Большая книга — выбор блогеров. Александр Гоноровский «Собачий лес»

Книжные блогеры обсуждают книги из шорт-листа премии «Большая книга»

Книжные блогеры из телеграма прочитают все книги из шорт-листа «Большой книги», расскажут о каждой и выберут победителей по своей версии. Нас пятеро, вкусы у нас достаточно разные, и мы готовы объяснить, почему именно стоит прочитать (или не читать) каждую книжку из списка. Сегодня речь пойдёт о романе «Собачий лес» Александр Гоноровский. Присоединяйтесь к обсуждению в комментариях!

Наше субъективное мнение дополнено дайджестом отзывов других книжных блогеров, не входящих в жюри, чтобы представление о книге было более полным. Не забудьте просмотреть и страницу рецензий на Гоноровского на самом ЛайвЛибе!

В следующий раз мы внимательно читаем «Брисбен» Евгения Водолазкина.

Виктория, телеграм-канал «КнигиВикия»

Деваться некуда, за нами лес
Александра Гоноровского называют самым неожиданным финалистом «Большой книги». Он больше известен как сценарист, в том числе фильмов Федорченко «Железная дорога» и Учителя «Край». В следующем году должна выйти еще одна совместная работа Гоноровского и Учителя – «47», кино про водителя автобуса, в который врезалась машина Цоя, и вообще про людей, которым был важен и дорог погибший герой своего времени. От других номинантов Гоноровский отличается еще и самовыдвиженством. Полностью поддерживаю, зачем время терять, если написал хорошую книжку.

Действие «Собачьего леса» разворачивается в 1961 году, в Подмосковье. В фабричном поселке пропадает девочка, и искать ее начинают в близлежащем лесу. Среди местной детворы ходить туда дураков не было, но шестилетний герой со своей отчаянной подругой Мией отправляются на поиски и еле уносят ноги, столкнувшись с чем-то зловещим. Вдвоем они учатся понимать странное поведение взрослых и пытаются распознать среди них маньяка-убийцу. Но микса детектива, истории взросления и мистического триллера в традициях «Кладбища домашних животных» Гоноровскому оказывается мало. Так в романе возникает еще и тема исторической памяти. За нее отвечает огромная кукла, когда-то принадлежавшая прусской принцессе, а потом поселившаяся в сторожке на кукольной фабрике близ столицы. Кукла впитывает человеческие воспоминания и ретранслирует их в головы случайных наследников тутти, отчего неподготовленные детские мозги потихоньку плавятся.

Гоноровского можно ругать за слишком очевидный и не слишком удачно выстреливающий референс Кингу, а можно устало сетовать на то, что тему памяти оседлали уже все, кому не лень. Но делать этого совсем не хочется, и дело, как всегда, в выбранном ракурсе. Мир, показанный глазами ребенка, всегда имеет преимущество: непонятные детям фрагменты реальности отлично приспособлены для того, чтобы читатель заполнял их своим собственным опытом. В этом смысле каждый прочитает свой собственный текст, в котором действия героев найдут абсолютно разные объяснения.

«Собачий лес» в чем-то похож на «Дознавателя» Маргариты Хемлин, где тоже прорабатывался поствоенный синдром, а нить повествования держал в руках ненадежный рассказчик. Оба романа отлично проработаны стилистически, но канцелярит хемлиновского героя абсолютно невыносим, а вот вербализация чудаковатого детского мышления у Гоноровского – это чистейший кайф. Овчарка с провисшей от времени спиной или ухо любимой девочки, холодное, как пельмень – образы одновременно и яркие, и трогательные. При этом за спасительной детской наивностью прячутся по-настоящему жуткие вещи. Для шестилетнего пацана детский башмачок на поминальном столе – объект для любопытства, но, если визуализировать такую сцену в стилистике, например, Балабанова, можно надолго перестать спать по ночам.

