблизительно одну треть полностью развернутых дивизий, одну треть – сокращенного состава и одну треть – базы хранения с соответствующими сроками развертывания. Конечно, у нас было и достаточно вооружения. В частности, были десятки тысяч танков. Но ведь и наши сухопутные границы достигали тогда десятков тысяч километров. У нас были и десятки государств-соседей, а иные из них при определенных обстоятельствах нам могли предъявить территориальные претензии.

А в целом, по большому счету, в условиях «холодной войны» мы обязаны были иметь на каждом стратегическом направлении такую группировку войск, которая обеспечила бы отражение внезапного нападения агрессора и создала бы условия для отмобилизования и развертывания главных сил армии и флота, чтобы защитить Отечество. Имея значительные Сухопутные войска, мы в то же время не нарушали баланс сил в целом. Дело в том, что военно-морские силы США значительно превосходили наши. А в целом сохранялся паритет.

В большой политике всегда есть разделы, которые не только обывателю, но и более посвященному в политический курс государства кажутся туманными. Вот такая приблизительно сложилась ситуация с выводом наших войск из стран Восточной Европы и Монголии. Во-первых, было совершенно непонятно, почему Яковлеву разрешили организовать масштабную, по всем средствам массовую кампанию очернения Советского Союза за участие в событиях в Венгрии в 1956 году и в Чехословакии в 1968 году. В США ни один шаг такого рода не подвергался сомнению. Во-вторых, почему мы вообще поддержали и начали муссировать идею вывода наших войск, абсолютно не связывая его с одновременной ликвидацией военных баз США по всему миру? Ведь ни одна из стран Варшавского договора не поставила этого вопроса! В-третьих, почему эта проблема была поднята в условиях, когда даже не было решено, куда же выводить войска. Никакой базы для этого не было. В-четвертых, несмотря на фактически нулевую нашу готовность принять войска хоть на какую-нибудь базу, почему руководство страны без конца понукало военных и заставляло выводить эти войска в короткие сроки?

Было много и других вопросов.

Возмущение возмущением, однако для самоуспокоения мы сами фантазировали и придумывали различные сказочные условия, которые нам якобы неизвестны, но руководством страны поставлены в обмен на требования быстрее убраться из Европы. Но как показали дальнейшие события, наша фантазия осталась фантазией: Запад нагло давил на Горбачева, а тот соответственно на руководство Вооруженными Силами СССР.

С возвращением из Афганистана на Родину на меня обрушился ряд проблем. В частности, мне было предложено баллотироваться кандидатом в народные депутаты СССР в Калмыкии. Главный аргумент был такой: это зона Сталинградской битвы, а я к ней имел прямое отношение. Я дал согласие и поэтому несколько раз вылетал в Элисту и в Волгоград, а там уже на автомобиле ездил по районам, которые входили в избирательный округ.

Калмыки восприняли меня по-доброму, гостеприимно. У меня, собственно, и было такое предчувствие. Однако один момент меня тревожил – проблема отселения этого народа в глубь страны во время Великой Отечественной войны. На этот вопрос я не мог дать однозначного ответа, но зато у меня был мощный козырь – был лично знаком и находился в близких отношениях с генералом Окой Ивановичем Городовиковым (познакомились с ним еще на похоронах Сталина). Естественно, я изучил всю историю Калмыкии в целом, подробно, в деталях – о своих районах. Проблем было много: вода, газ, жилье, строительство школ, асфальтирование дорог и т. д. Забегая вперед, должен сказать, что многие проблемы, благодаря хорошим отношениям с союзными министрами, мне удалось решить. Отдельно выделяю проблему оказания помощи грузовым автомобильным транспортом, который (после уборки урожая) я мог направить в эти и в другие районы страны. Отношения в республике у меня сразу сложились толковые, деловые. Естественно, возникало очень много личных проблем избирателей, особенно когда я, уже став депутатом, вел прием посетителей, разбирая их житейские дела вплоть до взаимоотношений с соседями.

Меня несколько смущало, что по округу я как кандидат шел один. Поэтому задолго до выборов я объяснился и с республиканским, и с районным руководством. Мне казалось целесообразным внести в список еще нескольких кандидатов. Однако местные руководители категорически возражали. И однажды на одной из встреч один избиратель – русский по национальности, инженер по образованию – спросил:

– Валентин Иванович, а почему кроме вас нет других кандидатов в депутаты? Ведь нынешние выборы – альтернативные.

– Наверное, этот вопрос надо адресовать организаторам выборов и в избирательную комиссию, – сказал я.

– Ну, а как вы сами относитесь к альтернативе? У нас есть такие.

– Несомненно, я буду приветствовать, если вместе с моей фамилией в списках будут и другие кандидаты.

В зале начался шум, отдельные выкрики. Слово взял доверенное лицо. Затем выступил председатель райисполкома. Они разъяснили, что на общем собрании избирателей района было принято решение выступить только с одной кандидатурой. «А вот уже к следующим выборам будем готовиться, имея список кандидатов на одно место. Вносить сейчас какие-то изменения нет смысла».

Избиратель, однако, не унимался. Организаторы встречи вынуждены были поставить вопрос на голосование. В итоге этот непокорный, но справедливо ставивший вопрос избиратель остался в одиночестве.

На выборах за мою кандидатуру проголосовало 98 процентов избирателей. Но, должен сказать, обсуждение кандидата на собраниях, наказы и просьбы высказывались весьма настойчиво и активно. Люди чувствовали себя раскованно. Вообще-то не в защиту чего-то и кого-то, а также не ради личной похвалы я должен заметить, что на моих выборах и в прошлом я не чувствовал формализма в беседах с избирателями. Люди, как правило, без стеснения излагали свои пожелания, ставили интересующие их вопросы. Впервые депутатом меня избирали смоляне – в Верховный Совет РСФСР. Затем туда же – автозаводчане города Горького. Потом дважды от Черновицкой области Украины в Совет Союза Верховного Совета СССР. И никогда эти выборы не были формальными. Естественно, очень многое зависело от руководителей: на Смоленщине первым секретарем обкома партии тогда был И.Е. Клименко. Автозаводом имени Горького руководил Н.А. Пугин. Черновицкий обком партии возглавлял В.Г. Дикусаров. Все они располагали людей к неформальному разговору. На трибуну поднимались все, кто хотел выступить.

А если взять областные партийные конференции во Львове и Пленумы ЦК Компартии Украины, то я не видел разницы между тем, что было до перестройки и что стало с ее объявлением. О недостатках, причинах, персоналиях и о путях устранения недостатков откровенно говорили всегда. Сколько помню, первый секретарь ЦК Компартии Украины Владимир Васильевич Щербицкий и первый секретарь Львовского обкома партии Виктор Федорович Добрик (как, кстати, и все члены бюро обкома – я был членом бюро) всегда были настроены решительно, по-деловому. В результате поднимались жизненно важные проблемы.

А вот с началом перестройки и на съездах народных депутатов появилось много «пены». Выделялись две категории людей. Первая – это те, кто фактически уже открыто выступал против социалистического строя (хотя он закреплен Конституцией) и против КПСС. Они кричали о том, что 6-я статья Основного закона, закрепляющая партию в качестве основной направляющей и организующей силы в стране, должна быть изъята из Конституции. Все напоминало театр абсурда. На XIX конференции КПСС, как и на каждом Пленуме ЦК, Горбачев и его соратники говорили: нам надо больше социализма; только под руководством партии мы сможем достигнуть цели, при этом плюрализм мнений и гласность должны развиваться в самой партии. А на заседаниях съезда народных депутатов Горбачев и иже с ним молчаливо соглашались со всеми антисоветчиками и антикоммунистами, которым, сидя в президиуме съезда, они преимущественно давали слово. И с трибуны съезда звучало: долой социализм, долой Советы, долой КПСС, да здравствует многопартийность и капитализм. Причем некоторые из «народных избранников» о капитализме говорили завуалированно, тогда как более откровенные вопрос ставили прямо: «Почему мы краснеем, когда говорим о капитализме?»

Другая категория людей – это открытые хулиганы и лица с неуравновешенной, мягко выражаясь, психикой. Им просто не нравилось все советское. Они примыкали к первой группе, хотя ни по своему интеллекту, ни по внутреннему содержанию не имели с ней ничего общего.

А первая группа, напомню, была четко организована в так называемую Межрегиональную депутатскую группу, антисоветскую по своим целям и программе действий. Хулиганствующие элементы (типа народного депутата Шаповаленко, который в годы Ельцина, кстати, был представителем президента РФ в одной из областей России, что не удивительно), как правило, «цеплялись» к наиболее порядочным и авторитетным депутатам-коммунистам, старались своим хамством и невежеством всячески их унизить и оскорбить, невзирая на возраст, заслуги и т. д. Особенно «неравнодушны» они были к генералам, тем более если кто-то из них был еще и Героем Советского Союза, – делали все, чтобы опорочить героев, а вместе с ними и все Вооруженные Силы.

Им было ясно, как и любому, даже тупому, человеку, что генералами становятся не сразу. Прежде они проходят тяжелый, часто боевой путь. На заре своей службы, как и все офицеры, они были лейтенантами, а некоторые – и солдатами. «Носила» их служба по всему свету. К примеру, мой младший сын (старший уволился в связи с событиями августа 1991 года) родился в Заполярье и прожил там со мной почти пятнадцать лет. Став лейтенантом, он прошел суровую школу, служил во многих местах, от Калининграда (Прибалтийский военный округ) до Афганистана (где воевал два года), Туркестанского и Дальневосточного военных округов. В последнем служил вначале в центральной части Сахалина, затем – на Камчатке, сейчас – опять на Сахалине. Имеет три боевых ордена. Его судьба типична для многих наших офицеров. А ведь в офицерском корпусе есть те, кто является участником Великой Отечественной и других войн. Как же может повернуться у кого-то язык сказать в их адрес что-то оскорбительное?

Но так можно рассуждать в нормальном обществе. Но тогда благодаря Горбачеву – Яковлеву атмосфера уже была наэлектризована экстремизмом, национализмом, сепаратизмом и другими подобными «измами». Гласность и демократию многие восприняли как вседозволенность, считая, что можно говорить все, везде и сколько хочешь, не придерживаясь при этом не только норм культуры, но и справедливости. Кто этим воспользовался? Конечно, все это распущенные, психически ненормальные и непорядочные люди, чисто случайно попавшие в народные депутаты.

