100 лучших романов XXI века, журнал "Афиша" — 99 книг — стр. 2

«Книжный», гудящий цитатами роман в письмах двух влюбленных. Он уходит на некую войну в Китай, она погружена в семейную жизнь. За «я» и «ты» угадыва­ется физиономия автора, насмерть испуганного российским адом — и пытающе­гося заговорить ненавистную реальность высокопарными сентенциями. Премия «Большая книга» — и статус живого классика.

Евгений Водолазкин: «Глубокий, трагический и прекрасный текст. Это, на мой взгляд, один из лучших русских романов нового века. В отличие от предыдущих вещей Шишкина «Письмовник» не только блистателен, но и гармоничен. Эстетический выбор между трагическим и ужасным осуществлен в пользу первого. Стиль не превращает роман в феномен языка: драма, которая вершится, подлинна. Сложные коллизии времени и пространства — лишь повод для какого-то иного разговора, и ведут они в конечном счете к отмене хронотопа. Как сказала по поводу другого романа одна студентка, хронотоплес».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:53

Карикатурно похожий на автора герой расследует давнее самоубийство — и обнаруживает, что время течет вспять. Умная, остроумная и трогательная медитация о смерти, ностальгии и забвении. Британский «Букер-2011».

Кирилл Кобрин: «К сожалению, лучшую книгу Барнса, написанную в XXI веке, нельзя включить в этот список, потому что это нон-фикшн — «Нечего бояться». ­Если же говорить о романах, которые для Барнса, безусловно, являются средством зарабатывания денег и поддержания литературной репутации (потому что без романов никто из европейских и американских писателей долго на плаву не продержится), то «Предчувствие конца» — это, в сущности, продолжение темы смерти из «Нечего бояться», но с неожиданным, вспоминая название повести Генри Джеймса, поворотом винта. Это очень странная история, очень жестокая, очень страшная — о том, что никто не помнит ничего и все события происходят совсем не так, как мы их воспринимаем и вспоминаем. Только вот смерть не вспомнишь потом!»

Hispida 12 марта 2014 г., 11:56

Необъяснимый феномен: гротескный (холокост увиден глазами умного эсэсовца) роман о кафкианской машине Третьего рейха, написанный на французском американцем, настолько компетентным в истории Второй мировой, что ему позавидовали бы Гроссман и Богомолов. Гонкуровская премия.

Алексей Цветков: «Книги такой толщины редко становятся мировыми бестселлерами. Но это лучший роман о фашизме. И не только. «Благоволительницы» рассказывают о том, как правое гегельянство приводит в движение бумагооборот холокоста, и про особый тип арийской рациональности, принятый при расчете рациона в концлагерях. О связи между миром цифр и миром трупов. О фашистском типе бисексуальности и фронтовом каннибализме. Собственно, Литтелл ухватил тот особый тип нормальности и особый вид безумия, которые в паре составляют фашистский космос. В качестве финального вывода он предлагает буквально следующее: между фашистским офицером и европейским буржуа нет никакой непроницаемой границы».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:49

Грандиозная — 20 лет работы — постмодернистская стилизация под викториан­ский роман: история лондонской проститутки по имени Конфетка и ее отношений с богатым джентльменом. В трех словах: Диккенс + секс + феминизм.

Кирилл Иванов: «Это роман-погружение — не столько за счет объема, но и из-за безумного количества деталей, нюансов, которые переселяют тебя в викторианскую Англию. Он повествует об отношениях — вроде бы нестандартных, но на самом деле очень похожих на то, с чем нам самим приходится сталкиваться. Поражает сила эффекта от чтения — это как портал во времени, такое нечасто бывает. В некотором смысле это литературный аналог Германа-старшего — тебя буквально втаптывают в среду. Помимо связи проститутки Конфетки и ее женатого любовника, есть еще миллион побочных линий, не менее увлекательных. Размах повествования позволяет Фейберу задерживаться на каких-то очень камерных моментах, и, возможно, в этом и заключается очарование книги».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:41

Коллекция затейливо увязанных друг с другом семейных историй, охватывающих эпоху от смерти Сталина до смерти Бродского и складывающихся в беллетризо­ванный гимн (в смысле псалом) советской (в смысле антисоветской) — интелли­генции. Граница между своими и чужими в романе очень простая: одни «остались людьми» в государстве, которое поощряло скотскую, стадную жизнь, другие не выдержали — и расчеловечились. «Зеленый шатер» — литературный памятник диссидентскому движению, но памятник трехмерный, «с психологией».

