2

Насколько всё-таки в литературе мало сюжетов - навскидку могу назвать с десяток произведений, где обыгрывается тема двойничества (есть такое слово? или правильнее всё-таки немецкое доппельгенгер?). Что обидно, у того же Сарамаго ("Двойник") или дю Морье ("Козёл отпущения") тема раскрывается и глубже, и тоньше, и интереснее.

Есть писатель Сугуро. Образ очень автобиографичный; даже странно становится, как Эндо не побоялся вывести практически самого себя в качестве героя романа. Сугуро живёт размеренной добропорядочной (читай: унылой) жизнью, сидит в своём рабочем кабинете-утробе, изредка выбирается в мир, пишет романы о христианстве в Японии, ничем не беспокоит жену да и себя самого тоже. Ему даже страшна мысль о том, что его роман кого-то сподвиг на принятие судьбоносного решения. А есть двойник Сугуро. Он шатается по злачным местам, сомнительным заведениям, приватным вечеринкам, снимает девочек и при этом называется именем писателя. Скандал? Да не то слово. Хотя Сугуро всё это скорее возмущает, чем заставляет действовать. Каких решений можно ждать от человека, если единственное его желание - это чтобы его оставили в покое? И проблема не столько даже в пятне на репутации, которое точно появится, если самозванца не остановить, сколько в боязни запачкать свой чистенький внутренний мир чем-то неудобным, неприемлемым, некрасивым. Неслучайно же в голову Сугуро начинают приходить неприятные мысли - даже предположение о том, что кто-то, похожий на него как две капли воды, живёт развратной жизнью, перетряхивает сами незыблемые основы, запрещающие разговаривать, скажем, с женой о сексе. Боже мой, а как они сына сделали-то?.. Мне в целом нравится японская сдержанность, но порой она воистину доходит до абсурда.

Предполагается, что трансформация внутреннего мира Сугуро - это и есть основа романа. Он начинает сомневаться, начинает видеть червоточину и в себе, начинает видеть в грехе просто грех, а не шанс выйти к добродетели. Мир больше не чёрно-белый, потому что кто-то, оказывается, может днём искренне помогать больным детям, а ночью впадать в экстаз при мыслях о сожжённых с жителями деревнях. Все события романа так или иначе плавно подводят Сугуро к пересмотру своего я. И всё же "Скандалу" очень не хватает цельности, отдельные эпизоды с трудом подгоняются друг к другу, стыки плохо заделаны. Я понимаю, какую роль играет в романе Нарусэ (та самая противоречивая женщина с детьми и деревнями, которая ещё и очень сексуально поглощает еду), но переписывать её письма, историю её отношений с мужем или выдержки из книги про Жиля де Рэ, которым она восхищается - это слишком. 200 страниц - это не тот объём, который позволяет шататься в стороны.

Сложно сформулировать, что именно меня оттолкнуло в романе - не пара откровенных сцен, так точно. Возможно, их неаппетитность. Так может писать о чувственном только тот, кто по примеру Сугуро, считает это грехом. Да, в сцене с участием девочки-подростка никто не отменял моральный аспект и Уголовный кодекс, но эта сцена не вызывает вообще никаких эмоций. Сугуро слишком неживой в начале романа, чтобы то, что его шокирует, могло задеть и перевернуть заодно и внутренний мир читателя. Возможно, неинтересность "Скандала" для меня заключается в том, что во-первых, он постулирует в качестве открытия то, что для меня и так очевидно (добро и зло могут сосуществовать в одном человеке), а во-вторых, абсолютно беспомощно барахтается на волнах фрейдизма.