Грустно вспоминать, но все те, кто стоял за Советы и социализм, за Советский Союз и КПСС, лишь робко оправдывались и как могли отбивались от этих выпадов. Однако их робость объяснялась не только тем, что они впервые попали в такую обстановку и им фактически не в чем оправдываться. Нет, они вынуждены были занимать такую позицию именно под давлением Горбачева и его окружения. Внушалась мысль: если мы подавим их (то есть эту антисоветскую мразь и хулиганствующих шизофреников), то из нашей гласности и демократии ничего не получится. «Надо дать им разговориться, – поучал Горбачев, – а потом уж будет видно».

Вот и дали «разговориться», так что и сам Горбачев загремел со своего поста, но самое главное – не стало Советского Союза.

А ведь уже открытие I съезда предвещало нечто зловеще-трагичное. Открывать съезд было поручено народному депутату Орлову. Он поднялся на сцену Дворца съездов, вышел к середине стола президиума и, совершенно не обращая внимания на то, что происходит в зале, уселся на место председательствующего и стал что-то монотонно читать. Между тем одновременно из зала направился на центральную трибуну народный депутат от делегации Грузии для выступления. Орлов успел произнести всего две-три фразы, как грузинский депутат, не обращая на него внимания, начал рассказывать об известных трагических событиях 9 апреля 1989 года в Тбилиси, когда погибло 18 человек, хотя люди вышли на мирное гуляние (это «мирное гуляние» происходило в 2, 3 и 4 часа ночи). Депутат обвинил в этом армию и предложил почтить память погибших минутой молчания. Что и было сделано.

Грузинская группа народных депутатов добилась своей цели – она скомкала начало работы съезда, заявила о своей исключительности, бросила тень на Вооруженные Силы, ложно обвинив Закавказский военный округ в применении силы против мирного населения. Но главное – задала работе съезда характер антисоветский, антисоциалистический, антикоммунистический. А что же председательствующий Орлов? Вместо того чтобы с появлением на центральной трибуне непрошеного оратора выключить микрофон и потребовать от нарушителя порядка вернуться на свое место и действовать в соответствии с регламентом, а вопрос грузинских депутатов самому председательствующему поставить перед съездом, Орлов действовал как послушная кукла – что ему навязали, то он и выполнял. Как и весь съезд, выслушал оратора, как и все, встал почтить память погибших, как и оратор после минуты молчания, сказал: «Прошу садиться», а затем продолжал читать то, что ему написали. Большинство депутатов были возмущены поступком грузинских депутатов, но не обостряли этот вопрос потому, что выступление было связано со смертью людей. Но еще больше были возмущены Орловым. Ну, разве с такими «бойцами» какой-нибудь цели достигнешь? Поручили бы открывать съезд одному из старейшин, тому же А.Д. Сахарову – трижды Герою Социалистического Труда. Даже он не допустил бы, чтобы съезд открывался таким базаром.

Во время I съезда со мной был примечательный эпизод. Как-то во время перерыва ко мне подошла группа незнакомых мне, в основном молодых людей. Представившись, что они из телецентра, они затем сообщили, что к ним из Лондона прилетел английский генерал. Сейчас он в отставке, занимается историей и хотел бы повидаться и побеседовать с кем-нибудь из военных, который тоже, как и он, побывал в свое время в Германии. Видно, мои собеседники предварительно навели обо мне справки, потому что оказалось, что им известна моя биография. Они знали, где воевал я в годы Великой Отечественной войны и что участвовал в штурме Берлина. Знали и то, что по окончании войны я пять лет служил на территории Германии, а затем второй раз служил там в конце 1960-х – начале 1970-х годов. Я подтвердил, что их данные соответствуют действительности, заметив, что в принципе не возражаю против такой встречи. И мы договорились такое собеседование провести на следующий день в обеденный перерыв.

Генерал оказался в военной форме, и по всему было видно, что человек он заслуженный, однако симпатии не вызвал. Глаза у него не думающие, а бегающие, прямо в глаза не смотрит, постоянно суетится. В общем, о нем осталось весьма неприятное воспоминание. Нашу беседу снимали советские и английские телеоператоры. Я знал (точнее, чувствовал), что у них помимо обычной демагогии будет и главный вопрос, ради которого они затеяли эту встречу. Предчувствия меня не обманули. Вначале все шло ровно, плавно – говорили в основном о боях и взятии Берлина. Затем его интересовала длительная служба на территории Германии – как она сказалась на изучении народа, какие отношения сложились между немецким народом и советскими военнослужащими. В свою очередь я спросил генерала – какие отношения были у англичан с немцами в их зоне, припомнив некоторые неприятные для него факты. Беседа по времени шла к концу, а главного вопроса все еще не было. Я посмотрел на часы, давая понять, что пора бы уже и поблагодарить друг друга за беседу. И вдруг он «выстреливает» тот самый главный вопрос:

– А как вы смотрите на объединение двух Германий?

– Этот вопрос надо задать немцам, а не наблюдателям со стороны, – сказал я.

– Но наши стороны, как и американская, были участниками разъединения Германии.

– Чтобы быть точным, хочу напомнить вам, что Сталин был против разъединения Германии.

– И все-таки, если возникнет вопрос объединения двух Германий, как вы к этому отнесетесь?

– Свою судьбу немецкий народ должен решать сам: жить ему вместе или порознь, как сейчас. Прошла большая, тяжелая война. Это не немецкий народ ее организовал, а нацисты, захватившие власть. Война принесла много бед и страданий. В итоге этой войны было подписано Потсдамское соглашение. И если возникнет вопрос об объединении двух Германий, то оно должно проводиться в рамках этого соглашения.

– В общем, вы за объединение этих стран?

– Я еще раз повторяю, что я за то, чтобы немецкий народ сам решил эту проблему, но в рамках существующих договоров.

Буквально через два дня мне докладывают текст телеграммы нашего Чрезвычайного и Полномочного Посла в ФРГ Ю. Квицинского в адрес министра иностранных дел. По заведенному порядку такого рода телеграммы (где речь идет о лицах другого ведомства) рассылались из МИДа в Министерство обороны, КГБ и, конечно, в ЦК (в международный отдел). Квицинский сообщал, что по лондонскому телевидению выступил английский генерал, который встречался с генералом армии Варенниковым, и что последний заявил, что он, Варенников, за объединение двух Германий. При этом генерал показал портрет Варенникова. В связи с этим Ю. Квицинский просил принять экстренные меры и поправить генерала Варенникова, сказав, что такое объединение может иметь место только при соблюдении духа и буквы Потсдамских соглашений.

В нашей когорте дипломатов было много одаренных лиц. К ним я отношу, кроме А. Громыко и Г. Корниенко, таких, как Ю. Воронцов, А. Бессмертных, А. Добрынин, В. Петровский, Ю. Квицинский. Это были не случайные люди в дипломатии. Они не только прекрасно знали профессию, но и свободно говорили на нескольких языках. А при Горбачеве во главе этого дипломатического ведомства, от которого во многом зависела судьба страны, поставили человека, который не только не знал ни этой профессии, ни одного языка, но и по-русски объяснялся так, что часто трудно было его понять. А главное, он, этот человек, не был патриотом Советского Союза, он был предателем Отечества, что вскоре стало очевидно.

На Квицинского я, конечно, не обиделся – это все проделки средств массовой информации. Связался с МИДом, рассказал, как все было на самом деле, и все встало на свое место. Но что поразительно – приблизительно через год именно то, чего так опасался Квицинский, сделал Горбачев: он сам предложил Гельмуту Колю, который приехал в резиденцию президента СССР в Ставропольском крае, объединить две Германии без каких-либо условий. Вот тут меня удивило глухое молчание Квицинского и других деятелей из МИДа. А ведь это уже был разговор на официальном уровне, и выглядело все это не иначе как предательство интересов Советского Союза.

На съездах народных депутатов мы все широко общались, и, конечно, каждый приобрел себе новых друзей, в том числе и я. О некоторых хотелось бы сказать несколько слов.

Первым из них был В.А. Стародубцев. Он уже тогда был в центре внимания страны.

Вторым моим новым приятелем стал, как ни странно, еще один председатель колхоза, но уже с Волги. Мой ровесник, он в годы войны окончил курсы, получил лейтенанта, командовал танковым взводом, затем ротой. И так с ротой прошел до конца войны. Много раз его машину подбивали, горел в танке, был ранен, имеет награды. Тяжелый прошел путь, но выжил. В 1946 году демобилизовался и приехал в свою деревню. Естественно, стал первым кандидатом на пост председателя колхоза. Его и избрали, хоть и отбивался: «Я в танковом деле толк понимаю, а в колхозном – ни уха ни рыла». Ему отвечали: «Ничего, поможем! Через год станешь профессором. Нам главное, чтобы мужик был работящий, непьющий и честный».

– Так вот, насильно и сделали меня председателем, – шутя жаловался мне Вагин. – Стал почитывать, ума набираться. Ветеранов-колхозников собирал, советовался, да и поврозь с ними говорил. Колхоз стал подниматься. Создал хорошую тракторную бригаду – танкистами назвал. Сам двигатель знал хорошо, так что если что – бегут ко мне, и я иду им помогать. Авторитет среди колхозников поднялся. А тут и дела пошли в гору. За два года построили дорогу от основной магистрали до колхоза. Ну, совсем зажили.

– У нас, – говорил мне в другой раз Вагин, – колхоз специализируется в основном на зерне и молоке, мясо тоже есть на продажу, а вот овощи и картофель выращиваем только для себя. Параллельно развивали и ремесла. У нас работала кузница, где не только ковали лошадей со всего района, но и делали различные поделки – петли для дверей, засовы, ухваты да кочерги для печей – печи-то у нас настоящие. Появилась у нас и столярная мастерская, а вместе с ней и мастера по резьбе. Чего только не делали! И ложки, и разные тарелки, чашки. Потом нашли недалеко хорошую глину – наладили производство крынок для молока и другой посуды. Причем расходилась эта посуда не только по колхозу, но и вывозилась на рынок. Стали побогаче – организовали два небольших цеха: один – под соление грибов, во втором – повидло делали из ягод. Стеклотару и крышки закупали. И эту продукцию хорошо покупали. И горожанам хорошо, и колхознику прибыль.