Евгений Водолазкин: «Зеленый шатер» Людмилы Улицкой — продолжение классической линии русской литературы. Мощный роман. По объему — не самый большой текст, а по размаху — эпопея, модель жизни в натуральную величину — так хорошо он сработан. Отличные пропорции, всего в меру: драм, историй, перекрещивающихся линий, стилистических изысков и литературной традиции. Этот роман я бы сделал основным пособием для преподавания писательского мастерства».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:15

Оригинальная версия истории ХХ века — описанная получившимся в результате кровосмешения гермафродитом в виде истории его/ее греческо-американской семьи и хроники приключений гена дефицита 5-альфа-редуктазы. Пулицеровская премия.

Екатерина Дементьева: «Дамская проза от имени мужчины — вот тебе, бабушка, и средний пол; в России за такое из больших писателей никто не берется. Автор «Девственниц-самоубийц» разворачивает свою ДНК-мелодраму по законам буйной семейной саги и не забывает о собственном богатом греческом наследии. 10 лет назад одиссея мутировавшей клетки казалась настоящим прорывом (см. также «Осиная фабрика»), сейчас в ней видится больше напыщенной чепухи, чем ждешь от титулованного романа. Один российский трансгендер с подобной непростой ДНК в разгар споров о гей-пропаганде заключил: в этой стране никому нет дела до писанины ­Евгенидиса. Что все-таки упущение — прочитайте, пожалуйста».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:02

Динамичный и депрессивный разом триллер от автора «Смиллы» — про клоуна, разыскивающего похищенных детей с паранормальными способностями в Копен­гагене. Клоун странный — слышит больше, чем все остальные, и время от времени цитирует Кьеркегора и Лейбница.

Кирилл Иванов: «Тишина» — это предельно плотный роман, даже чересчур, патологическая книга. В центре внимания супергерой, может быть, очень тонко чувствующий, ранимый, но тем не менее все равно супергерой, обладающий невероятным набором знаний. При этом он клоун — поэтому в чем-то повествование похоже на роман Белля «Глазами клоуна», только «Тишина» набита научными фактами, ссылками и парадоксальными мыслями. Это такой роман-квест, который необходимо самому исследовать, вникать в его хитросплетения. Все это вместе производит впечатление, как будто ты разговариваешь с самым умным человеком на свете и прервать такой разговор на полуслове невозможно».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:08

Сатирический роман о подлинной сути путинской эпохи и об отношениях художника и власти, где лиса А Хули — писатель П., а волк — Сами Знаете Кто. Лучший роман П. — и как пророчество, и как газетная передовица, и как источник популярной мудрости.

Андрей Рубанов: «Священная книга оборотня» придерживается русской традиции злого литературного памфлета. На «Оборотне» закончился классический Пелевин, которого мы все любим, Пелевин девяностых. Во второй половине нулевых Пелевин стал выдавать по книге в год, с названиями-абракадабрами, это был такой подсознательный сигнал: если хотите читать — читайте, продираясь. «Оборотень» — невыносимо остроумная, короткая повесть, она продавалась в комплекте с компакт-диском, треки подбирал автор, мы все ходили пели «Володя, Володя» и «Пацан лос-диас». В общем, это было событие, восторг и гордость за литературу. Однако это и довольно пессимистичная книга: выражение «катастрофа нации» впервые употреблено Пелевиным в «Оборотне».

