Лучшие книги Григория Цезаревича Свирского

Григорий Свирский восстанавливает истинную картину литературной жизни России послевоенных лет. Написанная в жанре эссе, книга представляет собой не только литературный, но и жизненный срез целой эпохи. Читатель найдет здесь портреты писателей - птиц ловчих, убивавших, по наводке властей, писателей - птиц певчих. Портреты литераторов истерических юдофобов. Константину Богатыреву - другу, однокурснику, поэту, зверски убитому за то, что ни тюрьма, ни Московский университет (филологический изолятор) не смогли погасить в нем личности.

Еврейская трагедия с русским акцентом.

Уже набранный роман Григория Свирского «Линия фронта на карте не обозначена» был рассыпан в 1968 году... в книге "Запрещенный роман" представлены главы из того, рассыпанного и так и не напечатанного, романа.

ПРЕДИСЛОВИЕ К "ЗАПРЕЩЕННОМУ РОМАНУ"
Это книга о "космополитическом" кликушестве 1948-- 53 годов в Московском Государственном университете. Роман был предложен издательству "Советский писатель" и... исчез, как исчезали на Руси люди. Вчера еще держал в руках последнюю сверку, вздохнул облегченно, увидев на ней синий разрешающий штамп Главлита: "В СВЕТ. 16.1.1968". На другой день в издательстве объявили: "Роман запрещен. Набор в типографии рассыпан... Где ваша рукопись? Она уже не ваша..."
Роман "пресекли" после Октябрьских юбилейных торжеств, когда еще светилась со всех заборов огромная цифра "50". Сигнальный экземпляр изымали в панике... Так завершилась двенадцатилетняя борьба за издание опальной рукописи, в которой приняли участие десятки писателей и критиков.
Более романа не видел.
И вдруг (задолго до эпохи гласности) из России пришел микрофильм навсегда потерянной, оплаканной книги. Кружным путем пришел.
Я кланяюсь земным поклоном тем, кто рисковал свободой, а может быть, и жизнью, спасая труд, приговоренный государственным бандитизмом к небытию.
У меня печатались другие книги, бесцензурные. Я отложил эту, изуродованную многолетним страхом советских издателей.
Редакторский карандаш не коснулся лишь темы шовинистического разбоя государства, которую я отказался изъять: издатели не сомневались, что ее все равно не пропустит цензура. "Эти главы непроходимые совершенно!" -- объявили редакторы. "Тема закрыта наглухо, -- подтвердил директор издательства, старый доносчик Н. Лесючевский. -- Ведь у нас в стране нет антисемитизма", -- доверительно-пугливо добавил он.
Я решил предложить вниманию читателей именно эти главы, не тронутые редакторским измором. Они взяты из разных частей романа, сложились в повесть о Яше Гильберге, его друзьях и учителях, профессорах Московского университета, воплощая закрытую тему, которую "открыла" для всего мира лишь резня в Сумгаите, Тбилиси, Фергане и инспирированный властью разгул беспамятства, назвавшего себя, по Орвеллу, "Памятью".

В предлагаемом ныне первом бесцензурном издании возвращены на свои места размышления писателя, возмущавшие самоуправную власть, а так же «запретные» в те годы имена «веселого путаника» Никиты Хрущева и мрачных генералов КГБ, вершивших судьбами и самой жизнью героев этой книги.
Отложенные редактором до лучших времен три странички, конечно, тоже поставлены. Какие? Читатель, надеюсь, и сам поймет. Не маленький он у нас, читатель.

В основе романа подлинные документы, рассказы и глубоко личные черновые наброски ЛЮБЫ РЯБОВОЙ, студентки МГУ и ее товарищей по беде и страстям человеческим имени ОБУХА, хаотичные, торопливые наброски, которым, тем не менее, было посвящено специальное Слушание в СЕНАТЕ США (30 марта 1976 года). Еще до Слушания в Сенате советская разведка начала широкую «спецоперацию» охоту за «уплывшими» в Штаты записками Любы Рябовой. Третьего сетнября 1975 года из ее квартиры в Нью-Йорке были украдены все черновики, копии документов и вся переписка. Начался беспрецедентный шантаж известного ученого-химика профессора Азбеля, который в те же дни заявил на…

изданные на Западе в 1970-е годы книги ГРИГОРИЯ СВИРСКОГО "Заложники"(1-я книга серии "Ветка Палестины") и "На лобном месте" были переведены на многие языки и принесли автору мировую известность.

В новом романе "Прорыв"(2-я книга серии "Ветка Палестины") писатель остается верен себе и своему таланту.
Прорыв — многоплановая эпопея, созданная пером мастера, яркое историческое полотно, посвященное одному из самых драматичных эпизодов новейшей истории: "исходу" сотен тысяч евреев (а затем и неевреев) из России на Запад.
Он стремительно вводит читателя в гущу событий, и вы включаетесь в действие на заснеженном московском вокзале, где огромная еврейская семья встречает своих зеков, освобожденных хрущевской реабилитацией. Главные действующие лица романа (семья Гуров) - люди, которых судьба поставила перед моральной дилеммой: остаться в собственном сознании жертвами, позорно принимающими советскую действительность как нечто неизбежное, или вступить в отчаянную борьбу за право эмиграции. Суды за изучение иврита, "Самолетный процесс", "Письмо 39-ти", "сидение в Калининской рыдальне", травля и избиения еврейских активистов - вся документальная канва эмиграционной эпопеи 1960-70-х сохранена автором в романе.

Но не менее драматичными оказываются и главы (в основном - вторая и третья части эпопеи "Ветка Палестины"), посвященные жизни героев в Израиле и на Западе. Неизбежная идеализация "земли обетованной", придававшая им силы в неравной борьбе, оказалась для многих из них источником мучительных разочарований при столкновении с реальностью. Они так привыкли думать, что людская злоба, корысть, предрассудки, презрение к таланту, бессердечие, лень, сплоченность посредственностей и солидарность жуликов являются свойствами исключительно советского тоталитаризма, что для них оказалось шоком осознать, что те же человеческие пороки могут успешно выживать и при демократии, свободе печати, слова, демонстраций. Выживать и причинять страдания, а иногда и доводить до гибели. Внутриполитические, религиозные и экономические трудности Израиля, особенно в период правления "рабочей партии" и Голды Меир, описаны в романе с неподдельной болью и стремлением разобраться в сложной и противоречивой ситуации. Чудовищная этническая и культурная чересполосица в молодом государстве, окружённость врагами, ограниченность природных ресурсов, приливы и отливы эмиграции, алия и йерида, бескорыстный энтузиазм и цепкая коррупция - все дано автором через реальные человеческие драмы.

Вашему вниманию предлагаются избранные произведения Григория Свирского.

Из цикла "РОССИЯ, РОССИЕЙ ИЗГНАННАЯ".

Еврейская трагедия с русским акцентом
3-ий, заключительный, том трилогии "Ветка Палестины"

Новый роман Григория Свирского "Ленинский проспект" поднимает ряд проблем, волнующих советскую общественность. Действующие лица его - рабочие и инженеры-строители.
Григорий Свирский правдиво пишет о рабочей гордости, о тревогах любви, не идущей на компромисс, о трудностях и заботах молодой семьи.
Но главное в книге - изменения в умах людей после ХХ съезда партии, изображенные достоверно, смело, во всей их сложности, порой противоречивости, пробуждение к активной общественной деятельности "молчальников", которые раньше сидели в общественных организациях "вместо мебели".