Но уж как меня только ни мордовали – и в районе, и в области. Особенно в районе: «Почему не сеешь?» Отвечаю: «Еще рано». – «Для всех не рано, а тебе рано». – «Мне рано – земля холодная, зерно в тепле прорастает, а не в холоде». – «Ох и достукаешься ты, Вагин, исключат тебя из партии и снимут с председателя». А я им: «Из партии вот такие, как вы, может, и исключат, а вот председателем меня выбирал народ, поэтому ничего не получится». Они, конечно, еще пуще грозиться стали. Особенно свирепствовали, раздавая «указивки» – когда сеять, когда убирать (и сведения им подавай), когда пахать, когда хлебосдача. А уж в отношении ремесел и вовсе за горло брали: «Ведь ты поощряешь частную собственность, а это недопустимо!» Отвечаю: «Во-первых, это не частная, а коллективная собственность; во-вторых, все делается собственными руками, трудом колхозников; в-третьих, это совершенно не влияет на выполнение плана по основным показателям колхоза».

А в ответ все угрозы и угрозы. Всего лет восемь или десять, как отстали. Была областная партийная конференция. Я там выступил: «Вот уже скоро будет сорок лет, как я председатель колхоза. И все это время мне диктуют из района, когда мне сеять, а когда жать. И ни разу я не выполнял эти указания и не буду их выполнять, потому что это погибель. Нам на месте виднее, чем в районе и в области. Доказательством этого является то, что наш колхоз – миллионер». На конференции был какой-то представитель из Москвы – толковый человек. Он сказал: «Прав товарищ Вагин – не надо колхозу предписывать, когда что делать. Вот если колхоз не готов к посевной или уборочной, тогда надо и потребовать, и помочь. Но практика показала, что вмешиваться в колхозное производство не следует. Если есть толковые рекомендации – тогда другое дело».

С тех пор все начальники отстали. Но все равно чертом смотрели в мою сторону. А дело в том, что все районы соревновались меж собой – кто быстрее посеет, уберет, сдаст зерно стране. Каждому хотелось отличиться. Теперь же надо было отыскивать другие мотивы соревнования. Вот так мы и жили все эти годы. Нам отдавали приказ сеять или пахать, мы говорили: «Есть! Будет исполнено», а делали так, как надо. Потому и жили хорошо. А если бы всю бюрократию потопить или хотя бы выгнать в поле на прополку – было бы еще лучше, – говаривал Вагин.

Когда в ходе заседания съезда разворачивалась никому не нужная бестолковая демагогия, то я, как правило, уходил на задние ряды (там было свободно), располагался со своей папкой деловых бумаг и, не теряя времени, решал свои задачи, одновременно прислушиваясь к ораторам. Сюда же приходил и Вагин – ему тоже надо было разобраться со своими документами. Вот здесь мы с ним и познакомились.

В конце I съезда народных депутатов я подал в президиум одну записку, а на следующий день – вторую, с просьбой дать мне слово. Никакой реакции не последовало. Между тем намеревался в своем выступлении поведать о состоянии Вооруженных Сил, особенно Сухопутных войск, рассказать о задачах по выводу наших войск из Восточной Европы и Монголии, которые предстоит выполнять, о трудностях, которые при этом возникают. Хотел высказать народным депутатам и просьбы оказать содействие и помощь в выполнении этих задач. Однако выступить мне не дали ни на I, ни на II съезде. Лишь на III съезде, после многократных обращений к А. Лукьянову, который вел заседание, мне дали слово, однако в неудобное время. Так что хоть мои тезисы и прозвучали, но в памяти остались далеко не у всех.

Широкий резонанс вызвали трагические события 9 апреля в Тбилиси, с которого, собственно, и начался I съезд. Печально, что погибли люди – восемнадцать скончались от давки и удушья, а один от травмы. Народные депутаты Грузии (не все) в своих выступлениях обвиняли в этом войска Закавказского военного округа, которые якобы напали на мирно гуляющих у правительственных зданий людей. Я уже говорил, что это «гуляние» проходило в три часа ночи.

Фактически это подняла голову контрреволюция, воспользовавшаяся смутой, которая поднималась в стране в связи с горбачевской перестройкой и так называемой демократией. Естественно, она, контрреволюция, спровоцировала на противоправные действия тысячи людей, которые выступили против Советской власти и Советского Союза и вышли к Дому правительства с требованием передать власть «демократии», то есть сторонникам Гамсахурдиа. Грузинская газета «Заря Востока» в номере за 14 апреля 1989 года подробно анализирует и правдиво описывает все это.

Да, точные, взвешенные оценки трагедии и тому, что ей предшествовало, дала газета «Заря Востока». Но республика продолжала бурлить.

В связи с гибелью людей в Тбилиси и политическим напряжением, сохранившимся в Грузии, съезд народных депутатов создал парламентскую комиссию под председательством А. Собчака. Перед ней была поставлена задача разобраться с причинами конфликта и гибели людей и предложить меры для нормализации обстановки в Грузинской ССР.

Параллельно, в связи с обвинениями в адрес Закавказского военного округа, было проведено расследование военной прокуратурой. Ее материалы и выводы полностью подтвердили, что событие было спровоцировано экстремистскими элементами. Гибель же людей наступила не от ударов саперных лопаток, как это преподносили средства массовой информации, а от давки. Были названы и те, кто должен был понести за все случившееся персональную ответственность.

Однако комиссия Собчака не учла выводов расследования военной прокуратуры и обвинила в трагедии партийное и советское руководство Грузии, в том числе значительную вину возложила на Закавказский военный округ.

На том же заседании съезда выступил и командующий войсками округа генерал-полковник И.Н. Родионов. Убедительно и точно представив картину случившегося, он аргументированно ответил на все вопросы оппонентов, не дав им ни малейшей возможности продолжать балаган. Понимая, что в поддержку Родионова надо бы выступить еще кому-то из авторитетных, обладающих точной информацией депутатов, причем хорошо, если бы это были не военные, а гражданские, я стал искать Поляничко, но его в зале не оказалось. Тогда я послал в президиум записку с просьбой дать мне слово. Как и следовало ожидать, мне было отказано, то есть выступить не дали. Была надежда, что, может, свое слово скажет министр обороны генерал армии Д.Т. Язов. Но и он не выступил. А между тем грузинские экстремисты продолжали напирать: они уже требовали снятия Родионова с поста командующего и лишения его мандата народного депутата.

По этому поводу у нас состоялись объяснения с Д.Т. Язовым, был разговор и на коллегии Министерства обороны. В результате было принято решение – Родионова ни в коем случае в обиду не давать. Однако оставаться в этом зверином логове ему было нельзя. И тогда министр обороны, естественно с ведома Горбачева, назначает Игоря Николаевича Родионова начальником Военной академии Генерального штаба. Фактически это было повышение. Все мы были рады такой «концовке», тем более что народным депутатом Родионов оставался.

Уже на I съезде была организована Межрегиональная депутатская группа антисоветской направленности во главе с Гавриилом Поповым. Фактически эта структура была сформирована еще до съезда, с началом же было объявлено о ее создании, и она весьма громко и крикливо начала свою антинародную, по сути, деятельность. Не думаю, что наши партийные «боссы», а тем более КГБ, не знали о том, что создается такая группа. Конечно, знали. И они должны были оперативно создать в противовес ей свою группу во главе с лидером. Но этого не было сделано. Свою депутатскую группу «Союз» мы организовали с некоторым отставанием. Во главе ее стал В. Блохин – малоизвестный депутат из Молдовы. Правда, в правление вошли такие сильные фигуры, как Г.И. Тихонов, В.И. Алкснис и им подобные. Наши заседания проходили бурно, однако на них в основном критиковалась разнузданная, открыто антисоветская истерия, наступательная тактика Межрегиональной депутатской группы, однако все бурные дискуссии уходили «в песок». Почему? На наши заседания, как правило, приезжал Председатель Верховного Совета Анатолий Иванович Лукьянов и всех успокаивал: «Не надо пикироваться, надо находить согласие. Мы с Михаилом Сергеевичем Горбачевым решили придерживаться центристских позиций». И далее «популярно разъяснял», что значит центристская позиция. Естественно, слушая уговоры Председателя Верховного Совета СССР – ближайшего сподвижника главы государства, мы «остывали» в надежде, что они отдают отчет в происходящем и их действия по отношению к оппозиции будут адекватными. Тогда мы еще верили, что к гражданскому согласию в обществе можно прийти без потрясений.

Фактически же в последующие дни и недели Межрегиональная депутатская группа вообще обнаглела и стала садиться верхом на съезд. Их агрессивный пыл несколько охладила внезапная смерть А.Д. Сахарова. Вообще эта смерть удручающе подействовала на всех. Что касается нас, то мы скорбели не только потому, что страна лишилась такого крупного ученого. Мы видели в нем выдающуюся личность, гражданина, который по многим позициям действительно стоял на истинно демократических позициях. Почему о нем сегодня «забыли» псевдодемократы Г. Попов, Ю. Афанасьев, Е. Гайдар и прочие? Да потому, что он их явно не устраивал, ибо он в принципе стоял за социализм. Во всяком случае, он был за сохранение существовавшей системы народного образования, здравоохранения, обеспечения народа жильем, гуманного отношения к детям и молодежи, он ратовал за развитие науки и культуры, участие общественных организаций в жизни страны. Он был против узурпации власти кем бы то ни было. Это псевдодемократов не устраивало. Но они охотно подхватывали, смаковали и тиражировали его ошибочные заявления, сделанные на основе ложной информации. Например, как известно, Сахаров был категорическим, хотя и далеко не единственным противником ввода наших войск в Афганистан. Однако если ввод состоялся, то наши солдаты, выполнявшие свой воинский долг и присягу, заслуживали по-настоящему отеческой заботы. Сам Сахаров в Афганистане не был, но слушал различных злопыхателей, которые питали его беззастенчивой ложью о нашей армии. Он верил в эти россказни и выдавал полученную «информацию» иностранцам на своих пресс-конференциях. Так, в Канаде на одной из встреч с прессой заявил, что будто в Афганистане бывали совершенно дикие случаи: чтобы солдаты и офицеры наших подразделений, окруженных душманами, не попали к ним в плен, в этот район высылались советские вертолеты и самолеты, которые и уничтожали попавшее в окружение подразделение. Когда мне впервые сказали об этих измышлениях Сахарова, я не поверил. Но когда мне показали видеозапись пресс-конференции, на которой кроме Сахарова присутствовала Е. Боннэр и переводчица, то я был поражен, и в первую очередь тем, что сам Сахаров мог поверить в эту ложь. На эту же тему он как-то выступил и на заседании съезда, что вызвало возмущение депутатов.

