3 Земноводное натягивает человека.epub

Этой книге нужен дисклеймер.
Она про лягушку в пузе.
Нет, не метафорически, что вообще может означать такая метафора? Я что, по вашему, еврею сахара не дам?!

По началу описания врожденного гедонизма гг так сочны, что проникаешься, ведь действительно, купаццо в утренних лучах, ползущих по зданию цвета слоновой кости, что видно из твоего окошка, норм. Утопать там в ночных запахах персикового сада, нежиться в хрустящих белых простынях, ну вы поняли.

Как можно? Как можно такую восхитительную, полную ничем не омраченных нежных привязанностей, жизу так сразмаху натянуть на комочек упругой склизкой кожи.
Да, лягушка обзавелась экзоскелетом в виде двухлетки. Прям через рот обзавелась.
Этой книге нужен дисклеймер.

Малыш, проглотивший лягушку, не только начал говорить, но и стал способен сообщить, что ему нужна не одна, а целых три сказки.

Мама забеспокоилась. Я не буду отдельно рассматривать отношение к матери этого чудесного ребёнка, а то как будто я ведусь на какую-то дешевую провокацию.

Но малыш доволен, прямо скажем, до жопы:

как было не отдаться плотным, мягким полотенцам и согревающему солнечному свету, когда с новым, почти неслышным, сдавленным хихиканьем она задрала край моей ночной сорочки и мигом рассеяла мои страхи теплым, легчайшим прикосновением пальцев?

И, мягко говоря, исполненная скрытого напряжения и слез, она вновь обрела свою привычную энергию и обаяние — волю знающей матери, которая всегда готова выполнить подобные неприятные обязанности и открыто проявляет всю силу желания и страсти молодой невесты. Как говорится, в слабости — сила!

По ее словам, не было ничего страшного в том, что время от времени извивающийся шланг выскальзывал у нее из рук, повсюду разбрызгивая теплую воду. И когда вода расплескивалась и стекала по внутренней стороне бедер или даже по моим крепким маленьким икрам, это нельзя было назвать неприятным ощущением — скорее, наоборот.

Далее несколько страниц посвящено тому, что конкретно он позволял шлангу и как внимательно следил, чтобы это не было слишком, чтобы не расстроить лягушку, ради изгнания которой, по идее, все и затевалось.
Этой книге нужен дисклеймер.

Так что в течение всей процедуры я сохранял готовность отвергнуть мамину волю и оттолкнуть ее ладонь.

Сразу после этого лягушонку отрезает лапу стоматолог.
Но и это не делает этот странный медицинский случай достоянием общественности, вынуждая читателя продвигаться от этого эпизода к следующему, в котором малыш Паскаль восторгается тем, что его отец наконец-то инвалид. Ни один рассказ о грядущей чести вести благородных лошадей на фронт в порыве доблести не вдохновил наш лягушачий экзоскелет, зато подлинный интерес к лошадям вызвал эпизод с их оторванными головами.
Филигранно используя союз ‘так же’’, автор соединяет потерю ноги отцом и потерю голов лошадьми с потерей невинности нашим героем.
Этой книге нужен дисклеймер.

После этого наконец недуг возмужавшего мальчика, (единственного на всю деревню, которого не унесла и не покалечила война, молодого и крепкого и, к тому же, ведомого выполнять все причуды сидящего внутри ч̶и̶п̶а̶ ̶б̶и̶л̶л̶а̶ ̶г̶е̶й̶т̶с̶а лягуха), который воспитывает свою мужественность в объятиях известной хабалки-отравительницы мужа, стал очень волновать овдовевшую графиню, что сама была вынуждена коротать ночи в одиночестве.
Потом сложно разобраться, что имелось в виду под ‘отброшенным отрочеством’, ведь, следите за руками, он должен был успеть отбросить его, насовершать подвигов в постели щедрой соседки, надоесть этим графине и отравиться жить в больничку, где проторчать ‘шесть или десять лет’ и лишь потом предстать перед своим отцом четырнадцатилетним ‘ну ладно, если хотите, двенадцатилетним’ мужчиной. Я, конечно, не спорю, акселераты — явление не самое невероятное, но.
Кстати, ближе к концу автор вроде как сам задаётся этим вопросом, предлагая читателю не уступать ‘даже ребенку’ в способности посчитать, в каком возрасте его изгнали за совращение* жены главврача.

*совращение — усаживание на грудь голой жены лягушки, извлеченной из своего желудка

Иногда, если прозрачная занавеска в какую-нибудь из спален, куда захаживает наш герой, приоткрывается, а в наших руках вдруг оказывается свеча, мы сталкиваемся с описанием, которое сначала нам кажется слегка непонятным, но потом автор поясняет его ‘иными словами’ и тогда оно становится непонятным совсем.

А она становилась все ребячливее, все чаще краснела, хватала меня за руку и тащила вперед, приближаясь к тем фибрам и реликвиям, которые выступали своеобразными тотемами ее интимных святынь. Иными словами, из непосредственной женщины, какой она казалась до сих пор, Мари-Клод превратилась в женщину, которая беспомощно скрывала свою телесную теплоту под застенчивостью, громко взывавшей о помощи. Моя откровенная Мари-Клод утратила здравый смысл, свою бесхитростную дерзость и честный смех.

Потом в авторе резко проступает парфюмер зюскинда, когда он вспоминает, что всю жизу жрет всякую хрень, чтобы не повредить лягушке и как невероятно потому развился его нюх. Он решает жрать, чо приспичит. Он идёт работать в бордель. В бордель, где вскоре будет делать, простите, cunniranae. Этой книге нужен дисклеймер.

В борделе его благодарят.

В самом начале молодая хозяйка дома, в котором родился малыш, забеспокоилась о его состоянии, предположив, что у мальчика припадки эпилепсии или типа того.
А сам мальчик, было ему в это время два года от роду, рассказывал о том, как она пахнет ‘уж поверьте, вовсе не чесноком’, и как яро приглашает его в свой будуар, блестя кольцами ровно там, где надо на тонком чулке.
Этой книге, мать её, нужен дисклеймер.

В конце концов, мы узнаём что некий постоялец психчелебницы безвременно скончался от удушья, и всё на свете, кроме наличия самой улики, говорит о том, что задохнулся он из-за чего-то подозрительно похожего на лягушку, домом для которой он, по собственному уверению, был всю жизнь.

Типа это всё правда, врубаетесь?

Я одного не могу понять, а̶в̶т̶о̶р̶,̶ ̶к̶а̶к̶о̶г̶о̶ ̶х̶р̶е̶н̶а зачем, когда после всех этих дивных странствий, он возвращается в больничку, ему показывают горы таких же, как он, жабаглотателей?
Второго не могу понять, почему, раз он вначале смотрел на лягуха с омерзением, хоть и балдел от него, раз он нехотел пускать его в себя, раз он столько раз имел шанс выплюнуть его насовсем, почему он все время пихал его обратно, да еще и насилу, да еще и жопой рискуя? Или это тоже метафора, для которой я слишком что?
И третье, че не могу понять, уже из разряда любопытства юнната: а если лягуха не было, значит проститутки благодарили его не зря?
Я ставлю три звезды, потому что как будто здесь есть что-то, чего я не выловила.

Но этой книге определенно нужен дисклеймер.