Один из центральных образов у Гоноровского – тот самый вынесенный в заглавие лес. Страна повернулась к ужасам Великой Отечественной задом, к светлому будущему – передом. Сверкает белозубой улыбкой Гагарин, при известной смекалке можно раздобыть для ребенка модный костюмчик, а кое-кто разживается и порножурналами. Но лес никуда не делся. Вот он, тревожно шумит на окраине фабричного поселка, пугая местную детвору приютившимся в нем кладбищем для собак. Лес – юнгианский символ бессознательного и его опасностей, а в фольклорной традиции прохождение через лес – метафора инициации, вхождения во взрослый мир. Столкновение с темной стороной великой победы, искалечившей несколько поколений травмой, старательно вытесняемой в сумрак коллективного бессознательного, отпечатываются и на главном герое. Его вхождение во взрослую жизнь оказывается неразрывно связанным с принятием на себя груза исторической памяти, и по прошествии лет он сам не понимает, справился ли с этой ношей.

Тут возникает второй важный образ - фигура человека без памяти с железной пластиной в голове. Механизм вытеснения для него дает сбой, и военный кошмар, который он пытался забыть, воспроизводится им вновь и вновь уже в мирное время. По Гоноровскому, память амбивалентна, она хранит не только травматичный опыт. Мы — это наши хорошие воспоминания, следовательно, человек, лишенный памяти — монстр. Деваться некуда, забывать нельзя, за нами лес.

Анна Фёдорова, телеграм-канал Dramedy

Избыточная книга
Книга «Собачий лес» Александра Гоноровского оставила меня в растерянности.

Во-первых, это русский хоррор. Может быть, вы со мной поспорите — но я считаю, что в русской литературе хоррора мало, и когда мы видим хороший русский хоррор, мы все должны орать и носить автора на руках.

Во-вторых, это песня о русской безнадежности, растущей из печальной коллективной исторической памяти. Вот с этим жанром в русской литературе как раз все в порядке, и даже слишком. Иногда очень хочется сказать: горшочек, не вари, мы уже все поняли, в России действительно жить очень тяжело и плохо, можно мы уже пойдем повесимся?

Но что самое интересное — эти жанры плохо смешиваются. Правда, если вы пишете книгу о жизни людей после мордовского лагеря, элементы supernatural хоррора — вампиры там, оборотни, маги, разумные деревья со злой волей, ангелы и демоны — будут лишними. Хоррор благодатно живет на поляне неплохой обыденной жизни. Ну или на питательном сырье трудных личных историй — на насилии в семье, одиночестве подростка, заброшенности старика. На ужасе больших исторических трагедий хоррор живет плохо. Они как бы и без сверхъестественного — вполне выпуклые.

Но Гоноровский поступил как человек, который взял в ресторане олл инклюзив все самое вкусное и дорогое, а потом еще сверху залил тремя соусами. Извините меня за кулинарную метафору, пожалуйста. Ну просто правда так. Гитлер! Сталин! Душевнобольные дети! Лагеря! Тяжелый моральный выбор военного человека! Все вот это в декорациях жаркого лета в маленьком советском городке. Еще больше больше больше драмы и эмоций, больше эмоциональных крючков, всего побольше.

В определенном смысле это завораживает. Как будто перед тобой выкладывают элемент за элементом жуткую совершенно картинку, и написано все это честно, кровью сердца. Кто прикажет писательскому воображению или живым личным чувствам уняться и выбрать только самое яркое, чтобы месседж прошел точнее? Мы же здесь не пиаром занимаемся, а книгу читаем. Книга может себе позволить быть избыточной.

“Собачий лес” — именно что избыточная книга. В ней больше, чем мы хотели бы знать. В ней больше, чем у нас хватит сердца полюбить или хотя бы запомнить.

Жуткая история о детях в маленьком городке.

Julien Martinez

Екатерина Баева, телеграм-канал «Мистер Дарси и бал»

Страшный сон перфекциониста
«Собачий лес» — очень странная книга, и, скорее всего, читателей и уж тем более почитателей у нее будет не много.

В повести чередуются, условно говоря, главы-воспоминания и главы-описания. В одних рассказчик обращается к невидимому, но вполне определенному читателю на «ты», и главы-описания, небольшие истории из предвоенной и военной жизни разных людей.