А возмущаться были основания. Ведь если наш убитый солдат по каким-то обстоятельствам оставался на вражеской стороне, то специально организовывался бой, чтобы захватить этот район и вытащить тело убитого воина. Что же касается живых, попавших в засаду или окружение, то принимались все меры по оказанию помощи, в том числе вертолетами. Это прекрасно могут подтвердить боевые вертолетчики, Герои Советского Союза генерал-полковник Виталий Егорович Павлов и генерал-майор Валерий Николаевич Очиров, прекрасно знающие, что такое война в Афганистане.

Но Сахаров стал жертвой враждебных социализму сил, поэтому они его «обрабатывали» и использовали, как могли. Мне хочется верить, что в последующем он жалел об этих своих выступлениях. Когда он был жив, мы знали, что он – сдерживающая сила в осином гнезде псевдодемократов. Когда же он умер, то они вначале несколько приутихли, а затем с еще большим психозом обрушились на существующий строй. Но ни Горбачев, ни кто-либо из его ближайших соратников совершенно никак не реагировали на их выпады. Резонно напрашивался вопрос: кто ты, товарищ Горбачев, и товарищ ли ты?

И никто не знал, может, за исключением председателя КГБ В.А. Крючкова, что Горбачев уже полностью переродился, стал предателем и к тому времени совершил несколько государственных преступлений. Вот он и сидел молча, пропуская мимо ушей антисоветские выпады.

Интересным событием для съезда народных депутатов и для страны в целом стало избрание Горбачева Президентом СССР. Когда было внесено предложение – в целях экономии средств и оперативности избрать президента страны не всенародным голосованием, а на съезде народных депутатов, то всем стало ясно, для чего был вообще учрежден этот орган – съезд народных депутатов. Просматривалась стратегическая цель – избрать в народные депутаты, помимо достойных лиц, и противников существующего строя, даже отбросы общества, которые и станут раскачивать государство. А оно к тому времени и без того плыло в неизвестность без руля и без ветрил. Подавляющее же большинство оппозиции были открытыми сторонниками Горбачева. И расчет был прост – за счет подобранного состава депутатов избрать Горбачева президентом. Но если были бы выборы всенародными, то, конечно, Горбачев провалился бы с треском. Однако для выборов президента нужна альтернатива. Наша депутатская группа «Союз» выдвинула Николая Ивановича Рыжкова. Делегированные от нас представители получили от Рыжкова согласие и твердое слово, что он ни при каких обстоятельствах свою кандидатуру не снимет. От работников МВД был выдвинут Бакатин. Свою кандидатуру предложил народный депутат Оболенцев.

На следующий день на трибуну выходит Бакатин, благодарит за доверие и снимает свою кандидатуру. Это никого не удивило. Но каково было наше изумление, когда то же самое заявил и Рыжков! Мы делали на него ставку, у него были все шансы стать президентом, и тогда, возможно, события развивались бы совсем иначе, но…

Как впоследствии стало известно, состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, где Рыжкову настоятельно предложили снять свою кандидатуру, что он и сделал. В результате избрали Горбачева. Надо было набрать 50 процентов плюс один голос. Горбачев набрал… Но если бы мы избрали даже Оболенцева, я уверен: Советский Союз не развалился. Однако если бы не снял свою кандидатуру Николай Иванович Рыжков, то у нас не только был бы сохранен Советский Союз. Перед нашей страной открылись бы пути развития социализма в современных условиях, то есть с наличием рынка и трех видов собственности.

В той ситуации я тоже голосовал за Горбачева. Но должен сказать, что на меня очень сильно подействовала реплика народного депутата от Кузбасса Авалиани. Выступая с места при обсуждении кандидатов на пост президента, он сказал о Горбачеве: «Уважаемые народные депутаты! Опомнитесь! За кого вы хотите отдать свой голос? Я этого человека знаю прекрасно. Он предаст нас. Уже сегодняшние дела говорят о том, что именно это он делает. Ни в коем случае не голосуйте за Горбачева!»

Это прозвучало очень сильно. Почему-то не нашлось среди депутатов еще двух-трех, которые бы выступили с подобными заявлениями. Но если бы это случилось – ситуация была бы переломлена и депутаты проголосовали бы против Горбачева. Однако голос Авалиани прозвучал как в пустыне. Но это был поступок. И как бы кто ни оценивал Авалиани сегодня, его выступление на съезде народных депутатов против Горбачева было смелым, достойным, и оно останется в истории ярким примером правильного предвидения событий и образцом гражданского мужества.

То, что никто, в том числе и я, из военных депутатов не выступил против кандидатуры Горбачева в президенты, – это ясно: некорректно выступать генералу или полковнику против Верховного главнокомандующего с трибуны съезда. Да и не знали в то время, что он нас предал. Но до сих пор не могу понять, почему мы, военные (а мы посоветовались, прежде чем голосовать), «поплыли по воле волн», по заданной инерции и проголосовали за Горбачева. Видно, нас обескуражил отказ Рыжкова. А больше выбора не было. Не думаю, что это только сила дисциплинированности толкнула нас на такое решение. Все-таки и в этом случае, и в последующем – во всех событиях, которые потрясли нашу страну, главную скрипку сыграло крайне слабое и незрелое политическое ядро. Сюда я отношу ЦК КПСС.

Конечно, первоначальный состав ЦК мог себя проявить, смог сказать свое слово. Скажу откровенно, лично я большие надежды возлагал на Егора Кузьмича Лигачева. Хоть он и является автором выдвижения и продвижения на высшие посты такого чудовища, как Ельцин, но это уже другой вопрос. Ельцин мог бы и не состояться в том монстрическом виде, если бы на пути действий Горбачева возникали препятствия. Ведь у генсека-президента, не считая Раисы Максимовны, была опора в два-три человека – Яковлев, Шеварднадзе и в какой-то степени Медведев. Неужели все остальные и в Политбюро, и в целом в ЦК не видели, что творится? Будучи одним из старших по возрасту и вторым секретарем ЦК, Егор Кузьмич просто обязан был поставить вопрос о пребывании Горбачева на посту генсека. Он же чего-то ждал, мельтешил, а в целом просто трусил выйти и открыто сказать: «Жизнь показала, что Горбачев не оправдал нашего доверия. Предлагаю освободить его от должности генерального секретаря и вывести из состава ЦК КПСС». Все! И ЦК, несомненно, поддержал бы его. Но Лигачев на такой поступок был не способен. Наоборот, он всячески помогал генсеку, а тот разваливал страну.

Не встречая препятствий, Горбачев сам начал вышибать вначале из Политбюро, а затем и из ЦК наиболее видных и стойких лидеров – Кунаева, Щербицкого и т. д. Затем сразу сто человек – членов ЦК вдруг «добровольно» подали заявление о выходе из ЦК КПСС «по собственному желанию». Некоторое время сопротивлялся только генерал армии Анатолий Иванович Грибков. Он прямо заявил: «Я не намерен выходить из состава ЦК». Естественно, аппарат засуетился, начал всячески его обрабатывать, чтобы он дал согласие и написал заявление о добровольном уходе из состава ЦК по возрасту. Давили до тех пор, пока не получили это заявление.

Из ЦК вывели именно тех, кто, несомненно, поддержал бы предложение об освобождении Горбачева от должности генсека или сам бы поднял этот вопрос. Создавалась парадоксальная ситуация – Лигачева «уходят» на пенсию, а его одногодок Яковлев продолжает рулить в ЦК. До сих пор не могу понять: то ли партийная элита не представляла тех последствий для страны, к которым вел Горбачев, или же все были скованы страхом о возможных последствиях для себя лично, если вдруг выступят против Горбачева.

Надо признать, что наши противники умели делать «ход конем», в особенности когда дело касалось лично их. Взять того же Шеварднадзе. На посту министра иностранных дел СССР он нанес огромный ущерб стране, о чем не раз выступали на заседаниях съезда и в печати депутаты Алкснис и Петрушенко. А вот когда для него лично запахло «паленым», то Шеварднадзе вылез на трибуну с заявлением, будто к власти рвется диктатура полковников (он имел в виду полковника Алксниса и полковника Петрушенко – только их реплики из зала тогда и можно было слышать), поэтому-де он, Шеварднадзе, не видит дальнейшей возможности оставаться на своем посту, слагает с себя обязанности министра иностранных дел и уходит в отставку. Фарс был разыгран по высшему классу. Особенно в отношении диктатуры полковников. Все, конечно, выглядело смешно. Но Шеварднадзе цели достиг. Вся «демократическая» пресса подхватила его домыслы о грядущей диктатуре.

А ведь подоплека всему этому состояла в том, что Горбачев и его ближние, несмотря на соратнические отношения с Шеварднадзе, были весьма озабочены тем, что на международной арене тот все больше слыл как «великий демократ» и миротворец. Чем больше он сдавал интересы своей страны, тем больше комплиментов получал на Западе, заслоняя собою главного творца «нового мышления». Эти лавры Горбачев не хотел бы делить ни с кем. Видимо, потому и возникла идея с почестями увести Шеварднадзе со своего поста. Решено было ввести должность вице-президента и предложить съезду народных депутатов избрать на эту должность именно Шеварднадзе. Синекура – лучше не надо: сам ни за что не отвечает, и ему никто не подчиняется, выполняет отдельные поручения президента – всё. Новый же министр иностранных дел потратит достаточно много времени, чтобы поднатореть в своей области. Поэтому все международные дела снова будут в руках Горбачева.

Шеварднадзе «пронюхал» о замысле и решительно сделал упреждающий ход, обезоружив всех, и Горбачева тоже. Отставного министра на вице-президента предлагать нельзя. Вот все и засуетились. Распространители слухов начали пропагандировать среди депутатов на эту должность другого кандидата – Геннадия Ивановича Янаева. Его и избрали. А Шеварднадзе готовил себя уже к более крупным делам.

