3

Очередной раунд изучения Великой Отечественной войны глазами противника подошел к концу. И снова я, как и Ребека, подозрительно вглядываюсь в немецкий народ в поисках убийц, а нахожу людей. Людей, ненавидевших прошедшую войну так же сильно, как ненавидели ее русские. Людей, точно так же терявших на полях сражений и под бомбежками родных, любимых, друзей. Людей, которым точно также не хотелось воевать и умирать, которым война вообще не была нужна. Ужасно тяжело на сердце, когда об этом читаешь.

Между тем, эта книга далась мне куда сложней других прочитанных на ту же тематику: ни разу еще я не удаляла книгу из читалки меньше, чем на середине повествования, чтобы уже через час, обругав себя за поспешность, скачать ее обратно и продолжить чтение. И дело не в печальной теме повествования, просто у меня слишком много претензий к господину Арно Зурмински. Иной раз даже возникало ужасное желание найти этого дядечку, схватить за грудки и основательно так встряхнуть, крикнув «ты вообще знаешь хоть что-то о той войне»?!

А все потому, что практически с самого начала повествования меня ни на мгновение не отпускало ощущение фальшивости написанного и подозрение, что автор старается не столько рассказать о том, как на самом деле было, а обелить немцев. Возможно, я придираюсь и вижу то, чего нет, но повторяющееся «наутро пленных увели, и мы не знаем, что с ними было дальше», «мы уходили из деревни, у нас за спинами полыхал непонятно по какой причине загоревшийся дом (у русских, знаете ли, кране небезопасные печи, да-да)» наводят на самые нехорошие подозрения: крайне знакомая песня о «мы ничего не знали, только выполняли приказ».

Книга вообще полна весьма примечательных моментов. Эдакая альтернативная Вторая мировая получается:

Разумеется, запрещалось расстреливать раненых, в том числе и раненых врагов.

Угу, верим. И комиссаров тоже не расстреливали, что вы.

Что касается гомосексуалистов, то они были теперь наряжены в серую армейскую форму для использования в важных военных целях.

А в концлагерях с розовыми треугольниками на груди ходили, видимо, другие люди.

Вот тут-то ей и вспомнился черный Мубара. Она велела Дорхен составить письмо для музыканта-кларнетиста из деревни Эрдманнен, в котором попросила его прибыть к Розенам вместе с псом и со своим музыкальным инструментом, разумеется, в качестве сюрприза, чтобы поприветствовать жениха и невесту музыкой после церковного благословения.

Мумбара, если что, цыган. А в немаленьком Подвангене, похоже, отсутствовало отделение НСДАП, и там никто не слышал, что цыгане – такие же недочеловеки, как русские и евреи. Про последних двух, на удивление, знают все.
Про постоянно пьяных тупых русских и миллион изнасилованных немок я лучше и вовсе промолчу.

И после всего вышеназванного даже не знаешь, чего на самом деле хотел сделать автор: то ли «очистить серую военную форму от скверны», то ли сделать так, чтобы читатели «хотя бы немного пожалели бедных парней, которых послали на войну из-за этого Гитлера». Возможно, ему хотелось одновременно и первого и второго. Кто знает.

За всеми этими Зурминскими странностями сложно разглядеть настоящую историю, но она там есть. Грустная-грустная история о девочке, чей отец погиб в день ее рождения в погоне за чужими мечтами и идеями, на чуждой ему войне. История, сходные с которой могут рассказать по обе стороны фронта. История не об убийце, а о человеке.