Hispida 12 марта 2014 г., 12:00

Трехтомная псевдодетективная — на самом деле сюрреалистическая — сказка про любовь женщины-киллера и математика, тоталитарную секту и зеленых чело­вечков, наладивших регулярное сообщение между этим и потусторон­ним миром.

Лев Данилкин: «Это роман о событиях вокруг смерти лидера японской тота­литарной секты, но запоминаются из него — две луны, Симфониетта Яначека и сцена, где героиня, выйдя из такси, снимает туфли и босиком по ржавой лестнице спускается в параллельный мир. «1Q84» — неопровержимое доказательство того, что между нашим и потусторонним миром существует регулярное сообщение, — и хорошие шансы оказаться там у людей, которые упиваются одиночеством. Более того, наблюдая за этим сообщением, можно вывести некоторые закономерности функционирования другой реальности. «1Q84» не пойми о чем, однако производит впечатление законченного произведения; это объект, источающий красоту, как кусок плутония — радиацию».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:38

Черная комедия о конфликте пассионария с филистерами: приключения американского капо-предателя, поселившегося в Нормандии по программе защиты свидетелей. Гениальная ревизия темы «мафия в кино и литературе».

Станислав Зельвенский: «Сатира разом на американский мафиозный канон и французскую провинциальную рутину с ее лицемерием и бюрократией, «Малавита» подтвердила репутацию Бенаквисты как одного из немногих галльских авторов, успешно работающих в чужой, в общем-то, литературной традиции. Обладатель емкого образного языка и мастер остроумного сюжета, наследник американского нуара, романов Чандлера и Эллроя, здесь он вступает в прямой диалог с любимцем Скорсезе Николасом Пиледжи. История гангстера, в рамках программы защиты свидетелей заброшенного в Нормандию, вызывающе кинематографична — как, впрочем, и всегда у Бенаквисты, который отдал кино едва ли не больше сил, чем литературе, — но, как показала экранизация Бессона, в картинках и не нуждается: Де Ниро уже играет на страницах книги лучше и интереснее, чем на экране».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:42

Главная героиня тринадцати отдельных эпизодов-новелл — школьная математичка, пенсионерка из городка в штате Мэн, чересчур любящая свою семью. Хорошая героиня, узнаваемый портрет Америки, гладкая проза = Пулицеровская премия.

Елизавета Биргер: «Cоставленный из тринадцати коротких историй портрет женщины, одновременно невыносимой и властной, любящей и глубоко неспособной на проявления любви. На протяжении нескольких глав книга успеет притвориться то семейной сагой, то романом об американской глубинке, автор жонглирует персонажами и историями, реальная же задача романа только в том, чтобы провести читателя от неприятия до сострадания к печальной женской фигуре в центре. Недооценивать Страут не стоит — да, охотников писать «про женское» год от года находится все больше, но Страут чуть ли не единственная, со времен Вирджинии Вулф во всяком случае, кто сумел разглядеть в обыкновенном женском существовании драму такой глубины».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:50

Поздний роман великого перуанского писателя — об иррациональном чувстве; по сути, это идеальная мыльная опера о добропорядочном буржуа-переводчике, который с детства влюблен в авантюристку — и всю жизнь гоняется за ней по миру.

Вера Горностаева: «Уже семидесятилетний Марио Варгас Льоса написал роман о любви и только о любви. Все остальное — довольно подробная история второй половины ХХ века — всего лишь фон, на котором разворачивается история этой любви длиной почти в 40 лет. Даже в лучших современных образцах жанра виден каркас, иногда безупречно сконструированный, архитектоничный и изобретательный, но не несущий главного — искреннего, подлинного чувства, которое мы всегда ищем в романе, даже самом серьезном. Потому что оно там обязано быть. Вообще, сегодняшний мир остро нуждается именно в таких романах — опровергающих свою много лет обсуждаемую смерть и напоминающих о том, что, собственно, составляет главный смысл нашего существования».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:56

Сатирически-ностальгическая нуар-головоломка о расследованиях частного детектива в Лос-Анджелесе конца 60-х — в атмосфере всеобщей паранойи. Один из самых переводимых романов одного из главных американских литавангардистов.