И этот и другой случай наталкивают на мысль: почему антисоветчики, люди, ненавидевшие социализм и компартию, могли в нужный для себя момент сделать какой-то выпад, а вот истинные коммунисты, готовые даже свою жизнь отдать за сохранение Советского Союза, такого шага не сделали? К примеру, председатель КГБ Владимир Александрович Крючков. Ведь в свое время он располагал материалами о том, что Александр Яковлев был связан с ЦРУ, однако не пресек его разрушительную деятельность. Он лишь «отважился» на разговор с Горбачевым, который фактически не отреагировал на просьбу Крючкова дать разрешение проверить данные о связях члена Политбюро ЦК А.Н. Яковлева с ЦРУ США. А ведь тогда можно было взорвать всё «кодло»: убрать Горбачева и разоблачить Яковлева. И страна продолжала бы жить как единое целое. Но этого не произошло. Не нашлось нужных сил, чтобы разоблачить и убрать откровенных врагов. Видно, в бытность Горбачева на ключевые посты в Политбюро ЦК КПСС и в правительство, особенно на силовые министерства, умышленно назначались такие, кто должен думать по Горбачеву – получив пост, в первую очередь несет ответственность не перед Конституцией СССР, нашим народом, партией и государством, а именно перед Горбачевым, который их выдвинул и «протянул» (кое-кого с трудом) через Верховный Совет. Значит, и ответственность они должны нести именно перед ним, а не перед народом. Горбачев понимал это именно так и только так!

Когда в отношении меня проходил суд по делу ГКЧП, то по моему требованию, совпавшему с требованием суда, на заседание в качестве свидетеля был вызван Горбачев. Суд был открытый, зал был переполнен. В первом ряду в качестве свидетелей находились почти все члены ГКЧП и другие лица, которые проходили по этому делу. В своем выступлении Горбачев пространно говорил о «неблагодарности», которую ему пришлось испытать от тех, кто, по его мнению, лично ему обязан всем, и в первую очередь своим государственным или партийным постом. Обращаясь к суду и ко всем присутствующим, Горбачев, стоя на трибуне, повернулся к тем, кто сидел на первом ряду, и, показав на них пальцем, сказал: «Вот они все здесь сидят, посмотрите на них. Ведь это я каждого за уши вытянул на его пост! А они?!»

Но все-таки надо отметить, что даже эти лица, которые «обязаны» были Горбачеву, не могли дальше терпеть развал государства и в августе 1991 года выступили против его политики. Однако выступление было запоздалым и к тому же вялым и нерешительным. Четкие организующие позиции отсутствовали. А самое главное – не было никаких действий. Все члены ГКЧП чего-то ждали – может, пришествия мессии? Совсем забыли организаторы предупреждение Владимира Ильича: «С революцией не шутят!» Фактически тогда и должна была свершиться революция, а получился пшик, которым воспользовалась контрреволюция. И ее зловонный шлейф, отравляя людей и жизнь, тянется по всей стране по сей день. А страна не умирает, потому что заложенные в нее в течение 70 лет гены до того живучи, что даже в огне ада не сгорают. Любая другая страна уже бы давным-давно вымерла, а наша – живет!

Вот еще один пример того, что наша партийно-государственная опора не обрела, к сожалению, той реальной силы, которая была бы над всей страной и только во имя народа.

Одно из заседаний IV съезда народных депутатов неожиданно для большинства началось с того, что слово предоставили народному депутату от Чечено-Ингушской автономной республики Сажи Умалатовой. Она спокойно вышла на центральную трибуну и, не пользуясь никакими записями, детально и популярно обрисовала то странное положение, в котором оказалась наша страна в результате пресловутой перестройки. Люди ждали улучшения жизни, процветания, а получили самое худшее, что нельзя было даже предположить. И, обращаясь к Горбачеву, Умалатова сказала: «Михаил Сергеевич, вы не оправдали наших надежд, поэтому обязаны добровольно оставить пост Президента СССР».

12—15 ярких минут прозвучали как набат. Ведь кто говорит? Женщина! Да еще и от рабочего класса! Не нашлось ни одного мужика, а тем более партийца, которому деятельность Горбачева должна быть виднее, чтобы выйти и вот так, как Умалатова, развенчать «вождя».

К тому времени партия, уже болея, деформировалась под давлением чуждых элементов, находившихся в ее рядах. С одной стороны, она, как перегруженный и добром и мусором (19 миллионов коммунистов, но кого там только не было?!) воз, еле плелась, но не впереди, а за народом и за событиями, не предопределяя не только тактику и стратегию, но даже не реагируя на события и тормозя действия народа. С другой стороны, она была больна всеобъемлюще – идеологически, организационно, структурно. Под видом демократического централизма развивалось холуйство и угодничество, ибо партия была засорена случайными и недостойными людьми. Демократический централизм предполагает безоговорочное выполнение решений ЦК КПСС, принятых большинством при голосовании. Но вся беда в том, что другой системы не придумали еще, а эта внутренне порочна: главный демократ (в этом демократическом централизме) сидит, естественно, в центре, как и положено генсеку, и определяет (сам или с несколькими приближенными по Политбюро или Президиуму) линию, которую надо, по его мнению, проводить. «Линия» эта распространяется и, естественно, «одобряется». Проводится голосование – большинство «за». Но есть и строптивое меньшинство, которое «против». Оно обязано подчиняться. Но поскольку в последние годы ничего из начатого не доводилось до конца, а генсек-президент этого и не требовал, то государство стало киселеобразным, аморфным: никто ничего не выполняет. Так и с законами – в центре их принимают, а в республиках не выполняют, выпускают свои. Началась «борьба законов». Но никто за это не поплатился, а народ страдал и продолжает страдать.

Вот и сейчас у нас, в КПРФ, отдельные фрагменты напоминают прошлое КПСС. И в малом, и в крупном.

Взять, например, организацию борьбы за тех кандидатов в депутаты на выборах в Государственную думу или на пост губернатора, которые наверняка не пройдут, но мы все равно агитируем, хотя многие против такой «работы». Или еще хуже – проводим в области агитацию за нашего, действительно достойного, кандидата и уверены, что он будет обязательно избран, а руководство за три-четыре дня до выборов меняет свое решение в пользу человека, которого не только не уважают, но презирают. При этом дается команда, чтобы «наши» голоса были отданы в пользу последнего. Так было в Курске. Провели солидную работу по агитации избирателей за кандидата на пост губернатора Александра Николаевича Михайлова – первого секретаря областного комитета КПРФ. В области Александра Николаевича все отлично знают, пользуется он высоким авторитетом, нигде ни в одном районе по поводу его кандидатуры не было ни малейшей тени. Все были уверены, что будет избран Михайлов. Но за три дня до выборов поступает команда руководства КПРФ – Михайлову выступить по телевидению и призвать избирателей, чтобы они отдали свои голоса за… Руцкого!

Это было как гром с ясного неба! Перед тем как ехать в Курск, я поговорил с руководством КПРФ, и было принято решение – призывать голосовать только за Михайлова. Однако Руцкой, обнимая и целуя партийных боссов, заверял их чуть ли не со слезами, что если ему доверят народно-патриотические силы (куда входит и КПРФ), он всю жизнь будет работать только на народ и во имя народа. Зацеловав всех начальников, он заставил их вначале дрогнуть, а потом и изменить решение в пользу его, то есть Руцкого.

Став губернатором, Руцкой на второй день собрал свое окружение и официально заявил: «Всё! Базар кончился. С этого дня в Курске и Курской области никаких демонстраций, сборищ, митингов, шествий и прочего – не будет. Все это запрещается! Надо заниматься делом». А уже на следующий день попросился на прием к президенту Ельцину, приложив к сему свои клятвы в верности и любви. Президент, правда, по какой-то причине не допустил «лизателя» к своему телу. Зато Руцкой в порядке благодарности за избрание скрутил две смачные дули – одну Геннадию Зюганову, а вторую Николаю Рыжкову. Это факт. Да и можно ли было ожидать чего-то другого?

Много шумим, да мало делаем. Ежегодно, к примеру, собираем миллионы подписей с целью отрешения Ельцина от власти, но дела до конца не доводим.

Все последние годы НПСР во главе с КПРФ старается как-то пристроиться к профсоюзам. А те и близко их не подпускают. Видимо, считают, что именно они и есть решающая сила, за которой идет трудовой народ. И народ действительно идет за ними. Нам конфликтовать с профсоюзной элитой вроде ни к чему, но и унижаться – нельзя. А что же дальше? Ответа нет. Топчемся на месте.

А возьмите вопрос объединения российских компартий. Проблема эта встала уже в 1993 году. В 1994 году, после того как надо мной закончился судебный процесс и я был оправдан, мне уже совсем можно было включаться в общественную деятельность, что я и сделал. Тогда Геннадий Андреевич переговорил со мной на эту тему и попросил принять участие во встречах руководителей компартий и посодействовать их объединению. Я, естественно, согласился и считал для себя это важнейшей задачей, тем более что она стояла значительно шире, чем объединение только компартий. Надо было объединить все оппозиционные силы, включая Российский общенародный союз Сергея Бабурина и «Трудовую Россию» Виктора Анпилова. Взялись за дело горячо. Организационную часть, то есть сбор лидеров, решили возложить на Сергея Николаевича Бабурина. Он благородно согласился.

Четыре раза назначались сроки встречи, причем согласовывались в первую очередь с КПРФ, и четыре раза собирались все, кроме представителя КПРФ. Лидер РКРП Виктор Тюлькин дважды приезжал из Ленинграда, а лидер КПРФ, находясь в Москве, не удостаивал собравшихся своим присутствием. Каждый раз, когда после срыва я спрашивал руководителей КПРФ – в чем же дело, почему не является даже представитель от КПРФ? Остальные ведь приходят… А в ответ слышал: «А что толку, что приходят? Они против объединения, мы же с ними по отдельности беседуем». – «Тогда, может, нам не надо собираться?» – задавал я резонный вопрос руководителям КПРФ. «Почему же не надо? – отвечали мне они. – Наоборот, надо». Мы уточняем день, час новой встречи. Опять просим С. Бабурина – увы, теперь все заявили, что больше не придут.