Жанр книги можно приблизительно определить как «хрен знает что». Тут тебе и хоррор – самая удачная составляющая повести, – и покаянное коллективное воспоминание, и детектив, и любовный, прости, господи, роман. Иногда все это еще приправлено такими мудрыми сентенциями, что уже не страшно, а «страшно, что так плохо написано»: «Гретель не понимала, что делиться с обыкновенным ребенком чужими воспоминаниями очень опасно, что от них он неправильно взрослеет, теряет желание жить и видит такое, что обычный человек даже представить себе не может. Но Гретель была всего лишь куклой – отражением чужой памяти. Через полгода Лара неожиданно умерла. Надо было быть особенной как Адини, чтобы выдержать большую память Гретель». *facepalm*

Сюжетно жанровые элементы переплетены, как в страшном сне перфекциониста. Жуткая кукла-великан кочует из главы в главу, прыгает с ветки на ветку, подмигивает одним глазом. Начинается с дня рождения девочки «с особенностями», заканчивается психбольницей в Подмосковье, между ними зачем-то взятие Берлина и читинские лагеря. И̶ ̶п̶о̶-̶п̶р̶е̶ж̶н̶е̶м̶у̶ ̶н̶е̶ ̶п̶о̶н̶я̶т̶н̶о̶,̶ ̶к̶т̶о̶ ̶у̶б̶и̶л̶ ̶Р̶о̶б̶и̶н̶а̶! Кажется, удачно добавлять ужасов в военные истории не удается никому, особенно ныне живущим молодым писателям, которым про войну напел Рабинович или, в лучшем случае, Василь Быков. Война и лагеря – это страшно само по себе, зачем там мистика (и зачем про них писать, если ты не Варлам Шаламов или Василий Гроссман, но это другой уже разговор). Придумал страшный собачий лес – так и дорабатывай его, а не заговаривай нам зубы любовью надзирателя к заключенной.

Из других минусов: еще не познакомив читателя с героем, автор уже показывает нам его «писку». (Да, вот так.)

Из плюсов: писатель Гоноровский, очевидно, умеет писать; прилагательных не много, а некоторые существительные бьют очень точно: «Врач без платы и приказа раздавал лекарства немцам. Те, как голуби на крошки, собирались на заднем дворе школы, где располагался госпиталь – сидели на скамейках у спортивной площадки, смотрели как санитары и легкораненые играли в футбол». Мне кажется, стоит его иметь в виду, на будущее, когда он перестанет «ужасаться разрушению, происшедшему без его участия».

В любом случае, думаю, что книжка стоит того, чтобы ее прочесть, особенно ночью под одеялом в пустой квартире. Когда вы еще так знатно поорёте, споткнувшись о плюшевого детского медведя по дороге в туалет.

Елизавета Подколзина, телеграм-канал «тебе, Постум»

Механизмы памяти
Повесть Александра Гоноровского «Собачий лес» — это своеобразная литературная арбоскульптура. Атмосфера щербатого советского детства 60-х годов заплетена здесь в узлы хоррора и детектива. Такая попытка выстроить из сложного материала — темы исторической травмы, ПТСР и болезненных человеческих отношений возникают почти в каждой главе — цепляющий сюжет оказалась причудливой, но не вполне удачной. И сквозь жанр хоррора неизбежно проступает знакомый разговор о памяти и осмыслении прошлого.

Летом 1961-го года в подмосковный поселок, где живет шестилетний Валька с теткой, приезжает бывший военный с дочерью Мией. А потом дурковатая Ленка, девочка из их двора, пропадает в Собачьем лесу. Повесть написана от Валькиного лица, и вот это, пожалуй, получились у Гоноровского лучше всего: взаправдашний детский взгляд и очень точная мальчишеская интонация. «Ни военным, ни даже Гагариным я быть не хотел. Бегать от настоящих взрывов и пуль или кувыркаться посреди космоса в консервной банке дураков нет. А еще я умел шевелить ушами».

В таком ракурсе есть что-то, если и не ностальгическое, то очень личное... Жалкий быт, где приключением становится путь от подъезда до мусорных ям, а восемь солдатиков с отломанными ногами — настоящим богатством. Чудаковатые взрослые, которые пытаются выправить свои покалеченные судьбы, и дети, предоставленные сами себе; и их мир, ограниченный двором с песочницей, коренастой яблоней и таинственным Собачьим лесом, с которого начинаются все страшилки.

Кстати, страшилки в повести возникают через самый избитый образ — куклы. Создатель награждает игрушку странным заклятьем: огромная вязаная Гретель впитывает и транслирует чужую память. А ее обладатель получает доступ к всезнанию. «Окно внутри меня открывалось все больше», — говорит один из героев «Собачьего леса». Но не всякая душа вмещает широту этого распахнутого в мир окна, для большинства переизбыток памяти оказывается смертельным.

