5

Нередко авторы вплетают в свои истории реально существовавших лиц. Иногда с документальной точностью скрупулезно вписывая в придуманное действие известные факты, иногда давая простор фантазии. Ну кто будет разбираться, действительно ли Джон Фельтон убил Бекингема под влиянием чар некой авантюристки? Убил – это факт, а детали оставим историкам. Но когда нам рассказывают про историю, имевшую место в деревне Кокушкино Казанской губернии в 90-х годах XIX века – тогда у любого, прошедшего уроки истории СССР, не возникнет сомнений. Кто знал бы про это самое Кокушкино, если бы не многочисленные хрестоматии и детские книжки. Итак, один из героев романа – бывший студент Володя Ульянов, сосланный в деревню под надзор полиции. Имеет место преступление и наш будущий юрист с интересом участвует в расследовании. Этакий местный Огюст Дюпен.

Роман хорош. Почти безукоризнен, за исключением некоторых деталей, о которых чуть позже. Во-первых, сюжет, ложные версии, скрупулезные доказательства, всего в меру. Во-вторых, главный герой. Рассказ ведется от имени сельского интеллигента, очень точно переданы его сомнения, рассуждения, озарения. Язык стилистически очень точен, нигде нет ни перебора в старину, ни отсылок к современности. Однажды выбрав псевдодокументальный стиль, автор не отступает, в романе мельком упоминается неудачливый самоубийца, студент Казанского университета Алеша Пешков, детский знакомый Володи по Симбирску Шурик Керенский, слабенький болезненный мальчик. Это не выглядит инородным, наоборот, читатель удовлетворенно кивает – знаем, мол.

Что мне показалось лишним. Роман абсолютно аполитичен, это нормально. Нет никаких намеков о будущих потрясениях России и о том, какую роль в них сыграет Володя. Но с удивительной прозорливостью автор вплетает в историю факты абсолютно безразличия студента к людям, он разыгрывает свою партию, решает сложную задачу и передвигает людей, как шахматные фигуры на доске, готовый при необходимости пожертвовать пешкой ради конечной цели. А пешка – это живой человек со своей жизнью… Ну конечно, проницательный читатель сразу видит аналогию с будущим и снова удовлетворенно кивает – и это знаем, мол. Вот этот намек в будущее показался мне притянутым за уши. Вряд ли можно в семнадцатилетнем парне из интеллигентной семьи разглядеть такие задатки и намекнуть на далеко идущие выводы. Да, мы знаем, что будет, но можно ли было предвидеть это в 1887-м?