Возможно, я в чем-то ошибаюсь, но предвзятое отношение к другим «братьям по оружию» у руководства КПРФ есть. И чем дальше, тем все больше оно проявляется. К примеру, выдвижение кандидатов по одномандатным округам на выборах в Государственную думу второго созыва обсуждалось еще до начала избирательной кампании. Не хочу раскрывать в деталях того, что касалось меня, – все было очень странно. Но об Олеге Семеновиче Шенине кое-что сказать необходимо. Думаю, всем известны неприязненные отношения между Зюгановым и Шениным. Чем это объяснить – не знаю. Однако личные отношения, на мой взгляд, не должны отражаться на таких крупных политических кампаниях, как выборы. Первоначально планировалось, что председатель Союза коммунистических партий – КПСС О. Шенин пойдет по центральному списку партии, в числе тех двенадцати видных фигур, которые определяли лицо КПРФ. Всеми это было воспринято с пониманием. Уже сам этот список говорил о многом, в том числе и о единстве коммунистов. Но наша радость длилась недолго. Через некоторое время тех, кто составлял вторую половину центрального списка, вызывают на заседание группы и от имени Президиума ЦК КПРФ во главе с Г. Зюгановым предлагают перейти в региональный список – якобы для усиления последнего. Смешно, но факт. Ну, для меня и таких, как я, не имеет значения, в какой части списка находиться, однако для председателя СКП – КПСС это очень важно. Ему же предложили идти по региональному списку – на Северном Урале. О. Шенин категорически отказался. Первую причину я уже назвал – конечно, Шенин, как и Зюганов, должен идти по главному списку. Вторая – для Шенина Свердловская и прилегающие к ней области – малоизвестный регион. Да и избиратели этих областей, знаменитые своей приверженностью в то время к Ельцину, тоже мало знали Олега Семеновича, а если кто и знал, то только как противника Ельцина. Поэтому правильно сделал О. Шенин, что отказался от этого эксперимента. Но, что примечательно, его особенно и не стали уговаривать. Вроде на это и рассчитывали, и спланировали предложить такой вариант, чтобы он отказался. Вроде и «приличия» соблюдены, и в то же время без особых хлопот избавились от политика, который лидерам КПРФ явно будет мешать.

Но как решить глобальную проблему объединения братских народов в одну семью, не объединив компартий? Видно, этот вопрос для руководства КПРФ не актуален. Вообще за эти годы у меня накопилось немало претензий к нему.

Но приведу еще примеры – ратификация договора между Россией и Украиной. Руководство КПРФ, в том числе и Г.Н. Селезнев с С.П. Горячевой, стояли горой за ратификацию и в свое время, побывав в Киеве, пообещали, что Дума непременно так называемый «большой» договор ратифицирует. Накануне рассмотрения вопроса о ратификации состоялось заседание нашей фракции. Большинство высказались за ратификацию. Однако 16 депутатов из нашей фракции решили не голосовать, а четверо категорически высказались против.

Почему я не голосовал за ратификацию? Потому что этот договор не учитывает интересов России. Вместе с договором почему-то не решается проблема Черноморского флота и судьба Севастополя, как того требуют справедливость и история. Я уже не говорю о той дикой ситуации, которую создала Украина вокруг фарватера в Азовском море и Керченском проливе. Не поднимаю и вопроса о том, кому фактически должен принадлежать Крымский полуостров, если исходить из исторической справедливости. Не говорю и о том, была ли вообще когда-либо Украина государством. В истории известна Киевская Русь, знаем мы, как она создавалась, как и какие народы отстаивали ее единство. А когда центр Великой Руси переместился в Москву – Киевская Русь стала Краиной (Украиной) Великой Руси, то есть ее частью. И вполне понятны кровные и культурные связи двух наших народов.

Но, не поднимая всех этих проблем, я задаю единственный вопрос: если мы намерены жить в мире и согласии, а в перспективе вернуться в общую семью, то зачем нам сейчас договором устанавливать государственные границы между Россией и Украиной, которых не было за всю тысячелетнюю историю их существования? Зачем? Мы же с Белоруссией таких границ не устанавливаем.

Когда на пленарном заседании Государственной думы РФ был объявлен перед голосованием перерыв, то, прохаживаясь по залу, случайно оказался возле заместителя председателя Госдумы С. Горячевой и министра иностранных дел России И. Иванова. Они разом задали мне вопрос: «Как вы будете голосовать?» – «Я презираю авторов этого договора. Он не сближает, а разъединяет наши народы…» – ответил им я.

Думаю, мало кто в Государственной думе так близко и тесно связан с Украиной, как я (может, только те, кто там родился и долгое время жил). Посудите сами: в годы Великой Отечественной войны после Сталинграда я прошел с боями всю Украину, форсируя все ее реки – Днепр, Южный Буг, Ингулец и т. д. Жена моя, Елена Тихоновна, – украинка из Запорожья. После войны очень мало служил в Киевском военном округе, в Черкассах, где в 1951 году родился мой первый сын. В 1970-х годах командовал Прикарпатским военным округом. Дважды от Украины меня избирали депутатом Верховного Совета СССР. Был я членом ЦК Компартии Украины. Во Львове у нас родилась внучка. В общем, корней, связывающих меня с Украиной, предостаточно. Народ этот и его чаяния знаю прекрасно. И со всей ответственностью могу сказать, что договор, который Дума ратифицировала, конечно, на руку США, НАТО и националистам Украины, в том числе коммунистам-националистам, и особенно Л. Кучме, но он против интересов народов России и Украины.

Время высветит истину.

12 декабря 1991 года из всего Верховного Совета РСФСР против ратификации Беловежских соглашений проголосовали только 6 человек, в том числе С.Н. Бабурин. А ведь депутаты – члены КП РСФСР проголосовали тогда «за» – фактически за ликвидацию Советского Союза. Это никогда не забудется.

А почему они так проголосовали? Неужели по злому умыслу? Неужели хотели развалить Великую державу – Советский Союз? Нет, конечно! Многие – стремясь избавиться от Горбачева, который действительно заслуживал только презрения, а вместе с ним и от центра. Голосовали за ратификацию Беловежских соглашений, совершенно не думая о последствиях этого шага для государства и народа. Предположим, что в Беловежье под пьяным угаром Ельцин, Шушкевич и Кравчук могли подписать любую глупость. Но ведь были Верховные Советы республик, значит, их элитная и наиболее разумная часть, то есть коммунисты, истинные демократы, патриоты, должны были подумать: сможет ли каждая республика существовать совершенно самостоятельно и что же станет со страной в целом? Об этом не подумали.

Вернемся к одному из положений демократического централизма – право меньшинства на изложение своих взглядов, учет их при выработке решений и подчинение меньшинства большинству после принятия решения. Иными словами, должна соблюдаться партийная дисциплина, поскольку невыполнение принятого большинством решения или отход от положений демократического централизма могут в итоге привести к анархо-синдикалистским извращениям и в конечном итоге к краху.

И все-таки возникает вопрос: как быть в случаях, когда меньшинство право?

Думаю, что нужны дополнительные положения, чтобы избежать ошибок. Я убежден, что ратифицированный договор России и Украины принят во вред России и обоим народам. Время и история это докажет. Главное – не голосовать против своей совести. И в то же время, согласно демократическому централизму, я не должен голосовать против общего решения. Наоборот, обязан голосовать против своей воли «за». Но, простите, какая же это демократия? Ведь нельзя же путать завод, колхоз, воинскую часть (где приказ – закон) с законодательным учреждением, научно-исследовательским институтом или конструкторским бюро, где должна быть борьба мнений и где кого-то лишать возможности отстаивать свою позицию, наверное, неправомерно.

В общем, здесь есть вопросы.

Почему идет одностороннее сокращение ВС?

Но я, кажется, увлекся. Давайте вернемся в конец 1980-х – начало 1990-х годов, когда я должен был заниматься проблемами Сухопутных войск Вооруженных Сил Советского Союза, куда занесла меня военная судьба.

Центральной проблемой для Главного командования Сухопутных войск, Министерства обороны СССР, да и для страны в целом в то время было обеспечение вывода нашей огромной группировки войск из стран Восточной Европы и Монголии. Самым сложным было то, что для выводимых войск на территории Советского Союза фактически не было подготовлено не только военных городков, но и жилья для офицерского состава. Вторая проблема – это совершенно безумные и необоснованные темпы вывода.

В связи с этим я всегда приводил в пример Канаду. Эта благополучная в экономическом, политическом и в других отношениях страна выводила из ФРГ свою пехотную бригаду численностью полторы тысячи человек более двух лет. А мы почему-то ежегодно обязаны были выводить по 100–120 тысяч.

Куда мы спешим? Почему мы спешим? И вообще, если говорить о Германии, то зачем нам эти гроши, которые выделял Коль Горбачеву в обмен на согласие объединить две Германии? Коль выделял всего 13,8 миллиарда марок, а мы оставляли в ГДР только нашей недвижимости более чем на 90 миллиардов марок. И вообще – зачем нам немецкие деньги? Мы оказались в Германии не по своей воле. Поскольку возникла проблема объединения двух Германий и, следовательно, поднимается вопрос о выводе наших войск, то мы готовы сделать это, но при условии, что Германия для нашей группировки, уходящей с ее территории, построит военные городки, жилье для офицеров и прочую инфраструктуру – уже на территории СССР. Вот тогда и мы будем готовы выводить свои войска. И выводить соответствующие части будем постепенно, по мере готовности военных городков.

Не надо нам никаких денег. Мы же победители! Немцы обязаны построить в нашей стране все, что необходимо для вывода наших войск из Германии.

Что касается других стран Восточной Европы, то тоже не они, а мы должны диктовать условия нашего вывода. Тем более таким странам, как Венгрия, которая в годы Второй мировой войны выступала в качестве сателлита фашистской Германии.

А сколько погибло наших воинов при освобождении стран Восточной Европы от гитлеровской Германии! Только в той же Венгрии, в одном сражении у озера Балатон, погибли тысячи советских воинов. А сколько наших ребят сложили свои головы в одной только Пражской операции в Чехословакии! При освобождении Польши от фашистской оккупации полегло 640 тысяч наших солдат и офицеров. Какие могут быть претензии к советским воинам? На них молиться надо, а Горбачев за период своего пребывания у власти до того натравил народы Восточной Европы против Советского Союза, что мы уже не были не только друзьями, но и союзниками, а в последующем даже стали врагами. Одни покаяния Горбачева – Яковлева за 1956 год в Венгрии и 1968 год в Чехословакии чего стоят.