В этот момент внутри повести отчасти складываются все жанровые и тематические неурядицы. Выходит, что кукла и страшилки нужны лишь как предлог, чтобы запустить неработающие в советском мире механизмы памяти. Выходит, что хоррор по Гоноровскому — вовсе не мистика, не повороты сюжета и внезапные смерти, а тонкая граница всепамяти и беспамятства. Страшно, когда не помнишь себя; страшно, когда помнишь все и всех, когда несешь в себе эту язву прошлого, губительную для живого и будущего.

Евгения Лисицына, телеграм-канал greenlampbooks

А что, так можно было?
В номинанты на «Большую книгу» почти каждый год попадает какой-нибудь роман, который вроде и многим хорош, но как-то совершенно в общую канву не вписывается, и ты понимаешь, что хренушки кто ему премию отдаст. Зачем он там? Представлен для жанрового разнообразия? Может быть. В прошлом году залётной ласточкой стали «Люди чёрного дракона» Алексея Винокурова, и они прекрасны, я продолжаю настаивать, что читать их стоит. В этом году — «Собачий лес» Гоноровского, который всё равно будет прочитан меньше остальных книг, даром что роман (или даже повесть) совсем небольшой. Красивой обложки нет, авторитетных издательств рядом нет, а лезть в какие-то там журналы долго, сложно, до свидания.

«Собачий лес» — жанровая литература, которая уместнее смотрелась бы в какой-нибудь хоррор-премии, но роман смог вылезти за рамки жанра (что, будем честны, бывает не так уж и редко), поэтому не воспринимается только как страшилка. Наверное, в этом и кроется ответ на вопрос «Зачем он нужен в шорт-листе премии». О сложных темах можно говорить ещё и так. И ещё десятком других способов. Проблему памяти и исторической травмы за последние годы общупали со всех сторон, но всё больше в форме зубодробительных академических семейных саг или полуэссеистических автобиографических зарисовок. Гоноровский рассуждает о теме как бы между делом, словно история маленького мальчика, зловещей куклы и отбитых персонажей гораздо важнее, но чем дальше в собачий лес, тем больше мы понимаем, что всё не так. Возможно, на это и расчёт. Нельзя не вспомнить Стивена Кинга, который переплетал психологическую прозу, социальную критику и каких-то резиновых монстров из подвала, но делал это изящно, с любовью вдыхая жизнь во всех своих мерзких людишек застойного штата Мэн. Но он и руку успел набить, чтобы все эти джоны и дики получались фотографически точными. Гоноровский пока не успел, так что персонажи написаны нечетко, слишком большими штрихами. Будем надеяться, что еще успеет, если премии и важные книжные люди поддержат инициативу отмечать книжки, которые выходят за рамки привычного и строгого повествования. Ну или хотя бы начнут издавать что-то подобное не только в журналах.

Недодайджест мнений книжных блогеров

В этот раз всего один блогер смог долететь с нами до середины Днепра, что лишний раз иллюстрирует: будь книга хоть трижды короткая и легочитаемая, доступная и светящаяся в номинантах премий, но читать её не будут, пока не будет солидного издания. А герою — честь и халва!

Можно воспринимать «Собачий лес» Гоноровского как книгу о памяти. Но писатель не просто создал текст о том, что история, как общая, так и личная, хранит некие ужасные моменты, с которыми придётся жить и которые влияют на настоящее и будущее. Да, автор продемонстрировал, что наследие времён Второй мировой войны периодически всплывает в последующие периоды (кукла девочки времён Гитлера оказывается куклой девочки из послевоенного времени). Однако, важнее иное — то, что Гоноровский от памяти народов переходит к памяти личной и показывает, что в пограничной зоне, своеобразном лесу сознания, воспоминания умеют перекраиваться и создавать причудливые объекты.

Память о давних событиях — попытка схватить нечто в сети логического мышления, игнорируя то, что где-то в матрёшке такого восприятия содержится элемент дологического. То, что человек вспоминает, не является идеальным слепком с некоторого события — любое припоминание всегда является интерпретацией. С ней всегда всё неоднозначно. Интерпретация может как обеспечить более глубокое понимание события, так и увести от него в свои символические дебри, обусловленные личными состояниями из настоящего. (Отзыв полностью.) Александра Мищенко, телеграм-канал Queer Department