Больше рецензий
Эксперт
Эксперт Лайвлиба
17 марта 2013 г. 17:17
853
4
РецензияГеоргий Иванов «Петербургские зимы»
Трудно определить жанр, к которому относятся «Петербургские зимы» Георгия Иванова. Восемнадцать небольших эссе о поэтах на фоне событий начала XX века. Эссе субъективных, выхватывающих из биографий всего один-два эпизода, но, тем не менее, полностью погружающих в атмосферу того времени. Показывающих хрестоматийные личности порой с совершенно неожиданной стороны.
***
Повествование можно четко разделить на два периода: 1910-1914 – предвоенная жизнь глазами молодого Георгия Иванова, и 1917-1920 – реалии первых лет после революций семнадцатого года, когда заштатные члены поэтических тусовок вдруг становились генералами и товарищами министров.
Начало XX века – это время поиска новых смыслов. В живописи, музыке, литературе каждое новое объединение молодых людей считало своим долгом скинуть всех предшественников и конкурентов с пьедестала современности, искренне веря, что только оно и есть истинный выразитель своего времени. Но, вместе с тем, существовала и поразительная корпоративная солидарность.
Наглядный пример. Федор Сологуб – «кирпич в сюртуке», как метко подметил Розанов, строгий инспектор гимназии, которого боялись даже отъявленные хулиганы, вдруг обнаруживший у себя в тридцать пять лет литературный талант.
Вот как происходила его встреча с «поэтом из народа».
… - Смазливый такой, голубоглазый, смиренный… - неодобрительно описывал Есенина Сологуб. – Потеет от почтительности, сидит на кончике стула – каждую минуту готов вскочить. Подлизывается напропалую: - «Ах, Фёдор Кузьмич!.. Ох, Фёдор Кузьмич!..» И всё это чистейшей воды притворство! Льстит, а про себя думает: ублажу старого хрена - пристроит меня в печать. Ну, меня не проведёшь, - я этого рязанского телёнка сразу за ушко да на солнышко. Заставил его признаться и что стихов он моих не читал, и что успел до меня уже к Блоку и Мережковским подлизаться, и насчёт лучины, при которой якобы грамоте обучался, - тоже враньё. Кончил, оказывается, учительскую школу. Одним словом, прощупал хорошенько его фальшивую бархатную шкурку и обнаружил под шкуркой настоящую суть: адское самомнение и желание прославиться во что бы то ни стало. Обнаружил, распушил, отшлепал по заслугам - будет помнить старого хрена!..
И, тут же, не меняя брюзгливо-неодобрительного тона, Сологуб протянул редактору Н.Архипову тетрадку стихов Есенина.
- Вот. Очень недурные стишки. Искра есть. Рекомендую напечатать - украсят журнал. И аванс советую дать. Мальчишка все-таки прямо из деревни - в кармане, должно быть, пятиалтынный. А мальчишка стоящий, с волей, страстью, горячей кровью. Не чета нашим тютькам из «Аполлона».
Сам пятнадцатилетний Георгий Иванов, еще в кадетском мундире, запросто получил аудиенцию у Блока.
«Больше всего меня поразило то, как Блок заговорил со мной. Как с давно знакомым, как со взрослым, и точно продолжая прерванный разговор. Заговорил так, что мое волнение не то что прошло я просто о нем забыл. Я вспомнил о нем с новой силой уже потом, спустя часа два, спускаясь вниз по лестнице, с подаренным мне Блоком экземпляром первого издания «Стихов о Прекрасной Даме» с надписью: «На память о разговоре».
И далее.
«Была у меня и пачка писем Блока - из его Шахматова в наше виленское имение, где я проводил каникулы. Письма были длинные. О чем Блок мне писал? О том же, что в личных встречах, о том же, что в своих стихах. О смысле жизни, о тайне любви, о звездах, несущихся в бесконечном пространстве... Всегда туманно, всегда обворожительно...»
«Зачем Блок писал длинные письма или вел долгие разговоры со мной, желторотым подростком?» - задается вопросом Иванов и не находит ответа, приводя лишь в качестве догадки запись из дневника А.А.: «говорил с Георгием Ивановым о Платоне. Он ушел от меня другим человеком».
***
На мой взгляд, страницы, посвященные Блоку, одни из самых интересных в «Петербургских зимах». Думаю, мало кто слышал о кэрролловском педантизме А.А. Подобно оксфордскому профессору, написавшему за свою жизнь более ста тысяч писем, Блок отвечал на все присланные ему послания, даже на вздорные и сумасшедшие. Более того, все письма пронумеровывались и заносились в специальные книги с графами: от кого получено, когда, краткое содержание, краткое содержание ответа…
- Откуда в тебе это, Саша? - спросил однажды Чулков, никак не могший привыкнуть к блоковской методичности. - Немецкая кровь, что ли? – И передавал удивительный ответ Блока. - Немецкая кровь? Не думаю. Скорее - самозащита от хаоса.