Как отличается вывод наших войск из Афганистана от того, как уходили советские части из Восточной Европы. В Афганистане были и цветы, и слезы, и дружеские рукопожатия. А из Восточной Европы наши ребята уходили как после подзатыльника и пинка. Это был не вывод, а бегство наших войск с территорий стран, которые были нам обязаны очень многим, в первую очередь свободой и самой жизнью. А свобода эта была добыта в бою, и ей нет цены, ибо кровь и отданные жизни сотен тысяч наших воинов бесценны. Кому и за что мы должны были еще платить за проезд и провоз по их территории? Это же дикость! Только Горбачев и особенно Яковлев и Шеварднадзе могли довести нашу страну до такого падения и унижения. Причем умышленно.

На завершающем этапе вывода Западной группы войск из Германии туда припожаловал сильно «подогретый» президент России и стал дирижировать полицейским оркестром, при этом приплясывая по-сатанински. Бедный Коль и тот не знал, куда ему деть свое большое тело подальше от этой пьяной клоунады, – ведь кругом были телекамеры. Вот это действительно было «торжество». Кстати, непонятно почему наш всеми уважаемый глава Русской православной церкви Алексий II до сих пор прилюдно не объявляет, что в теле Ельцина сидит сатана. Ведь это же всем очевидно: как только Борис Николаевич «врежет» – сатана тут же выскакивает наружу. Ведь это же позорище, умудряется в церкви по праздникам позировать со свечкой перед телекамерами.

Что касается Восточной Европы, то это был единственный торжественный момент, который немцы с превеликим удовольствием записали на видеопленку и прокручивают ее по Германии и на всю Европу в основном в двух случаях: в рубрике «Вечер смеха» или же в передачах на серьезную тему «Развитие человечества. Раздел – русский интеллект». Для кого-то «концерт» Ельцина до сих пор вызывает гомерический хохот высшего класса, а для нас – это срам и стыд, в котором участвовал глава нашего государства, гарант Конституции, призванный олицетворять честь и авторитет России.

Вывод же войск из Монголии прошел тихо, незаметно, безлико. Как и в Европе, там были оставлены прекрасные военные городки и другие сооружения. Особенно добротными, современными были построенные нами аэродромы и все необходимое для жизни и боевой деятельности авиации. Семьи летчиков были обустроены ультрасовременно – мы не имели такого комфорта в СССР. А сейчас все это превращено в руины. Никому не нужно. Развалено и растащено.

Для того, чтобы читатель представил объем нашей работы по выводу войск, я назову несколько абсолютных цифр, которые сегодня, конечно, уже не представляют никакой государственной, а тем более военной тайны. Да и в 1990-е годы, когда выводились наши войска, США и НАТО, конечно, имели все необходимые сведения. Наконец, в переговорном процессе о сокращении обычных вооружений мы тоже обязаны были называть цифры.

За период с 1989 по 1994 год мы должны были вывести 625 тысяч офицеров и солдат. Это все то, что стояло в строю. Сюда надо приплюсовать и семьи офицерского состава и прапорщиков, а также вольнонаемный состав – это еще несколько сот тысяч человек. А всего около миллиона (для сравнения: население республик Северного Кавказа составляет в среднем 300–350 тысяч человек). И всем им нужен был не просто кров, а современные условия для жизни и деятельности. Это в послевоенные годы люди вынуждены были жить и в палатках, и в бараках, и в сборно-щитовых домиках. Но тогда было понятно: только что закончилась самая кровавая и разрушительная война. Сегодня же наши воины должны быть оснащены современной боевой техникой и вооружением, иметь современную жилую и учебную базу. Вот тогда и можно говорить о боевой готовности армии. Увы, к сожалению, при выводе наших войск из Германии это элементарное требование не соблюдалось.

Предстояло же вывести: 35 мотострелковых и танковых дивизий, 2 мотострелковые бригады, 17 ракетных и 15 зенитно-ракетных бригад, 10 артиллерийских бригад, 1 бригаду ВМФ. Далее – 11 авиационных дивизий, включающих в себя 43 авиационных полка, плюс 18 вертолетных полков. Кроме того, около 2 тысяч различных частей и учреждений типа ремонтных заводов, арсеналов и т. д.

В числе крупного вооружения и боевой техники предстояло вывести около 2 тысяч самолетов, почти 1,5 тысячи вертолетов, более 13 тысяч танков, 15,5 тысячи боевых машин пехоты, 8,5 тысяч единиц артиллерии.

Кроме того, нужно было принимать решение относительно управленческого аппарата. Управления Западного и Юго-Западного стратегических направлений, как и управление всех групп войск, а также ряда армий, были расформированы. Жаль, конечно, что были ликвидированы управления таких армий, которые навечно вошли в историю нашего народа и Вооруженных Сил. Например, управление 8-й гвардейской Сталинградской армии (бывшей исторической 62-й армии). Мне жаль не потому, что я в ней воевал в Сталинграде и прошел с боями до штурма Берлина включительно. А потому, что в наших Вооруженных Силах таких армий больше нет. Переформировали управление армии вначале в корпус, а потом «зарубили» корпус. И произошло это не потому, что к руководству Вооруженными Силами пришли военачальники, которые сами не воевали. А потому, что допущены непростительная небрежность и безразличие к нашей истории. Подход был механический. Никто не думал и не думает о том, что одним из факторов высокой боевой готовности является моральный дух. Я помню, как одни эти слова: «Служу в 8-й гвардейской Сталинградской армии» – поднимали морально-боевой дух солдат. А когда они узнавали в деталях о ее боевом пути, то у каждого крепло желание стать достойным ратной славы гвардейцев-сталинградцев.

В течение 1989–1991 годов мне удалось с помощью Военного совета Сухопутных войск, начальников главных и центральных управлений, с непосредственной помощью заместителя министра обороны по строительству Н.Ф. Шестопалова, заместителя министра обороны по тылу В.М. Архипова и заместителя министра обороны по вооружению В.М. Шабанова решить многие вопросы по минимальному устройству выводимых войск с последующим расширением материально-технической базы. А из 35 дивизий удалось вывести 21 и несколько десятков различных специальных бригад и полков.

Конечно, при необходимости помощь оказывали и министр обороны, и Генеральный штаб – когда нужны были их какие-либо распоряжения.

Особо я должен подчеркнуть важную роль и значение в разрешении этой проблемы местных органов власти. Большую помощь нам оказали руководители Украины – по размещению войск в Ждановке, Кривом Роге, Белой Церкви, Ворошиловграде, Гвардейском и в Советском; руководители Белоруссии – по размещению войск в Марьиной Горке, Заслонове, Слонине. В Белоруссии разместилось и много авиации. Уральцы помогли разместить войска в Тоцком, Черноречье, Чебаркуле. Нижний Новгород хорошо принял танковую дивизию, а Тверь – мотострелковую. Читинская область полностью «приютила» все пять дивизий 39-й армии, которая стояла в Монголии. Одна дивизия была расформирована, из двух сделали базы хранения, две разместились в Забайкальском военном округе.

Должен сказать, что решение всех проблем, связанных с выводом войск, мы не просто держали под своим контролем. Мы непосредственно принимали участие во всей подготовительной работе, а затем выезжали в дивизию, которая должна была прибыть в этот пункт, формировали там группу во главе с заместителем командира дивизии и направляли ее в новый пункт назначения, поставив перед ней задачу – вместе с выделенными для группы силами готовить пункт новой дислокации к приему войск. Часто я вынужден был посылать и войска с техникой той дивизии, которая обязана была подготовить себе новое место.

Поистине это было великим переселением. Не преувеличивая, я не пропустил ни одного нового военного городка, который должны были подготовить к приему войск. С сожалением отмечаю, что во многих случаях приходилось вносить капитальные изменения в эту работу, особенно там, где речь шла о реконструкции или приспособлении казарм под временное офицерское семейное общежитие. И с благодарностью вспоминаю, что все отданные распоряжения выполнялись безукоризненно – в срок и качественно.

В перечисленные выше пункты войска были переведены уже при мне. Но еще многое строилось, и строилось капитально. Например, на Украине – на Широколанском полигоне и под Черкассами; в России – Волгограде, Владикавказе, Юрге (СибВО), Чайковском (ПриВО), Богучаре и Ново-Смолине (МВО).

Большую помощь нам оказали мои коллеги – главкомы других видов Вооруженных Сил, хотя бывали и случаи, когда казармы фактически пустовали, но передавать их с баланса на баланс кое-кто не хотел, хотя на этот счет и был приказ министра обороны.

Но все и военные, и гражданские начальники хорошо помогали нам, понимая наше бедственное положение. Однако решающей фигурой во всех этих делах, несомненно, был командующий войсками соответствующего военного округа. На Украине – вначале генерал-полковник Б. Громов, затем генерал-полковник В. Чечеватов; в Белоруссии – генерал-полковник В. Костенко; в Московском военном округе – генерал-полковник Н. Калинин; на Урале – генерал-полковник А. Макашов; в Одесском военном округе – генерал-полковник И. Морозов. Что касается группировки войск, выведенной из Монголии, то ею полностью занимался фактически только командующий войсками Забайкальского военного округа генерал-полковник В. Семенов. Кстати, он очень удачно разрешил все проблемы в гарнизоне Кяхта.

Вот эти военачальники сыграли главную и решающую роль в подготовке пунктов для приема войск и в самом приеме войск.

Оперативные группы, созданные мной на базе Главкомата Сухопутных войск, были закреплены конкретно за определенными войсками и ежемесячно (а если осложнялась обстановка, то и еженедельно) подробно отчитывались о выполнении графика хода работ по подготовке объекта к приему войск. Это же делал и каждый командующий войсками военного округа: при моем посещении округа или же специальным донесением и устным (по телефону) докладом. В функцию же наших оперативных групп входил не столько контроль над ходом работ, сколько оказание помощи командующему войсками соответствующего военного округа в выполнении стоящей задачи.

У себя в Военном совете мы считали, что вопрос вывода наших войск из стран Восточной Европы и Монголии является чрезвычайным, а фактически оборачивается многими бедствиями, так как он почти не был обеспечен. То, что на перспективу закладывалось строительство, мы приветствовали, однако ждать надо было годы.

