4

Хо-хо, ребятки, старина Хант снова задает грандиозную трепку этим свинорылым ублюдкам, называющим себя высшей политической элитой. Он вновь достает их своим коронным сокрушительным апперкотом, заставляя их нервничать и прижиматься к канатам. Уже в который раз величайший журналист всех времен и народов, подобно безумному свирепому питбулю, хватает их за шеи, сжимая челюсти до тех пор, пока не начинает чувствовать во рту привкус чужой крови. И уже в который раз старина Хант показывает себя бесстрашным воином, неистовым безумцем, нацелившим копье своего величия и авторитета прямо в сердце американской политической системы.

В этих заметках, которые Хантер назвал «Песни обреченного», он вновь львиную долю текста посвящает политике и политикам, поливая желчью и огнем своей ярости всех, кто посягнул на его свободу и права, всех тех лицемерных прихвостней, превративших его государство в вероломную машину полицейского произвола. Описывая события, происходившие на политической арене прошлого века, он не стесняется грубых высказываний и превращает свою журналистскую деятельность в самый настоящий полигон для сражений. А сражался он со всеми - и с окружными прокурорами, и с судьями, и с продажными копами, и со своими безмозглыми коллегами, и даже с самим Никсоном. Однако, если посмотреть на это зрелище с другого ракурса, то можно увидеть, как одинокий, но вооруженный до зубов охотник, выслеживая свою добычу, сам загоняет себя в ловушку и подвергается гнусному, предательскому нападению со стороны этих мерзких шакалов, желающих покончить с ним раз и навсегда. Но Хантер Стоктон Томпсон не относится к числу безвольно проигрывающих неудачников. Хантер Стоктон Томпсон по своей природе боец и победитель. Он обязательно найдет способ уйти от поражения, пусть этим способом и окажется пуля, пущенная себе в лоб.

В «Песнях обреченного» можно увидеть все тот же стиль Короля гонзо-журналистики - стиль жесткого парня, не дающего никому спуску, не терпящего неуважения и пренебрежительного отношения к своей персоне, говорящего только правду и ничего, кроме правды, умеющего отстоять свою правоту и идущего напролом, не взирая на трудности и преграды. И, конечно, я безумно уважаю Хантера Томпсона, как журналиста, как личность и как мужика, имеющего крепкие, стальные huevos. Но я до сих пор не знаю, как воспринимать его творчество в контексте большой литературы, и уж тем более не знаю, как его оценивать.

Безусловно, его тексты не лишены здравого смысла. Более того, этого смысла там навалом и он не прячется за красочными витиеватыми метафорами, он весь на поверхности. И даже, несмотря на то, что Томпсон грешил пристрастием к разнообразным расширяющим сознание веществам, его ум кажется кристально чистым и ясным, а высказывания мудрыми и меткими. Другое дело, что большинство его книг, представляющие собой сборники заметок, статей и коротких рассказов, порой выглядят, как бессвязное, хаотичное нагромождение разномастного материала. Может быть, в этом виноваты редакторы? Не знаю. В любом случае, Хантер С. Томпсон для меня является, прежде всего, журналистом, и только потом писателем. Журналистом, который всю свою жизнь посвятил изнуряющей борьбе. Но с кем или с чем боролся старина Хант? С алчными политиканами? С системой? С ветряными мельницами? Со своим собственным безумием? В принципе, не так уж и важно с чем он боролся. Мне просто хочется верить, что он все-таки чуточку изменил этот мир к лучшему, и что тот выстрел, прогремевший 20 февраля 2005 года в доме Хантера в Вуди Крик, штат Колорадо, не был следствием признания своего поражения, а являлся настоящим проявлением силы и свободы выбора.

Res ipsa loquitur.