Иванов пишет о Блоке очень бережно и интеллигентно, хотя и принадлежал к стану гумилевского Цеха поэтов – вечных оппонентов А.А. В его эссе нет ни слова, например, о работе поэта переводчиком на допросах в петербургском ЧК. Из 20-х в книгу вошла только случайная встреча на Троицком мосту:
«- Пшено получили? - спрашивает Блок. - Десять фунтов? Это хорошо. Если круто сварить и с сахаром...
Он не оканчивает фразы. Точно вспомнив что-то приятное, берет меня за локоть и улыбается.
- Стреляют, - говорит он. - Вы верите? Я не верю. Помните, у Тютчева:
В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон...
Мертвецы палят по мертвецам. Так что, кто победит - безразлично.
- Кстати, - он улыбается снова. - Вам не страшно? И мне не страшно. Ничуть. И это в порядке вещей. Страшно будет потом... живым.»
И еще мистическое описание смерти Блока. Поэт понял ошибку «Двенадцати» и ужаснулся ее непоправимости. Лежа в предсмертном бреду, он все время спрашивал жену все ли экземпляры поэмы уничтожены. «Люба, хорошенько поищи, и сожги, все сожги». Любовь Дмитриевна терпеливо повторяла, что все уничтожены, ни одного не осталось. Блок ненадолго успокаивался, потом опять начинал: заставлял жену клясться, что она его не обманывает, вспомнив об экземпляре, посланном Брюсову, требовал везти себя в Москву. «Я заставлю его отдать, я убью его...»
***
Перечислю только упомянутые в «Зимах…» имена: Гумилев, Ахматова, Мандельштам, футуристы (Лившиц, Хлебников, братья Бурлюки), Верхарн, Пронин (создатель «Бродячей собаки» и «Приюта комедиантов»), Есенин, Городецкий, Клюев, Нарбут и еще полсотни имен поэтов и прозаиков второго и третьего ряда.
Обязательное чтение для тех, кто хочет погрузиться в ту удивительную и трагичную эпоху.
P.S. Продолжение – «Скамейка Анненского».
Комментарии
Я когда-то читала, что Гумилев не считался, как это сказать, особо одаренным поэтом. (А я, как раз, его поэзию люблю). Почему так считается, как вы думаете?
А Арсений Тарковский, тоже мною любимый, не входил в это поэтическое сообщество? Я думала, он - последний поэт Серебряного века..
Гумилев не считался особо одаренным поэтом конкретным человеком – Ходасевичем. Но далеко не все были согласны с этим мнением. :)
А что касается Арсения Тарковского, то он был моложе упоминаемых Ивановым поэтов (род. в 1907 году). После закрытия Высших литературных курсов в 1929 он почти все время занимался переводами, а стихи писал «в стол». Его первая книга вышла только в 1962 году (правда, была неудачная попытка в 1946).
Блок удивительной одаренности поэт, личность, даже литературовед, потому что его ''Три вопроса'' очень глубокое эссе об искусстве. Хотя, я знаю некоторых людей, кто считает его занудой и поверхностным. Для меня же его ритмика - прекрасна. О Блоке ещё Гиппиус прекрасно писала ''Мой лунный друг''. Помните, мы обсуждали вопрос, что о поэтах лучше всего писали поэты? Так вот Гиппиус очень тепло и умно написала о Блоке.
Вы меня убедили перечитать ''Петербургские зимы'')) Иванов превосходный мемуарист, деликатный.
Вы абсолютно правильно отметили, что Георгий Иванов – очень деликатный мемуарист. Он явно недолюбливает только писателей, которые стали работать в ЧК. Но таковых было немного.
Перечитайте, у меня как раз появилось желание это сделать после нашего обсуждения. :)
Как же я люблю стихи Георгия Иванова, а вот прозы я его не читала... Непременно нужно это исправить! Спасибо за рецензию. )))
Проза Георгия Иванова очень похожа на поэзию.
Это, скорее, набор ярких образов, чем изложение фактов. :)
спасибо за Ваши обстоятельные рецензии. и подборки. они очень хорошо разбавляют прочувствованные восторги на главной.
а завистникам и злопыхателям - бебебе!))
Не могу согласиться. Это общеизвестно, потому что об аккуратности Блока, доходившей до педантизма, упоминают практически все современники Блока, кто хоть раз в с ним встречался и хоть строчку о нем потом написал для потомков.
Еще бытует мнение, что Иванов в своих "Петербургских зимах" несколько вольно обращается с фактами. По этом причине мне по меньше мере два специалиста по Серебряному веку рекомендовали не очень доверять его книге. Если я не ошибаюсь, где-то встречала вашу фразу, что вы специализируетесь на Серебряном веке. Могли бы вы по этому поводу сказать свое мнение?
Я, пожалуй, соглашусь, что книга Георгия Иванова не совсем попадает под категорию мемуаров. Это, скорее, художественная проза, в основу которой положены реальные события и личности. Для Иванова не столь важна точность фактов. Главная его задача, на мой взгляд, нарисовать точный психологический портрет.
Когда он описывал тот же педантизм Блока, главным был не факт маниакальной ответственности поэта, а его ответ Чулкову – зачем он это делает.
Или блестящий «портрет» Сологуба. Причем не только его самого, но и жены, которая покончила жизнь самоубийством.
Спасибо за обстоятельный ответ. Некоторые моменты заинтересовали.