Но Военный совет Главкомата был озабочен и другой проблемой, которая по своей значимости не уступала первой. Ведь на самом деле это было одностороннее, то есть только Советским Союзом, сокращение Вооруженных Сил и обычных вооружений. Несмотря на то что к концу 1980-х годов советником президента СССР стал маршал Сергей Федорович Ахромеев – лучший знаток всей переговорной «кухни», мы делали такие «ляпы» в этой области, что просто уму непостижимо. Фактически уже тогда Горбачев шел по пути диктата США по сокращению не только стратегических ядерных вооружений, но и обычных вооружений и Вооруженных Сил. Причем, как ни странно это звучит, в переговорах с Соединенными Штатами по этой проблеме совершенно отсутствовал принцип равной безопасности и поддержания паритета в обычных вооружениях, а также вооруженных сил. Мало того, за рамки переговоров выносились целые виды вооруженных сил США – их военно-морские силы. То есть они совершенно не подлежали обсуждению. Почему? Да потому, видите ли, что они, оказывается, самые крупные и самые мощные военно-морские силы и фактически превышают своей боевой частью все вместе взятые военно-морские силы всех стран.

В то же время Сухопутные войска Вооруженных Сил СССР почему-то подлежали рассмотрению. Вместе с Вооруженными Силами Варшавского договора они действительно количественно превышали такие же Сухопутные войска стран НАТО. Что ж тут странного или удивительного? Ведь у Советского Союза и сухопутная граница имеет протяженность десятки тысяч километров. Да и соседей у нас десятки, а не два, как у США. Это надо же учитывать! А если наши Сухопутные войска сравнить с аналогичными у некоторых наших соседей, то они у нас не самые большие – у Китая больше. И это их дело.

Из общего паритета вооруженных сил в Европе и в мире вырываются наши Сухопутные войска и рассматриваются как объект, угрожающий Европе. При этом, повторяю, военно-морские силы США, все их флоты во всех океанах и морях вообще никак не рассматриваются.

Мало того, на переговорах американцы определяют нам не только количество войск и вооружений, которые мы имеем право иметь в своих Вооруженных Силах на своей территории в европейской части (до Урала). Они нам диктовали, в какой группировке должны пребывать наши войска в пределах до Урала, и даже определили, какую численность войск мы имеем право иметь на флангах, то есть на севере и юге европейской части.

То, что здесь и близко не было никакой объективности, думаю, это видно и слепому. С кем обычно поступают таким образом, как с нами? Верно, с поверженным противником. Именно ему диктует победитель – сколько и какие вооруженные силы он имеет право держать и в какой группировке.

Действовал молох предательства Горбачева – Яковлева – Шеварднадзе. Это они фактически разваливали все основное наше обычное вооружение и группировку Вооруженных Сил на Западе.

Давайте проанализируем – объективно ли для нас складывалась ситуация? Ведь мы согласились на вывод наших войск из Восточной Европы даже в обход Потсдамских соглашений, если это касалось Германии. Мы даже пошли на то, чтобы вывод состоялся в крайне сжатые сроки, нереальные для нормального проведения этой чрезвычайно сложной операции. К тому же на наших глазах разваливается Варшавский договор. Следовательно, Вооруженные Силы этих стран не могут и не должны рассматриваться как единое целое – союза между ними уже нет, как нет и никакого блока. А блок НАТО остается.

Хочу напомнить, что, увидев разрушительные поездки Горбачева по странам Варшавского договора, я написал доклад на имя министра обороны маршала Д.Т. Язова и начальника Генерального штаба генерала армии М.А. Моисеева о том, что Варшавский договор неминуемо развалится. И произойдет это через несколько месяцев. Учитывая это обстоятельство, я предлагал внести руководству страны предложение – выступить инициатором роспуска Варшавского договора (оговорив этот вопрос с его членами) и призвать Запад к роспуску блока НАТО. Конечно, писал я, Запад никогда на это не пойдет, но наша инициатива будет доведена до мирового сообщества, и народы планеты, несомненно, одобрят нашу действительно мирную инициативу.

Однако коллегия Министерства обороны под давлением определенных сил мое предложение оценила отрицательно. Я очень сожалел, что вопрос на обсуждение был поставлен в мое отсутствие – в это время я находился в Армении в связи с очередным ограблением нашего склада с оружием. Дальнейшие события подтвердили мои предположения.

В общем, Горбачев, Яковлев и Шеварднадзе довели нашу страну до такого унижения, какого она не испытывала со времен приснопамятной Русско-японской войны 1904–1905 годов.

Мы сократили обычные вооружения и наши Вооруженные Силы до уровня, который устраивал США и НАТО. Это было открытое разрушение нашей армии. Так сказать, «во имя общечеловеческих ценностей», но вопреки нашим национальным интересам и нашей безопасности. Это было преступление. А преступники не только остались на свободе – они даже частенько красуются на экране. Но это со временем можно будет поправить. Есть беда более опасная, и вот ее-то поправить будет трудно, если мировое сообщество не объединит своих усилий.

Дело в том, что диктат Советскому Союзу был не просто откровенной демонстрацией превосходства и над нашей страной, и над холуйствующими перед США президентом-предателем Горбачевым. Нет, это было нечто значительно большее.

Когда в 1990 году Буш проводил операцию против Ирака «Буря в пустыне», то это была демонстрация силы и полной независимости США от международных законов, от Организации Объединенных Наций. США показали мировому сообществу, что могут направить удар туда, куда они посчитают нужным. По призыву США «под ружье» встали все страны НАТО, к ним присоединилось еще десять государств. А на колеблющихся типа России Буш просто плевал.

Проигнорировав ООН, США и в последующем продолжают действовать в том же духе.

Еще в 1989 году, когда военные убедились, что внутренняя и внешняя политика Горбачева ведет нас к пропасти, мы начали настойчиво предлагать министру обороны поставить вопрос о проведении Горбачевым Главного военного совета (он, кстати, обязан был делать это). В Главный военный совет входила не только коллегия Министерства обороны, но и председатель правительства, председатель Военно-промышленной комиссии, он же первый заместитель председателя правительства, затем председатель КГБ, МВД, министры военных отраслей промышленности, все командующие войсками военных округов (групп войск) и члены военных советов.

18 октября 1989 года такое заседание состоялось. Председательствовал Горбачев. Доклада не было. После его вступительного слова («Вы хотели встретиться – я пришел!») начались выступления. Наиболее резко высказывались все главнокомандующие видами Вооруженных Сил – Ю.П. Максимов, В.И. Варенников, И.М. Третьяк, А.Н. Ефимов, В.Н. Чернавин, В.М. Архипов, а также командующий войсками Приволжского военного округа генерал-полковник А.М. Макашов, министр оборонной промышленности М.Б. Белоусов.

Все с огромной тревогой и озабоченностью говорили о катастрофическом положении в Вооруженных Силах в связи с выводом войск и в военно-промышленном комплексе – из-за отсутствия финансирования заказов. Правительственные же органы, которые непосредственно за это отвечают, на наши запросы не реагируют. В общем, «дебаты» шли полдня. Подводя итоги, Горбачев поблагодарил всех за честный и откровенный разговор, пообещал незамедлительно принять меры по устранению и сказал, что в таком составе мы будем встречаться как минимум два раза в год. Кстати, там же нами был поставлен вопрос о присвоении звания Маршала Советского Союза министру обороны – это тоже показатель отношения к Вооруженным Силам. Вскоре звание было присвоено, но ни одной встречи, ни одного решения Горбачева в пользу Вооруженных Сил или военно-промышленного комплекса так и не последовало…

Соединенные Штаты с окончанием «холодной войны» (как они считают, но я не разделяю этого мнения, что «холодная война» закончилась, а наоборот – приобрела другие формы и таит в себе большую опасность возникновения вооруженных столкновений) не только полностью стали диктовать Советскому Союзу свою волю, но и вообще устранили его с арены как великую державу, а затем с помощью предательского руководства и пятой колонны разрушили его. Таким образом, важнейшее препятствие на пути США к мировому господству было ликвидировано.

Однако еще не все пути к этой цели расчищены. Существует Совет Безопасности ООН, в котором страны-победительницы представлены с времен Ялтинского соглашения на равных. США считают, что это анахронизм, и стараются превратить Совет Безопасности из органа, который принимает важнейшие решения, в том числе по проблемам войны и мира, в рядовой, совещательный. Тем самым ликвидировать на своем пути к мировому господству вторую важнейшую преграду.

Судя по событиям января 1999 года, американцам удается скомпрометировать этот международный орган. Председатель спецкомиссии ООН австралиец Р. Батлер фактически является сотрудником ЦРУ. Батлер и его комиссия, по сути, выполняли в Ираке шпионские функции, чем нанесли удар по ООН. Одни говорят, что Совет Безопасности от действий Батлера находится в нокдауне, другие – в нокауте, а третьи даже считают, что Совету Безопасности пришел конец.

Соединенные Штаты рвутся к мировому господству. Вроде бы формально путь к нему расчищен. Ан нет! Как мне кажется, в Европе начинают понимать опасность гегемонизма США. Тут нужно вспомнить, что при создании НАТО в 1949 году французы проявили осторожность и вступили в альянс не действительным членом этого военного блока, а только политическим. Генерал де Голль не раз заявлял, что в Европе хозяевами должны быть европейцы, а не пришельцы из-за океана. Эта позиция разделялась всеми, кроме англичан. Дальше – больше. Начиная с 1950-х годов европейцы пытаются создать Европу без американцев. Далее они определяют единую денежную единицу экю (присоединились практически все страны Европы, даже Великобритания). В 1991 году Коль инициировал подписание в Маастрихте европейцами (без США) договора о создании Европейского экономического и валютного союза. Коль ничего против американцев вслух не говорит, но делает. И правильно делает. Вскоре во Франкфурте появляется Европейский валютный институт – наметка будущего Европейского центрального банка. Наконец, в 1998 году специально существующая Еврокомиссия приняла ряд стран Европы в систему евро. Единая валюта евро уже реально «примерена» на свою национальную валюту большинством стран Европы, которые готовы к обмену пока ценными бумагами, а с 2002 года в Европе будут ходить живые евро, которые станут на пути до этого всемогущего (но не подкрепленного золотом) доллара США.

Вслед за единой европейской валютой, конечно, будет пересмотрена и внешняя оборонная политика. Несомненно, что вслед за долларом будет потеснен и Североатлантический альянс, на который опираются США. На мой взгляд, третье тысячелетие для этой страны не будет столь радужным, каким его рисуют американцы. А вот европейцам «грозит» процветание – через самостоятельность. Но чтобы необходимые ресурсы были бы у Европы в достатке, последней, несомненно, надо ориентироваться на Россию.

Неповторимое. Том 3

Оглавление

Часть VIII. Главнокомандующий

Глава 1. Проблемы огромные, а решения нулевые