Михаил Котомин: «Внутренний порок» — это очередная попытка донести Пинчона до русского читателя. Ситуация с книгой сложная: опять проблемы с переводом; вообще, я жду и надеюсь, что, когда переведут его последний роман, «Bleeding Edge», на этой книге наконец состоится полноценное знакомство широкой русскоязычной аудитории с его талантом. Пинчон — очень важная фигура для современной американской литературы, пожалуй, единственный претендент на Нобелевскую премию от США и крайне влиятельный персонаж, накладывающий отпечаток как на английских, так и на американских авторов. Роман «Внутренний порок», будучи, по сути, триллером, наиболее сюжетный; это самый читабельный текст живого классика».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:50

Почти необитаемый — здесь есть лишь смотритель маяка да метеоролог — островок у берегов Антарктиды атакуют орды человекообразных «лягушанов». Триллер — но с подвохом, с ненадежным рассказчиком и кишащий цитатами из В.Вулф и Джойса.

Николай Григорьев: «Бывший член ИРА, накупив Аристотеля, Сервантеса и Маркса, отправляется служить метеорологом на островок близ Антарктиды. ­Высадившись, он обнаруживает, что его предшественник исчез, дом разграблен, а в маяке напротив забаррикадировался слетевший с катушек австрияк. По описанию похожая на затрапезный триллер, книга Пиньоля на деле роман с форсированным движком, двойным дном и неизвестными величинами; здесь все может быть не тем, чем кажется: нашествие — возвращением домой, фантастика — мифологемой, соратник — худшим из врагов, а безумие — единственным способом сохранить рассудок. Вот евробестселлер as is — да еще и проглатывается за пару часов».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:02

Хроника — эпохи, города, поколения — одного августовского дня 1974 года в Нью-Йорке, когда канатоходец Пети прошел между башнями ВТЦ на уровне 110-го этажа. Маккэновские 1970-е хорошо рифмуются с нашим временем. Дублинская премия.

Игорь Алюков: «Очень амбициозный роман, в 2011 году получивший Дублинскую премию. Истории нескольких героев сходятся в одной реальной точке — крошечной фигурке французского трюкача Филиппа Пети, идущего по канату между башнями-близнецами, которые спустя четверть века будут взорваны. Эти истории складываются в сюрреалистическую картину распадающегося времени. Полифонический, даже симфонический роман МакКэнна о том, как неуловимо и неотвратимо изменилась эпоха, о том, что в мире все связано неявными, тончайшими, но неразрываемыми нитями. Роман описывает сложное движение мира, вращающегося вокруг одного-единственного дня, и тень «Улисса» тут очевидна. Очень достойный продолжатель традиций великой ирландской литературы».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:17

Постмодернистское — имитирующее стилистическую манеру древнерусских сказаний, но с намеренными анахронизмами — житие целителя XV века от сотрудника Пушкинского дома и ученика Д.Лихачева. «Большая книга».

Дмитрий Данилов: «Евгению Водолазкину удалось блестяще решить сразу несколько трудновыполнимых задач. Во-первых, он написал глубокий текст религиозного содержания (жизнеописание юродивого), не сорвавшись ни в унылую нравоучительность, ни в специфическую православную елейность. Во-вторых — весьма убедительная реконструкция древнерусских реалий, что, впрочем, неудивительно: Водолазкин — один из крупнейших в России специалистов по древнерусской литературе, ученик Лихачева. В-третьих, автор выработал для этой книги совершенно необычный стиль: в речи его средневековых персонажей причудливо и при этом органично сочетаются слова и обороты, древнерусские и современные. А уникальный стиль — это уже само по себе чемпионское достижение для писателя».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:41

Британский «Букер-2008»; от «Диккенса поколения бизнес-центров» — про индийского (постколониального!) Раскольникова, который понял, что делать, когда социальные лифты заблокированы, а демократия — мошенническая.

