3 Разочарование декабря

Всё же читательские пути непредсказуемы. Иные легки, другие тернисты. Никогда не угадаешь, какой ждет впереди, пока не начнешь шагом длиною в страницу отмерять расстояние. Иногда на юного начинающего автора не возлагаешь никаких надежд и нежданно получаешь ночную лихорадку чтения, но бывает иначе, болезненно и худо, когда автор-вспышка, автор-любовь не оправдывает твоих надежд. Кого в том винить?

Я все еще помню, как в декабре 2016 года случилось затмение. Тогда незнакомец Алессандро Барикко подарил мне не просто легенду о пианисте, но удивительную гармонию Музыки, Образа и Слова. Я поклялась непременно к автору вернуться, но по факту преуспела лишь в том, что посмотрела в прошлом году великолепную экранизацию и, недолго думая, купила любимую книгу.
И вот я снова здесь. В шелках и вздохах. История влилась в меня без остатка, шесть десятков белоснежных страниц за вечер, но что мы имеем в итоге? Искусно выписанную иллюстрацию к давней истине, что подчас, лелея надежду схватить журавля в далеком небе, мы теряем заветную синицу, пригревшуюся в ладони…
Эрве Жонкур зарабатывал на жизнь тем, что покупал и продавал шелковичных червей. Шел 1861 год. Мир готовился выстрелить чередой открытий, но Эрве беззаботно плыл по течению. Он созерцал собственную жизнь без малейшего желания участвовать в ней. В маленьком солнечном Лавильдьё на юге Франции он жил со своей женой Элен и не было голоса краше, чем ее голос… И все же однажды благоденствию пришел конец, моровое поветрие пебрины напрочь загубило рассадники шелкопряда в Европе, Африке и по слухам даже в Индии, вынудив дельцов искать спасения в далекой Японии. По легенде на острове выделывали шелк, какого на всем белом свете не сыскать. Эрве отправился в путь, еще не зная, что на другом конце Земли встретит девушку с детским лицом и глазами без восточного разреза, взирающими с пронзительной остротой…
Несомненно, это был все тот же Алессандро Барикко, которого я полюбила когда-то! Ни у кого прежде и ныне я не встречала эту удивительную способность обращать слова в музыку, то спокойную, то ритмичную, врывающуюся в настоящее то тихим, то громким аккордом. Каждая глава его небольшой истории имела свой особый мотив. Повторы нескольких слов служили своеобразными рефренами, тогда как повторы целого абзаца – незамысловатым наигрышем, оповещающим об антракте между отделениями концерта. Слова собирались в причудливую музыкальную форму, в которой дробь небольших предложений призывала прислушаться, а предложения, осыпающиеся лесенкой, готовили к смене тональности… И все же в этом прекрасном потоке я кое-что потеряла.
Нечто важное. Например, праведный гнев от поступка эгоистичного Эрве Жонкура, погнавшегося за миражом и потерявшего то драгоценное, что у него было. Сочувствие к Элен, той единственной, что любила по-настоящему, но была вынуждена довольствоваться лишь крохами непостоянного внимания и тепла. Жалость к маленькой красивой птичке, угодившей в клетку, но даже обретя свободу, возвращающейся в нее. Ведь это так трудно – устоять перед искушением вернуться… В этой истории я чувствовала себя сторонним наблюдателем, а еще мне действительно сложно понять, к чему нужно было столь откровенное интимное письмо от незнакомки, которое очаровало своим особым ритмом и одновременно отвратило натурализмом.

Эта небольшая история бередит душу. Иначе не может и быть, когда ты готов бесконечно восхищаться формой, но остаешься абсолютно безразличным к наполнению… А удержаться от разочарования, когда ожидания от встречи с любимым автором не оправдывают себя, ой как непросто. Можно ли обойти этот опасный подводный риф? Сомнительно. Одно мне известно точно: моя любовь к красивому слогу и игре слов, не проходящая и, наверно, вечная, к Алессандро Барикко меня еще приведет.