Рецензии на книги — Михаил Ямпольский

Хороший разбор практик зрения и практик видения, через объекты и тексты позволяющие выявить позицию субъекта в самом феномене зрения. Наблюдатель становится частью машины видения, частью круглого глаза-колеса-панорамы раскручивающегося со скоростью света. Субъект становиться частью «машины зрения» и исчезает, а в акт наблюдения вписывается смерть. Занятно, но временами утомительно. Только я завершила книгу про Божественного Маркиза и его либертинов , как на страницах следующей сталкиваюсь с вулканами Жюльетты и зеркалами Минского, определенно нужно перечитать первоисточник. Опять же, именно оптические машины Минского, да и, пожалуй, машинерии Вилье, вдохновили меня больше всего.

На обложку книги вынесено определение «Научная библиотека». В чем прелесть чтения книг под рубрикой «Научная библиотека», а если заглянуть на страничку, предшествующую самому тексту, то обнаружится: Новое литературное обозрение. Научное приложение. Вып. LXXXIV, - в чем прелесть чтения, повторюсь? Конечно же в не ангажированности читателя. В самом деле: не входя в круг профессиональных ученых, книге ты даришь собственный досуг. Понимая, что её содержание – «20 глав о неопределенности». То есть ты отдаешь себе отчет в предмете чтения. Ты свободен от индекса цитирования, ты свободен от принадлежности к кланам, или если угодно – «научным школам», а потому никого не обидешь и не заденешь. Собственно говоря, научным школам глубочайшим образом фиолетово – что, нет, не так – чё ты там накалякал…

Цікава книжка про зміну і деформації бачення у мистецтві 19 століття.

Окремі розділи книги читаються дуже цікаво, на одному подиху ("Старьевщик", "Покров", "Стекло" і, мабуть, "Катастрофа"), в інших я навпаки мало не засинав ("Водопад", "Клинамен", "Вулкан и зеркало") - напевне залежало від матеріалу, на якому писалися розділи, було це мені близьким чи ні.

Загалом кожен розділ по-своєму цікавий, але іноді губиться загальна думка і головна наскрізна ідея книжки - як протягом 19 століття плавно трансформувалося і деформувалося бачення (чи ставлення до бачення), що призвело до радикального перелому візуального у ХХ столітті. Власне, тут з іншого боку показана криза класичної репрезентації, про яку Ямпольський писав у "Ткач и визионер", показано завершальний етап цієї кризи - від романтизму до…

Книжка на перший погляд (на зміст, анотацію і вступ) здається фрагментарною, еклектичною і вузькоспеціальнонауковою, але насправді це не зовсім так. Хоча вступ дійсно якийсь важкий, та і висновки недостатньо ясні, однак самі три розділи достатньо цікаві і написані не складно, хоч і цілком по-науковому.

Ямпольський - це дуже якісна міждисциплінарна гуманітаристика, і ця книжка не є виключенням. Мене найбільше цікавив перший розділ, де аналізувалося поняття і особливості класичної репрезентації в образотворчому мистецтві (тобто "реалістичного"/міметичного/фігуративного мистецтва). Дуже гарно показана історія розвитку класичної репрезентації, її суттєва відмінність від античного і середньовічного мімезису (чого у того ж Веліканова, приміром, немає, він все пхає в одну солянку "міметичного…

Неопределенность в этой работе является категорией, позволяющей коррелировать множество феноменов культуры, начиная от Пролеткульта и закачивая теорией света Ньютона и Гете. Большое внимание уделяется, что особенно радует, русской киношколе и русской философии. Ямпольский не только проводит связь между Вертовым, Эйзенштейном и большим голливудским кино, но и между Василием Розановым и Жоржем Батаем, а в духе последнее еще и рассматривает творчество Александа Сокурова, попутно выдавая такое количество коннотаций, что просто голова идет кругом от удовольствия.

...Мне особенно понравилось, как господин Ямпольский в заключении ловко свел весь этот многообразный материал (Гриффит, Бонюэль, Эйзенштейн, Тынянов, Дрейер, Сандрар и компания) к одному устойчивому и главному образу, заявленному в заголовке книги.

Глубокий, философский, отличнейший разбор работ не менее выдающегося художника.