Николай Григорьев: «Журналист из Мумбая написал дебютный роман — и разом отхватил Букеровскую премию и тумаков от возмущенного индийского истеблишмента. Это история юноши Балрама, который коротает ночи, сочиняя письма премьер-министру Китая, в них он рассказывает о своем взлете от низин кастового рабства в стратосферу частного бизнеса. Адига — индус из хорошей семьи, он похож не на своего героя, а на тех, кого Балрам презирает; да и «Тигр» может сойти за залп по своим. Пусть так, достоинств книги это не умаляет; это роман воспитания и экзотическая сага под одной обложкой, а главный персонаж — вообще подарок: маленький человек, перековавший себя в героя (или антигероя) нашего времени; Раскольников, совершивший преступление без наказания».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:46

Выморочный — однако взявший «Букера» в 2008-м — роман о книжном черве, превратившемся под влиянием ностальгии к Небесному СССР в воина: а как еще — ведь «канувшая страна из небытия предъявляет свои векселя о долге».

Михаил Котомин: «Один из самых громких текстов второй половины нулевых. ­Как и «Господин Гексоген», расколол общественность. Это роман о прощании с советским наследием, оммаж всему постсоветскому — на каком-то своем интуитивном уровне Елизаров описал последние события на Украине. Все эти люди в касках напоминают, конечно, читателей из библиотек, из романа Елизарова,: заостренные клюшки, самодельное оружие, полусредневековье. «Библиотекарь» — фиксация развала постсоветской ситуации. Культура СССР окончательно уходит, но остались какие-то зоны жизни, которые все равно существуют по этим подгнившим правилам. Роман полон, с одной стороны, иронии, с другой — любви к этим уходящим мирам, ну а с третьей — он просто фиксирует вот это состояние».

Hispida 10 марта 2014 г., 20:48

Двадцать лет подряд непримиримый «реалист» Сенчин исследовал современного «маленького человека». «Елтышевы» — история деградации и краха одной типич­ной деревенской семьи — на фоне морального краха общества.

Дмитрий Данилов: «В большинстве своих книг Сенчин так или иначе пишет о себе самом, иногда буквально. А тут вдруг Сенчин взял и написал эпический текст, причем при чтении возникает интересный эффект. Начинаешь читать как просто историю провинциальной семьи, глава которой, милиционер, за должностное преступление лишается служебной квартиры, а семье приходится перебираться в деревню и там жестко выживать. Потом понимаешь: это, извините за выражение, метафора русской жизни. «Да, вот у нас в России оно так». А еще через некоторое время накатывает ощущение, что это не только про Россию, а про людей вообще. Про трагичность человека как биологического вида. А написать что-то убедительное «про людей вообще» — это, я считаю, редкая удача. Мало у кого получается».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:12

Урал конца XVIII века оказался идеальным материалом для «настоящего русского романа», выстроенного по «голливудской матрице»: с философскими спорами, поисками клада, паранормальными явлениями, экзотической эротикой и аллюзиями на «Гамлета».

Галина Юзефович: «Настоящий, большой и увлекательный исторический роман — редкая рыба в нашем литературном озерце, и «Золото бунта» Алексея Иванова едва ли не самый крупный за последнее десятилетие представитель этого вида. Сложный, богатый текст, экзотичный материал (горнозаводские поселки на реке Чусовой в самом конце XVIII века), яркие, глубокой прорисовки характеры и при всем том совершенно головокружительный, почти детективный сюжет с традиционными поисками клада — этот роман, пожалуй, представляет собой наивысшую точку литературной карьеры Иванова (к слову сказать, одного из самых важных писателей нулевых годов) на его пути от сложносочиненного этнофэнтези к откровенной попсе».

Hispida 12 марта 2014 г., 11:16